Очерки истории Калмыцкой АССР. Дооктябрьский период. Издательство «Наука», Москва, 1967.

Глава VII КАЛМЫКИЯ В ПЕРИОД РАЗВИТИЯ КАПИТАЛИЗМА В РОССИИ. РЕФОРМА 1892 г.

Во второй половине XIX в., с отменой в 1861 г. крепостного права, в России происходил процесс утверждения капиталистических отношений, хотя и осложненных пережитками крепостничества. Одновременно с развитием капитализма «вглубь», т.е. с ростом крупной промышленности, формированием пролетариата, постепенной капиталистической эволюцией сельского хозяйства, расслоением крестьянства, русский капитализм развивается «вширь», распространяя свое влияние на национальные окраины. В этот процесс во второй половине XIX в. была втянута и Калмыкия, где, хотя и с запозданием — лишь в 1892 г., была проведена реформа, отменившая феодальную зависимость калмыков-простолюдинов от нойонов и зайсангов.

1. Экономика Калмыкии

Во второй половине XIX в. кочевья восьми калмыцких улусов располагались на обширном пространстве степей Астраханской и Ставропольской губерний. С запада, по Эргеням, параллельно границе земель Войска Донского проходила территория кочевий Малодербетовского улуса. Зимняя ставка улуса была у станицы Тундутовой (потом с. Тундутово), летняя — в 40 верстах южнее. К востоку от кочевий Малодербетовского улуса находились кочевья Эркетеневского и Икицохуровского улусов. Эркетеневский улус располагался на зиму у Састинских озер и около Белого озера (Цаган-Нур), в юго-восточной части степи. Летняя кочевка шла по худукам Балбарха, Джанай, Бархайн-Боро, Меклете, Адык, Санзыр и Яшкуль. Летом ставка располагалась в балке Элиста. Икицохуровский улус до 1860 г. зимовал у Можаровской соляной заставы по ильменям р. Кумы. В 1860-х годах, после уточнения границ Астраханской и Ставропольской губерний, улус перешел на зимовку к озеру Яшкуль, на Крымский тракт и в долину Маныча. Летом улусная ставка располагалась у озера Джамтыр, а хотоны откочевывали к северу до озера Цаган-Нур. К западу от Волги находились кочевья Харахусо-Эрдениевского и Багацохуровского улусов. Зимовки двух частей первого были раздельными: Харахусовский зимовал в Мочагах, а Эрдениевский — близ худуков Кеште, Аким, Оргочко, а частью на займищах Волги. Общая ставка Харахусо-Эрдениевского улуса летом располагалась по худукам Эрхан-Боро и Верхний Кинтын, а зимой в с. Промысловом. Багацохуровский улус зимовал на левом берегу Волги против станиц Копановской и Ветлянки. Небольшая часть калмыков этого улуса располагалась на островах и займищах Волги. Летняя ставка Багацохуровского улуса была у урочища Кюрегин-Боро, или Эмчин-Боро, хотоны улуса летом переходили на нагорный берег Волги. Хошоутовский улус кочевал летом на луговой стороне Волги, а зимой располагагся по правому берегу, западнее станиц Дурновской, Лябяжинской и Замьянской, ставка же его постоянно находилась на левом берегу. Калмыки Яндыковского улуса и зимой и летом оставались на северо-западном берегу Каспия и по берегам ильменей дельты Волги. До 2 тыс. кибиток калмыков разных улусов располагались в так называемых Мочагах на берегу моря. Эти «мочажные» калмыки в дальнейшем влились в Яндыковский улус, получивший название Яндыко-Мочажного.

Все перечисленные улусы входили в состав Астраханской губ. Большедербетовский улус кочевал на землях, принадлежавших и к Астраханской и к Ставропольской губерниям. Такое положение вызывало неопределенность в административном подчинении калмыков. Положение 8 марта 1860 г. определило подведомственность Большедербетовского улуса, отнеся его целиком к Медвежинскому уезду Ставропольской губ. Таким образом калмыцкие улусы оказались разорванными между двумя губерниями.
По подсчетам 1850-х годов калмыки занимали в Астраханской губ. территорию, исчислявшуюся в 7 852 458 дес. и 2 млн. дес. в Ставропольской губернии. В дальнейшем эта площадь, частично занятая полупустынными землями, постепенно урезывалась за счет земель, отводившихся крестьянам-поселенцам. В течение XIX в. все интенсивнее шел процесс образования песков на пастбищных угодьях, которые вытаптывались скотом.
За исключением сведений о численности кибиток в хотонах, статистические данные о простых калмыках не собирались до 1862 г. Положение 1847 г. предписывало Главному попечителю калмыцкого народа собирать «верные сведения» о населении через владельцев, правителей улусов и улусных попечителей. Разумеется, при таком порядке сбора сведений основная масса рядовых калмыков была учтена весьма приблизительно. По этим подсчетам в 1850 г. в Астраханской степи кочевало 15217 кибиток или семей, в 1858 г. — 18631 кибитка. Министерство государственных имуществ учитывало податное калмыцкое население из расчета по две мужские и по две женские души на каждую кибитку, т.е. считало, что в 1850 г. в улусах было 60868 душ обоего пола.

Существовавший порядок учета населения был весьма выгоден для калмыцких феодалов. Он позволял им доставлять администрации произвольные данные, утаивать известное число податного населения и, следовательно, освобождаться от части повинностей.

Русская администрация не имела других источников о численности основной массы калмыков, кроме сведений, подаваемых самими владельцами. Разница между этими сведениями и действительным числом калмыков была внушительна. Это вскрылось после переписи 1862 г. по Астраханской губ.

К началу 60-х годов на имя главного попечителя калмыцкого народа стали поступать многочисленные жалобы со стороны калмыков на неправильность раскладки повинностей. Министерство государственных имуществ поручило местной калмыцкой администрации составить посемейные списки. Их составление двигалось довольно медленно. Для проверки списков и более точного исчисления в 1862г. были введены особые контромарки — первичные статистические документы, где указывались улус, аймак, номер кибитки по семейному списку, фамилия и имя калмыка. Эта мера дала самые неожиданные результаты. Только в Астраханской губ. оказалось 26218 кибиток с общим числом... податного населения в 115260 человек обоего пола, ас владельцами—нойонами, зайсангами и духовенством—119866 человек. В это число для получения цифры населения восьми улусов следует включить калмыков, входивших в Большедербетовский улус и кочевавших на территории Ставропольской губ. По сведениям 1860 г. их было 5123 души обоего пола. Таким образом, при сравнении с данными 1850 г. обнаруживается разница "почти" в" W тыс. человек, что составляет около 50% податного населения (табл. 1).

После переписи 1862 г. шесть лет население исчислялось по старому способу — из расчета по 4 человека на кибитку. Число кибиток также определялось по сведениям, представляемым владельцами. В 1868 г. в Астраханской губ. в семи улусах по инициативе Главного попечителя калмыцкого народа К. И. Костенкова была проведена новая перепись. С этой целью на места были разосланы инструкции на русском и калмыцком языках. Перепись заключалась в проверке в улусах прежних посемейных списков и составлении новых, если старые были неверны. Ответственность за правильность новых сведений лежала на зайсангах, хотонных старшинах, попечителях и нойонах. Для наблюдения за выполнением правил переписи, в улусы были командированы специальные чиновники. Они сверяли данные посемейных списков с числом людей в аймаках, оказавшихся налицо.

Астраханская палата государственных имуществ составила специальные бланки с графами для указания возраста калмыков, пола, социального положения, количества скота, рода занятий и др. Были сделаны попытки учесть и тех калмыков, которые не проживали в рассматриваемое время в улусах. С этой целью чиновники Управления калмыцким народом обследовали соляные разработки, рыболовные промыслы и русские крестьянские селения губернии. Полицейские управления, станичные начальники, мировые посредники и волостные правления получили от Министерства государственных имуществ указания доставить сведения о калмыках, живущих не в улусах. Эта перепись была самой планомерной и достоверной по сравнению с другими, проводившимися у калмыков в течение XIX в. до всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г. Однако и она не могла дать точных цифр. После переписи 1868 г. аналогичных мероприятий не проводилось, была возрождена прежняя система исчисления. По этим данным не представляется возможным точно проследить изменения в составе калмыцкого населения. Очень приблизительно можно установить, что за 30 лет (с 1862 по 1893 г.) число калмыков Астраханской и Ставропольской губерний увеличилось более чем на 26 тыс. человек. Прирост населения, таким образом, ежегодно составлял в среднем 800 с лишком человек по всем восьми улусам (около 0,6%), следовательно, был очень низким. Однако отсутствие точного учета калмыков, уходивших на различные промыслы и в другие улусы и губернии, а также крестившихся и поступавших на частную или государственную службу, не позволяет проследить действительную картину движения населения.

Приведенные данные относятся к калмыкам, жившим в Астраханской и Ставропольской губерниях, т.е. на территории современной Калмыцкой АССР. Кроме них в нескольких областях и губерниях России жили группы калмыков, отделившиеся от основной их массы еще в XVII—XVIII вв., — в Области Войска Донского, в Оренбургской губернии, в Терской области, на Украине. Точные сведения об их численности были получены в ходе всероссийской переписи 1897 г. Тогда по всей империи численность калмыков была определена в 190 648 человек обоего пола. Из них в Астраханской губ. числилось 138 582 человека, в Ставропольской— 10814, в Терской области 3595, в Области Войска Донского — 32 283 человека.

* * *

Во второй половине XIX в.; скотоводство продолжало оставаться преобладающей отраслью хозяйства калмыков. Общее представление о состоянии калмыцкого скотоводства дает табл.3. Материалы таблицы прежде всего показывают чрезвычайно резкие колебания количества скота у калмыков в разные годы.

Причиной колебаний официальных цифр отчасти могло быть несовершенство сбора сведений. Но основной причиной были суровые зимы, вызывавшие бескормицу, и эпизоотии. Сильный падеж вызвала зима 1880 г. Засуха 1885 г. сопровождалась падежом 27 457 голов крупного рогатого скота только у кочевников Ставропольской губ. Во второй половине 1880-х годов скотоводство начало поправляться, но 1891—1893 гг. снова оказались неблагоприятными: в 1891 г. у калмыков Астраханской губ. пало 244098 голов, в 1892—200304, в 1893—178 117.

В составе калмыцких стад во второй половине XIX в. продолжают развиваться тенденции, наметившиеся уже к середине века.

Особенно резко по сравнению с началом столетия уменьшилось поголовье лошадей (238330 голов в 1803 г., 57444 — в 1849 г., 53660 — в 1884 г., 60320 —в 1893 г.).

Упадок коневодства не мог не беспокоить и калмыцких владельцев и русское правительство, которое пыталось выяснить причины этого изменения в калмыцком хозяйстве. И. Бентковский, один из губернских деятелей Ставрополья, объяснил задержку развития коневодства отсутствием планомерной селекции и ограниченным сбытом. Выдвинутые Бентковским аргументы имели некоторые основания. Но в то же время другие русские чиновники указывали, что ограниченность сбыта есть скорее следствие, чем причина общего упадка калмыцкого коневодства.

Причины уменьшения общего поголовья лошадей у калмыков имели прежде всего глубокие социальные корни. Если в XVII—XVIII вв. кони были необходимы для калмыка-воина, то в изменившихся условиях жизни Калмыков в XIX в., особенно во второй его половине, коневодство для военных целей потеряло всякое значение для самих калмыков. Правда, в покупке лошадей нуждалась русская кавалерия, но для нее требовались кони улучшенных пород. Верховая езда была для калмыков одним из главных способов передвижения. При употреблении в пищу в основном молочных продуктов и мяса калмыки использовали и кобылье молоко. Известно, что надой молока у лошадей незначителен. При той же затрате труда содержание крупного рогатого скота и овец давало несравнимо большее количество продуктов.

В улусах имелись косяки, улучшенные породами башкирских и горских лошадей. Попытки улучшить породу имели место в хозяйствах некоторых владельцев и выделившихся из среды простых калмыков крупных коннозаводчиков. В самом начале века калмык Большедербетовского улуса Цаган-Мангжи вывел улучшенную горскими лошадьми породу. Его кони с успехом применялись в артиллерии Кавказской армии. После его смерти крупным коннозаводчиком в улусе стал калмык Онкур Балдаджи, самый богатый человек Большедербетовского улуса, опекун нойона, в подчинении которого фактически был весь улус. Он имел возможность закупить для селекции лошадей с заводов Иловайского, расположенных на территории Войска Донского. Следовательно, он улучшил калмыцкую породу лошадей донской, обладавшей прекрасными верховыми качествами. Лошади его табунов, насчитывавших более тысячи голов, имели широкий сбыт. Лошадей смешанной калмыцко-донской породы выращивали на Дону в калмыцких станичных табунах и в табунах коннозаводчиков из числа богатых калмыков-казаков. Лошади этой породы, годные к строевой службе, высоко ценились военным ведомством.

В некоторых случаях правительство заботилось об улучшении породы лошадей у владельцев. Так. нойону Хошоутовского улуса Тюменю были переданы жеребцы с императорских казенных заводов. У Дондуковых имелись метисы калмыцкой, башкирской, киргизской и кабардинской пород. Все это исключалось для рядовых калмыков. В данной связи представляет интерес сводка о разделении хозяйств Большедербетовского улуса в 1888 г. по числу лошадей:

Цифры свидетельствуют о полном упадке - коневодческого хозяйства у рядовых большедербетовцев. Число безлошадных и однолошадных хозяйств составляло 86,3%, или 910 кибиток из 1055.

Большое значение в хозяйстве калмыков во второй половине ХIХв. имели крупный рогатый скот и овцы. Калмыцкие коровы и быки были хорошо приспособлены для кочевок. Быки как рабочий скот пользовались на юге России большим спросом, так как были выносливы и неприхотливы. Калмыцкий рогатый скот охотно покупался прасолами на убой. Лучший крупный рогатый скот был в Малодербетовском улусе, который имел самую выгодную полосу для кочевок — Эргени, или Высокую степь. Эргени обладают почвами, пригодными не только для скотоводства, но и для хлебопашества. Там имеется достаточное количество водопоев для скота, В климатическом отношении Эргени имеют преимущества перед другими территориями калмыцких кочевий. В известной мере это было причиной более высокого уровня животноводства в Малодербетовском улусе. По числу голов крупного рогатого скота на душу податного калмыцкого населения на первом месте стояли Малодербетовский, Харахусовский и Икицохуровский улусы. На последнем стоял Яндыковский улус.

Овцы в кочевом хозяйстве были самым выгодным видом скота. Мелкий рогатый скот составлял основу мясной пищи, овцы давали и молоко. Кожи, овчина и шерсть были сырьем для изготовления одежды, кошм, разного инвентаря и пр. Многоплодие овец позволяло быстро восстанавливать потери в стаде. Повсеместно была распространена калмыцкая курдючная порода. Овцы этой породы весьма неприхотливы и способны переносить безводье и дальние перекочевки. Овцы требуют меньших затрат труда, чем остальной скот. Пасти овец обыкновенно наряжали подростков, дойка производилась один раз в день, вода в колодах при худуках менялась реже, чем для лошадей и крупного рогатого скота. Стрижка овец производилась дважды в год, весной и осенью. Осенняя шерсть на рынок почти не поступала, так как вся расходовалась на нужды кочевых хозяйств. Продавалась обычно весенняя шерсть. Шерсть калмыцких овец была грубой и не годилась для производства тонких шерстяных фабричных тканей. Эта шерсть шла на изготовление только войлоков и валенок.

Распределение крупного и мелкого рогатого скота между сословиями калмыцкого общества было неравномерным. По данным конца 60-х годов по Астраханской губ., количество скота (в принятом в то время переводе на мелкий скот, считая 4 головы мелкого за 1 голову крупного), приходившегося на душу населения, видно из табл. 4.

Из материалов таблицы видна резкая разница в количестве скота на душу населения у простых калмыков и у привилегированных сословий. Нойоны владели стадами, превышавшими стада податного населения зачастую более чем в 100 раз. Овцы владельцев были только частично калмыцкой породы. Уже в первой половине XIX в. в стадах феодалов стали появляться овцы тонкорунных пород. Еще в 1818 г. владелец Хошоутовского улуса Церен-Джаб (Серебджаб) Тюмень получил от князя Юсупова несколько десятков овец шленской породы. Это было началом возникновения у хошоутовских нойонов тонкорунного овцеводства. К 1835 г. хошоутовский владелец приобрел стадо мериносов с заводов графа Кочубея. К середине века у Тюменей насчитывалось более 2 тыс. голов тонкорунных овец. Во второй половине XIX в. в стаде Тюменей появились также волошские овцы. Шерсть сбывалась оптом не только в Астраханской губ., но и на внутренних российских ярмарках. Для хошоутовского нойона, как и для владельцев остальных улусов, имевших стада тонкорунных овец, овцеводство приобрело форму товарного хозяйства. Росло во второй половине XIX в. стадо тонкорунных овец и у калмыков Большедербетовского улуса, а также у калмыков Области Войска Донского.

Верблюды в калмыцкой степи

Характер скотоводческого хозяйства у калмыков в течение второй половины XIX в. изменился мало. Несколько расширились заготовки кормов, но массового развития сенокошения не было. Как правило, скот был и зимой и летом на выпасе. Засуха или обилие снега зимой были тяжелым бедствием. С 50-х годов в улусах делались попытки производить общественную заготовку сена. Калмыки-косцы выделялись на аймачном сходе по указанию зайсанга. Назначение в косцы часто рассматривалось как наказание, как результат преследования кого-либо зайсангом. В хозяйстве рядового калмыка не было кос, граблей и прочих орудий, необходимых для заготовки сена; косьба требует определенных навыков, каких не было у кочевника-скотовода; наконец, назначение на покос отрывало простого калмыка на длительное время от собственного стада. Наряды на сенокошение сопровождались злоупотреблениями и вымогательством. Отказавшемуся от этой работы предлагалось уплатить сумму, за которую обычно подряжались косить крестьяне. Деньги или скот, которым платил калмык, как правило, оставались у нойона или зайсанга. Заготовленное сено редко шло на прокорм скоту. Нередко его продавал феодал якобы на покрытие недоимок. Особенно много злоупотреблений было после разрешения в 1871 г. сдавать калмыцкую землю в аренду крестьянам и заключать сделки на значительные суммы. Сделки всегда заключались феодалами. Лучшие сенокосы были на заливных лугах и в поймах рек. Сенокосные угодья, которые могли эксплуатироваться самими скотоводами, отдавались за бесценок в аренду. Заготовка кормов так и не получила распространения.

Не меньшим, чем бескормица, бичом были различные эпизоотии. Чума, сибирская язва, ящур, простудные заболевания от открытого содержания скота часто вызывали падежи. В 1861 г. начались первые и мало удачные опыты по чумопрививанию. Борьба с эпизоотиями была вызвана отнюдь не заботой о состоянии калмыцкого скота. Падеж скота от эпизоотии к этому времени приобрел такие широкие масштабы, что были затронуты хозяйства скотоводов Ставрополья и Нижнего Поволжья вне Калмыцкой степи.

Положение 1847 г. давало некоторые льготы калмыкам, которые переходили на оседлый образ жизни и меняли скотоводство на земледелие (см. главу VI). Закон предусматривал наделение таких хозяйств землею. Правительство считало, что переходу на оседлый образ жизни должно содействовать также принятие христианства. Закон 1847 г. уделял этому вопросу большое внимание. Крестившиеся калмыки получали наделы, ссуды, освобождались от феодальной зависимости от нойонов и зайсангов и становились государственными крестьянами.

Тем не менее попытки русского правительства распространить земледелие в Калмыцкой степи не дали желанных результатов. К началу 70-х годов число калмыцких земледельческих хозяйств в Астраханской и Ставропольской губерниях было ничтожным.

По официальным данным начала 1860-х годов, только 153 семейства калмыков Астраханской губ. занимались земледелием, обрабатывая 1120 дес. земли. Так, в Яндыковском улусе 20 семейств на урочищах Уту-Газар, Укюрин-Газар, Зархата и Торгуй сеяли хлеб и разводили бахчи на 40 дес. В Хошоутовском улусе 35 семейств обрабатывали 20 дес. на урочищах Керде и Коровья Лука. В Багацохуровском улусе 13 семейств занимались земледелием на 69 дес. урочищ Сунгруп, Харсаит, Усун-Тонга и др. В Харахусо-Эрдениевском улусе 35 дес. обрабатывали 10 семейств на урочищах Шар-Гоха, Анхажин-Гаушн, Муэрхе и вокруг озера Цабдыр. В Икицохуровоком и Эркетеневском улусах земледелием не занимались вообще. Самое выгодное положение для ведения земледелия занимал Малодербетовский улус. Здесь занимался земледелием сам нойон. На угодьях владельца Мало-дербетовского улуса выращивались в основном технические культуры — горчица, которая сбывалась на заводы в Сарепту, и табак. Нойон использовал здесь бесплатный труд своих крепостных. Табак продавался калмыкам его же улуса и соседям. Кроме нойона в Малодербетовском улусе, по данным русской администрации, земледелием занималось 65 семейств, разводивших горчицу. Но и для этих семейств земледелие не было основной отраслью хозяйства. Всего в улусе засевали около 560 дес.

По официальным сведениям 1860 г., в Большедербетовском улусе было посеяно 600 дес. В последующие десятилетия распашка в Большедербетовском улусе росла не столько за счет собственного земледельческого хозяйства калмыков, сколько за счет сдачи земли под распашку в аренду русским крестьянам.

К 70-м годам русской администрации стало ясно, что земледелие при существующих условиях у астраханских калмыков не может стать сколько-нибудь развитой отраслью хозяйства. В отчете Астраханского губернского статистического комитета за 1873 г. отмечалось: «В калмыцких улусах при нерасположении калмыков к земледельческому труду хлебопашество весьма слабо развито». Главный попечитель калмыцкого народа К. И. Костенков в 1868 г. в качестве главных причин, препятствующих развитию земледелия у калмыков, называл почвенно-климатические условия, т.е. недостаток плодородных земель, постоянные засухи и истребление посевов вредителями, а также кочевой образ жизни и порядок землепользования. При этом обходился вопрос об одной из основных причин, задерживавших развитие производительных сил у калмыков и переход к новым формам хозяйства, — о сохранении феодальных отношений. Пользование землей, которое К. И. Костенков называл «общинным», на практике означало полнейший произвол владельцев при распределении кочевий. Феодалы всегда выбирали для кочевки собственных стад места с лучшими травами и водопоями. Они захватывали очень часто и наиболее удобные для земледельческого хозяйства участки степи. Нередки были случаи, когда посевы простых калмыков вытаптывались скотом нойонов и зайсангов. Владельцы и духовенство постоянно боролись с попытками некоторых семейств заниматься обработкой земли. Переход к оседлому образу жизни, разрыв с кочующим улусом подрывал отношения феодальной зависимости. Занятие земледелием рассматривалось духовенством как шаг к христианству. Поэтому попытки заниматься в улусе земледелием пресекались привилегированными сословиями всеми мерами вплоть до физической расправы. Разумеется, без освобождения рядовых калмыков от подчинения нойонам, зайсангам и духовенству не могло быть речи о переходе к новым, более прогрессивным формам ведения хозяйства.

Больших успехов достигло земледелие у донских калмыков, использовавших практические навыки донского казачества. Уже в 1853 г. донские калмыки собрали более 12 тыс. пудов озимого хлеба и более 40 — ярового. О развитии земледелия свидетельствовал и быстрый рост поголовья рабочих волов. Если по данным 1859 г. у донских калмыков было 5263 головы рабочих волов, то в 1882 г. их имелось уже 10687 голов.

Таблица 2.

Численность калмыков - простолюдинов по официальным статистическим данным второй половины 19 в.

Таблица 3.

Численность скота у калмыков Астраханской и Ставропольской губерний во второй половине 19 в.

продолжение таблицы 3.

колонка - 1. - Ставропольская губ.; 2. - астраханская губ.

Таблица 4.

Распределение скота на душу населения у калмыков астраханской губ.