Златкин И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). Издательство «Наука», Москва, 1964.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
ГИБЕЛЬ ДЖУНГАРСКОГО ХАНСТВА

продолжение . . .

Имея в виду недостаточность военных сил России, преемник Галдан-Церена Лама - Доржи в 1751 г. потребовал, чтобы русские власти срыли укрепления, построенные ими в верховьях Оби и Иртыша на земле, которая принадлежит, как он утверждал, Джунгарскому ханству и обитатели которого являются, следовательно, под данными ойратского хана.

Серьезное беспокойство российских властей продолжали вызывать казахско - ойратские взаимоотношения. Казахские феодалы стремились в своих интересах использовать ослабление ойратского государства. Еще в 1745 г. оренбургскому губернатору И. Неплюеву пришлось отговаривать правителей Среднего жуза от задуманного ими вторжения в ойратские улусы. Царское правительство стремилось не допустить новых вооруженных конфликтов между ойратскими и казахскими феодалами, но в то же время старалось воспрепятствовать объединению их сил, усматривая в этом серьёзную угрозу своим интересам. Оно было крайне обеспокоено проектом брачного союза между Лама-Доржи и казахским ханом Абулхаиром, за дочерью которого в 1749 г. прибыло специальное посольство. Казахские феодалы готовы были принять сватовство Лама - Доржи, но болезнь, а затем смерть невесты положили конец всему делу.

Особую активность казахские феодалы проявили в то время, когда в Джунгарии развернулась острая борьба за ханский престол. Они охотно принимали приглашения принять участие в вооруженной борьбе разных претендентов на ханский престол, чем усиливали развал и хаос в государстве ойратов. Осенью 1751 г. правитель Среднего жуза Аблай, как мы говорили, приютил у себя ойратских нойонов Даваци и Амурсану, потерпевших поражение от Лама - Доржи. Когда сведения об этом дошли до Петербурга, оттуда 31 августа 1752 г. в Оренбург был отправлен указ И. Неплюеву и генералу Тевкелезу «крайнее старание возиметь первого (Даваци.— И. 3.), яко настоящего к овладению всего зенгорского народа претендента, а с ним и другого, яко тогдашнему зенгорскому владельцу двоюродного брата, для будущих впредь случаев, а особливо в рассуждении неотступной претензии зенгорских владельцев в Сибири земель, удоб возможным образом к себе приласкать и в Оренбург призвать».

Выполняя указ правительства, Неплюев и Тевкелев в сентябре 1752 г. командировали из Оренбурга капитана Яковлева, который «их, владельцев, в той орде уже не застал»,- писали Неплюев и Тевкелев 10 августа 1755 г. в докладе правительству, напоминая о событиях 1752 г. Даваци и Амурсана вернулись в Джунгарию, организовали внезапное нападение на ставку Лама-Доржи, схватили его и убили. Вслед за этим они с помощью Аблай-султана разгромили уже упоминавшуюся группировку Немеху-Жиргала и поддерживавших его дэрбэтских князей. Даваци стал ханом Джунгарии.

О событиях этих лет говорит доклад еще одного очевидца— тобольского дворянина Алексея Плотникова, посланного в Джунгарию для обучения ойратскому языку. Во время его пребывания в ставке Лама-Доржи туда стали собираться войска для «сыску бежавших нойонов Даваци, Амурсана и Бальжура». Одновременно Лама-Доржи направил к Аблай-султану посла с требованием выдать бежавших. Аблай отклонил это требование, ссылаясь на обычай, запрещающий выдавать даже собак, бежавших от своих хозяев. С таким ответом 21 августа 1752 г. посол вернулся от казахов. 9 сентября 1752 г. Лама-Доржи приказал войску выступить «из крайних улусов и следовать на киргизцов (казахов.— И. 3.) партиями, каждый нойон и зайсанг особою командою». Плотников выехал из ставки Лама-Доржи 7 ноября 1752 г., через день он прибыл в улус зайсанга Духара, отряд которого в 500 воинов стоял на р. Нарын. В ночь на 9 декабря к Духару прибыли гонцы с вестью, что следы «бежавших ноёнов» обнаружены. По наблюдениям А. Плотникова, «подлый народ не верит в длительность нахождения у власти нынешнего владельца» 15. Источники не содержат сведений о событиях последних недель 1752 г. и первой половины 1753 г. Известно лишь, что 23 августа 1753 г. послам Лама-Доржи в Петербурге было официально сообщено, что правительство России получило сведения об убийстве их хана. Спустя 8 месяцев, 27 апреля 1754 г., советник Коллегии иностранных дел В. Бакунин заявил джунгарским послам, что сведения об убийстве их хана нойоном Даваци вполне подтвердились. Из этих данных можно сделать вывод, что Лама-Доржи был убит в самом начале 1753 г. Но воцарение Даваци не укрепило ханской власти. Вскоре против нового хана восстал его недавний союз ник и друг — Амурсана. Их дружба и союз в период борьбы против Лама-Доржи и в первое время после воцарения Даваци подтверждаются многими источниками. Об их совместном бегстве к Аблаю говорил Бестужев-Рюмин в упомянутом выше письме к правителю Калмыцкого ханства, добавляя, что у Аблай-султана они «немалое время находились, потом нойон Дебачи, прибрав себе в зенгорском народе партию, нечаянно напал на помянутого владельца Ламу-Доржи и его убил». Но часть нойонов не пожелала повиноваться Даваци и «отделились от него особыми партиями». Из других источников известно, как мы уже говорили, что Даваци вскоре после своего воцарения сражался против Немеху, сына Шара-Манжи, а в конце 1753 г. Амурсана разгромил восставших против Даваци Галдан-Доржи и Немеху-Жиргала.

Что лежало в основе союза Амурсаны и Даваци? Источники не дают материалов для надежного ответа на этот вопрос. Известно, что владения обоих нойонов находились в Тарбагатае и располагались по соседству. Даваци был прямым потомком Батур-хунтагжи и имел все основания претендовать на ханский трон. Что же касается Амурсаны, то он не принадлежал к влиятельным слоям ойратской аристократии: он происходил из скромного аристократического рода «цаган туг хойт» («хойт белого знамени»), хотя в описываемое время имел под своей властью около 5 тыс. крепостных семейств. Предки Амурсаны в начале XVII в. вместе с торгоутами Хо-Урлюка покинули Джунгарию и до начала XVIII в. жили на Волге. Его дед в 1701 г. вместе с Санжибом прибыл с Волги в Джунгарию и был там задержан. Отец Амурсаны Уйзен-хошучи был женат на дочери Галдан-Церена, от брака с которой в 1722 г. и родился Амурсана. Первой женой Амурсаны была Делег-Доржи, дочь одного из дэрбэтских князей, от которой он имел сына и двух дочерей. Второй его женой была Битей, вдова его старшего брата, умершего от оспы, у которой был сын Пунцук.

Из показаний источников неопровержимо следует, что до 1754 г. Амурсана не только не оспаривал прав Даваци на ханский трон, но всячески помогал ему овладеть этим троном, рассматривая врагов Даваци как своих врагов. По словам зайсанга Ноугата и Габан-гелуна, Даваци обещал за оказанные услуги пожаловать Амурсане улусы, кочевавшие в местности Гурбан-Модон. Можно полагать, что эти сведения верны.

В этот период власти Среднего жуза во главе с Аблай-султаном оказывали Даваци и Амурсане активную помощь. 26 декабря 1753 г. прапорщик Веревкин докладывал своему командованию полученные им сведения о войне между Даваци и сыном Шара-Манжи. «И оные киргизцы споможение чинят вышереченному Дебаче, и ходило их, киргизцов, на ту помощь, и многие калмыцкие улусы разбили и привезли плену... Аблай-султан с своими улусами на ту помощь пошел». 4 января 1754 г. Веревкин представил новый доклад, в котором сообщал, что в декабре 1753 г. «со всех киргизских улусов военных людей 5000 человек пошло на помощь к Дебаче, чтоб разорить дербетов, ибо дербеты не хотят быть подвластными ему, Дебаче, а желают иметь владельцем Унемкая Жиргала... а урянхайцы де держат сторону Дебачеву, и прежде сего ходившим киргиз-кайсацким войском разорено калмыцких две волости». Один из казахских старшин, находившийся в отряде, помогавшем Даваци, сообщил 30 декабря 1753 г. Веревкину, что «две волости калмыцкие повелением Дебача разорили, и показанной де Дебача жен и детей мужеск малых и женск пол отдал киргизцам... и от разоренных волостей скота киргизцам дана самая малая часть, только для пропитания, а протчий скот весь взял Дебача к себе». 31 декабря 1753 г. Веревкин лично встретил отряд в 1000 казахов, направлявшийся в Джунгарию иа помощь Даваци к Амурсане.

Междоусобная борьба разоряла население и обессиливала государство ойратских феодалов. Селенгинский комендант Якоби 9 февраля 1754 г. докладывал в Петербург, что в сентябре 1753 г. в Халху из Джунгарии снова перебежало несколько тысяч ойратских семейств во главе с князьями. Отдавшись в распоряжение цинских властей, эти князья объясняли свою откочевку из Джунгарии тем, что «контайшинских владельцев двое и между ними имеется несогласие». Но, как мы видели, Даваци, поддержанный Амурсаной и феодалами Среднего жуза, в конце 1753 — начале 1754 г. стал единодержавным правителем ханства.

С этого времени ведет свое начало история вражды между Амурсаной и Даваци. Мы доподлинно не знаем, что явилось причиной этой вражды. Возможно, она возникла потому, что хан Даваци не выполнил обещаний, данных Амурсане.

В мае-июне 1754 г. брат урянхайского зайсанга Кутука жаловался вахмистру Андрею Беседнову на «злое время», наступившее в Джунгарии: «Большие де их не в согласии, и поныне де уже их Дебача-хан сложился с казачьей ордою, Амурсанай поён сложился с китайскою силою, и воюются между собой и зачали воеваться с прошедшей зимы (т. е. с зимы 1 53/54 г.—И. 3.), а сила стоит между Иртышскою вершиною и Кобдою рекою... чего ради ныне у них выгоняют и последних туда ж на вспоможение к Дебаче-хану».

3 апреля 1755 г. кузнецкий сын боярский И. Максюков. командированный для сбора информации в пограничные районы, представил доклад, в котором изложил сведения о событиях в Джунгарии, сообщенные ему простым человеком Бирер Таншике, служившим в ставке ойратского хана. «Ныне,— говорил этот Бирер Таншике,— имеется у них владельцем Табачн-хан... да другой племянник его, сестрин сын, Абарзынахан (Амурсана— И. 3.)... И оной де Табачи-хан реченному своему племяннику Абарзынахану сказал, что де в одной земле два державца не живут». На этом основании Амурсана стал требовать раздела владения и передачи «канских и каракольских, Телеских и Таутелеуцких волостей людей во владение себе», но Даваци ответил отказом. Тогда Амурсана собрал войска «разных земель» — около 6 тыс. человек — и летом 1754 г. пошел на Даваци, который, однако, собрался «во многолюдстве» и у мятежного племянника «много людей мужеска полу побил, а женской пол в полон побрал, а оной де бой был у них в Иртышских вершинах». Потерпев поражение, Амурсана бежал в Китай. И. Максюков отмечал, что рассказ Бирер Таншике был в основном подтвержден беседами с другими ойратскими людьми.

Аналогичные сведения представил командованию вахмистр А. Беседнов, который в августе 1751 г. был в Урянхае, где разговаривал с местными старшинами. Один из них сказал ему, что «весной их зайсанги алтайские уезжали на помочь к Дебаче-хану... А ныне де известно, что те зайсанги приехали обратно и привезли его, Амурсанаеву, жену и детей, и многие в полон взяты, а сам де он, Амурсанай, ушел всеми зайсангами в мунгальскую сторону». Зайсанг Кутук говорил Беседнову: «У них де в землице весьма неблагополучно, уходили де они все на службу к Дебачи-хану на выручку, которого де и выручили, а Амурсаная ноёна и его землю всю разорили, жен его и детей, скот и живот и всю его жизнь обрали и привезли в свою землю и разделили по себе, а Амурсанай де убежал в 300 человеках в мунгальскую землицу через Телеское озеро».

Если алтайские зайсанги ходили на выручку к Даваци весной 1754 г., а в августе того же года, выполнив задачу, уже вернулись домой, то несомненно, что сражение, решившее участь Амурсаны, произошло в самом начале лета 1754 г., т. е. всего через несколько месяцев после окончательного утверждения Даваци на ханском престоле.

Источники свидетельствуют, что в конфликте между Даваци и Амурсаной активное участие принимали также казахские феодалы. Не надеясь только своими силами одолеть Даваци, Амурсана обратился за помощью к Аблай-султану, отправив к нему своего брата Бальжира: он просил правителя Среднего жуза дать 4 тыс. лошадей и верблюдов, 10 тыс. овец и баранов, «обещая за то учинить плату чем бы ни потребовал». Аблай-султан оказал Амурсане просимую помощь, и Амурсана уплатил дорогими бухарскими коврами и оружием, а также людьми — мужчинами, женщинами и детьми, захваченными в плен в улусах Даваци. Затем Амурсана предложил правителю Среднего жуза, чтобы тот напал на ставку Даваци, когда последний выступит со всеми своими силами против Амурсаны, собиравшегося со своими войсками поджидать Даваци на р. Боротала. Аблай не отклонил и этой просьбы. Из показаний источников явствует, что правители Среднего жуза уже после поражения Амурсаны в 1754 г. не раз вторгались в пределы Джунгарского ханства, уводя оттуда богатую добычу — скот, пленных и ценности.

Одержав победу над Амурсаной, Даваци в августе 1754 г. отправил в Пекин послов с предложением мира и дружбы. Сведения об этом посольстве мы находим в одном из докладов селенгинского коменданта Якоби губернатору Мятлеву. Якоби сообщал, что Даваци «сего году в летнем последнем месяце послал от себя в Пекин к богдыхану чрез Баркульской караул 5 человек знатных начальников с подарками... и поручено тем начальникам просить, чтобы богдыхан с ним, Дебачею, жил лирно и контайшинских перебещиков всех отдал в его владение обратно, но токмо оные начальники и поныне находятся в Пекине, и более де о том деле неслышно». Цинское правительство не поддержало инициативы джунгарского хана, видевшего в мире с Китаем путь к упрочению своей власти в ханстве. Цины не были заинтересованы в таком мире; наоборот, они намеревались уничтожить ойратское государство и в этих именно целях решили использовать Амурсану.

Потерпев поражение, Амурсана бежал через Телецкое озеро, Кобдо и Уланком в Халху, там он явился к цинским властям и заявил о своем желании служить Цинской династии. Его отправили в Пекин. При дворе Амурсану встретили с большой радостью. Император Хун Ли пожаловал ему титул князя 1-й степени (цинвана) и обещал помощь в овладении джунгарским троном. Цинская династия увидела в Амурсане удобное орудие в борьбе за осуществление своей заветной цели — уничтожение Джунгарского ханства.

Цинская империя, в течение нескольких десятилетий безуспешно пытавшаяся сокрушить ойратское государство, получила наконец реальную возможность достигнуть успеха. Княжеские распри широко раскрыли двери для вторжения в Джунгарию. Вот почему просьба Амурсаны об оказании ему военной помощи для низложения Даваци встретила в Пекине полное сочувствие и поддержку.

Показания многочисленных источников, среди которых большое место занимают подлинные доклады и донесения селенгинского коменданта Якоби, рисуют яркую картину мобилизации 200-тысячной цинской армии и ее концентрации на халха-джунгарской границе. Власти и командование Цинской империи спешили. Зима 1754 г. была заполнена грандиозными мобилизациями с целью завершить подготовку к вторжению в Джунгарию до начала весны 1755 г. Цинское командование решило посадить на лошадей всех воинов, что вызвало новую волну массовых принудительных реквизиций конского состава. Власти, не задумываясь, отбирали лошадей и верблюдов у пограничников, охранявших русско-китайскую границу в Забайкалье, останавливали купеческие караваны в пути, отнимали у них лошадей и верблюдов, бросая купцов на произвол судьбы. Все было подчинено подготовке к решающему наступлению. На границу, в район Улясутая и Кобдо, как рассказывали очевидцы, для прокормления сосредоточенных там войск «всякие харчевые и съестные припасы свозят отовсюду множество». Каждый воин был вооружен ружьем, саблей, копьем, луком с 40 стрелами; армия располагала к тому же сильной артиллерией.

В начале 1755 г. Хун Ли издал указ, обязывавший всех халхаских владетельных князей со всеми подчиненными им «военными или хотя невоенными, а годными к военному делу людьми в немедленном времени ехать на контайшинскую границу в мунгальское войско». От этой мобилизации власти не освобождали даже шабинаров, которых закон всегда освобождал от военной службы.

К весне 1755 г. цинская армия вторжения была готова к походу. В ее составе были не только маньчжурские, но и китайские войска, отряды южных монголов и халхасов. Армия была разделена на две части. Одна из них составила северный отряд под командованием маньчжурского генерала Баньди. Отряд получил задание выступить из района Улясутая и двигаться в долину р. Боротала, перейдя реки Булугун, Чингиль, оз. Айрик-нор. Южному отряду под командованием маньчжурского генерала Юнхана было предписано двигаться к долине Боротала по дороге Баркуль — Урумчи. Каждый отряд имел сильные аванграды, которыми командовали ойрат-ские князья, перебежавшие на сторону Цинской династии. Авангардом северного отряда командовал Амурсана.

В начале весны 1755 г. армия выступила в поход; оба ее отряда вторглись в пределы Джунгарского ханства. Их общая численность по-разному определяется источниками—в пределах от 90 до 200 тыс. челдьек. В конце апреля оба отряда, соединившись в долине р. Боротала у оз. Эбинор, подошли к р. Или, переправились через нее и двинулись дальше, не встретив ни малейшего сопротивления, не сделав ни одного выстрела, не выпустив ни одного снаряда.

25 июля 1755 г. Якоби докладывал: «Когда китайское и мунгальское войско дошло до Или, к нему стали переходить в подданство зенгоры с начальными людьми... Боев с контайшей не было, ибо контайша хочет мира... Контайшинский владелец Дебача войны иметь не желает, а просит мира... Для испрошения того миру намерен послать в Пекин к богдыхану сына своего с подарками». Русский казак Бурков, с лета 1754 г. находившийся в ставке хана Даваци и лишь летом 1756 г. возвратившийся в Селенгинск, докладывал, что Даваци «для имения с тем мунгальским и китайским войском баталии собрал было своего войска тысяч с тридцать, но когда зенгорцы узнали, что Амурсана при монгольском войске, то по большей части, оставя Дебачу, стали передаваться в мунгальское войско. И потому Дебача, не видя в себе никакой надежды и спасая свой живот, принужден был сохранять себя бегством».

Даваци пытался предотвратить или по крайней мере приостановить вторжение цинской армии в Джунгарию, направив в Пекин еще одно посольство во главе со своим сыном, вновь предлагая мир и дружбу; в знак своей искренности он прислал Хун Ли боевое знамя джунгарского хана, заявляя к тому же, что согласен лично приехать в Пекин, если того пожелает император. 7 августа 1755 г. Якоби узнал из достоверных источников о полученном в Халхе указе Хун Ли, «коим объявлено, что контайшинский владелец Дебача просит, чтоб он богдыханом принят был в подданство, и для того отправил сына своего и при нем 6 человек посланцев... и во уверение той своей о подданстве просьбы послал свое красное знамя... Причина желания Дебачи подчиниться богдыхану та, что Амурсан ему изменил и перешел на сторону Китая». Но все было тщетно. Цинскому правительству нужен был не мир с ханством, а его полное уничтожение. Предложения Даваци и на этот раз остались без ответа. 14 мая авангард армии вторжения во главе с Амурсаной вступил в долину р. Текес, где вошел в соприкосновение с немногочисленными отрядами Даваци. Не приняв боя, хан бежал от Амурсаны, оставив в его руках жену и детей, и направился в сторону Кашгара. 8 июля его схватили мусульманские правители г. Куча и передали в руки Амурсаны, который доставил пленника в ставку главнокомандующего цинской армией. Случайно оказавшийся при этом казак Бурков свидетельствует, что Даваци, узнав в нем и в его товарищах русских людей, просил, чтобы они «об нем сказали в Российской стороне, что он никакой ссоры иметь не желал и что ныне в таком несчастьи находится. А больше оного ему говорить не дали». Через три-четыре дня Даваци был препровожден в Пекин.

По свидетельству того же Буркова, цинские власти в это время распространяли по всей Джунгарии листовки на тибетском языке, убеждавшие ойратское население переходить в подданство Цинской империи и обещавшие за это от имени императора щедрые награды и защиту от внешних врагов.

Хун Ли получил сообщение о поимке Даваци в то время, когда охотился в провинции Жэхэ. Он приказал доставить пленника в Чжанцзякоу и держать его там до возвращения императора в Пекин. Захваченных с Даваци нойонов и зайсангов приказали везти прямо в Пекин и бросить в тюрьму.

Джунгарское ханство, которое так ненавидела и так опасалась Цинская династия, против которого вели войну Сюань Е и два его преемника, фактически перестало существовать. Излишними оказались чрезвычайные приготовления цинских властей, оказалась ненужной и огромная маньчжуро-китайско-монгольская армия. Ханство стало фактически беззащитным. Ойратские феодалы сдавались на милость победителей, даже не пытаясь сопротивляться; ойратский народ, деморализованный бесконечными княжескими распрями, лишенный руководства, разоренный и измученный, не смог противиться завоевателям. Под воздействием центробежных сил Джунгарское ханство развалилось.

Оккупировав ойратское государство, цинские власти коренным образом перестроили систему его управления, распространив на Джунгарию административную систему, введенную ими в ранее завоеванных частях Монголии. Институт всеойратского хана был упразднен, что уничтожало и ханство как единое государство. На обломках ханства цинские власти образовали 4 самостоятельных, независимых друг от друга княжества — Хойт, Дербет, Хошоут и Чорос, правители которых были подчинены непосредственно Пекину.
Итак, к концу лета 1755 г. война в Джунгарии была закончена. Маньчжурские, китайские и восточномонгольские феодалы торжествовали победу; они захватили Даваци, привели к покорности ойратских князей, уничтожили самое ханство. Празднуя победу, цинские власти срочно выводили из Джунгарии свои войска и распускали их по домам. Медлить с этим делом они не могли — слишком велики были трудности содержания многочисленной армии в таком отдаленном крае, как Джунгария. Они не могли не считаться и с тем, что в Халхе, в ближнем тылу этой армии, росло и ширилось опасное недовольство, грозившее свести на нет их победы в Джунгарии.

В эти годы народные массы Халхи снова, как и в войне тридцатых годов, испытали на себе всю тяжесть военной политики Цинской династии. Трудящиеся Халхи с их несложным хозяйством, главное богатство которого составляло помимо юрты некоторое число лошадей, крупного и мелкого скота, были основными, если не единственными, поставщиками средств транспорта, а также мяса и молока для цинской армии, для императорских чиновников и курьеров. Войлок, шерсть, кожи и другие продукты животноводства отбирались цинскими властями в порядке мобилизаций и реквизиций. Сверх всего этого халхаских тружеников все чаще привлекали к несению воинской повинности и они должны были обзаводиться за свой счет оружием и снаряжением, отрываться от производительного труда для всякого рода смотров и военных учений. Значительная часть мужчин вообще отрывалась от хозяйства и отправлялась на войну. Если все это учесть, то станет понятным, почему в народных массах росли антиманьчжурские настроения, стимулировавшие их освободительную борьбу.

Что касается монгольских князей, то они стремились переложить все тяготы войны на плечи трудящихся. На этой почве возникали классовые конфликты, обострялась классовая борьба в стране. Источники сообщают, например, что в хошуне Далай-бэйсе аймака Цецен-хана, к северу от р. Онон, образовалась «шайка воров» в 200 человек, которая совершала нападения на пограничные заставы и караулы, на отдельные улусы, отбирая лошадей и другой скот. Цецен-хан направил против этих «воров» отряд в 300 воинов. Командир отряда послал к мятежникам 50 солдат и 11 старшин с предложением сдаться, но те «оных не допустили до себя, перестегав плетьми и отняв лошадей, прогнали обратно». Цецен-хану пришлось направить против «бунтовщиков» новый отряд в тысячу воинов.

Еще более тяжелым было положение ойратских трудящихся, на которых прямо и непосредственно обрушились тяготы длительных внутренних усобиц и иноземного вторжения. Бедствия войны настигали трудящихся всюду. Если раньше они еще могли искать спасения в бегстве, в самовольной откочевке из одного феодального владения в другое, из Джунгарии в Россию, то теперь и этой возможности у них не было. На территории бывшего ойратского государства повсеместно господствовали ставленники Цинской империи, устанавливавшие порядки, отвечавшие интересам завоевателей.

В Россию путь перебежчикам был закрыт. Как халхаские, так и ойратские трудящиеся не решались в эти годы переходить русскую границу. Они опасались, что будут, как это уже неоднократно случалось раньше, принудительно выселены из пределов России и возвращены в Монголию или Джунгарию, где их ожидало наказание за побег. Трудящиеся ойраты, например, прямо говорили, что с радостью ушли бы в Россию, «но только де проситься они не смеют за тем, что де кто из них, калмыков, в русские городы для вечного житья не уйдут, то де их обратно к зенгорскому владельцу высылают, и он де за то их мучит разными муками и битьем, чтоб не бегали».

Вот почему в описываемое время не возникло такого массового и стихийного движения рядовых ойратов через русскую границу, как это было, например, в 30-х годах. Однако к сибирским властям стали все чаще обращаться ойратские и халхаские князья, просившие разрешения на переход в пределы России с подвластными им людьми; князья часто выражали согласие принять российское подданство.

Обстановка заставляла правителей Цинской империи спешить с выводом войск из Джунгарии и Халхи. Донесения русских пограничных властей свидетельствуют, что в сентябре 1755 г. в смежных с Россией районах Джунгарии уже не было цинских войск, они были возвращены или возвращались в места постоянного квартирования, а мобилизованных воинов распускали по домам. Лишь в важнейших пунктах Халхи и Джунгарии были оставлены сравнительно небольшие гарнизоны.

Есть основания полагать, что император Хун Ли собирался отметить насильственное присоединение к империи территории последнего независимого монгольского государства — государства ойратских феодалов — торжественной церемонией. Она должна была состояться в Долонноре, там же, где за 64 года до описываемых событий таким же образом было оформлено подчинение Цинской династии Халхи. Основанием для такого предположения служит сообщение Якоби от 7 августа 1755 г. об указе Хун Ли, повелевавшем Тушету-хану Дондок-Доржи и ургинскому богдо-гэгэну срочно прибыть в Долоннор, куда собирался приехать и сам император, чтобы объявить «радостные и важные вести о переходе контайшинцев в подданство Китая».

Но не успели еще в Пекине отпраздновать победу над Джунгарским ханством, не успели еще демобилизованные воины добраться до семейных очагов, как обстановка коренным образом изменилась: Амурсана отказался от китайского подданства и с отрядом в 500 человек вернулся в Джунгарию.

Из доклада Якоби от 19 октября 1755 г. и из последующих событий можно сделать вывод, что Амурсана, обманувшись в своих ожиданиях стать с помощью Цинов всеойратским ханом, в сентябре 1755 г. восстал против Цинской империи и начал вооруженную борьбу. В это время он находился в Халхе, на ее западной границе, куда прибыл, сопровождая пленного Даваци. Имея при себе небольшой отряд ойратских воинов, действуя в сговоре с некоторыми халхаскими военачальниками, в частности с Делегваном и Ванжилваном из аймака Цецен-хана, Амурсана напал на маньчжурские войска, охранявшие границу, разбил их и бежал в Джунгарию. Маньчжурское командование отправило вдогонку большой отряд, но погоня вернулась, не поймав беглеца.

Восстание Амурсаны и его бегство в Джунгарию вызвали в Пекине сильнейший переполох. Хун Ли пришел в бешенство. Отпущенных из армии воинов снова призвали в ее ряды. Якоби докладывал губернатору Сибири Мятлеву, что демобилизованные «первопоехавшие уже ныне доехали в свои места в Нерчинское ведомство, а прибывшие в Тушетухановскую ургу и недоехавшие до оной все одержаны и по вышеозначенному разглашенному о убеге Амурсаны известию посылаютца обратно к контайшинской границе в войско». В ноябре того же 1755 года к Якоби поступили новые сведения, согласно которым «нынешней осени, назад тому другой месяц, бывший в китайском подданстве контайшинский перебежчик Амурсана, разбив пограничные караулы, бежал в свою контайшинскую сторону». По этим же данным, Амурсана увел с собой некоторое число ойратских воинов, а также «из мунгальских военных лутчих к войне людей несколько человек... и ныне де по причине оного его убегу имеет китайская сторона опасность... и для того распущенные из войска военные люди собираютца паки в войско на контайшинскую границу».