|
Златкин
И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). Издательство «Наука», Москва,
1964.
ГЛАВА
ПЯТАЯ
ДЖУНГАРСКОЕ ХАНСТВО В ПЕРИОД
НАИБОЛЬШЕГО МОГУЩЕСТВА
(первая половина XVIII в)
1.
ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА
Ойратское государство оказалось достаточно жизнеспособным,
чтобы не развалиться под напором бурных, событий периода правления Галдан-Бошокту-хана.
Сам. Галдан погиб, предпочтя самоубийство неминуемому плену и позорной
казни, но Джунгарское ханство еще шесть десятилетий продолжало существовать
и развиваться как независимое государство западномонгольских феодалов.
В предыдущей главе уже отмечалось, что со времени вторжения
в пределы Халхи в 1688 г. Галдан фактически был отрезан от основной территории
Джунгарского ханства, куда до конца своей жизни он уже ни разу не вступал.
Ханский трон Джунгарии оказался по существу пустым. В этих условиях Цэван-Рабдан
без труда захватил бразды правления, не встретив при этом, по-видимому,
ни с чьей стороны отпора.
С какого же времени следует считать Цэван-Рабдана ханом
Джунгарии? Фактически он стал им еще при жизни Галдан-Бошокту-хана, но
внешний мир, народы и страны, окружавшие Джунгарию, признали его правителем
ханства только после смерти Галдана. Таким образом, правильнее считать
первым годом правления Цэван-Рабдана 1697 год.
Наши источники не позволяют проследить деятельность
Цэван-Рабдана в течение тех 20 лет, которые отделяют разрыв его с Галданом
от восшествия на ханский трон, т. е. с 1678 до 1697 г. Мы знаем очень
мало о том, как происходило укрепление его позиций в ханстве, как он постепенно
превратился в действительного правителя ойратского государства. Нам известно,
однако, что владетельные князья и народ Джунгарии не выступили в защиту
прав Галдан-Бошокту-хана против Цэван-Рабдана, решительно и до конца отказывавшего
в какой-либо помощи бедствовавшему правителю ханства, хладнокровно наблюдавшего
его гибель и фактически узурпировавшего его власть еще при жизни Галдана.
Из этого можно сделать лишь тот вывод, что великодержавные
планы Галдана были не очень популярны в Джунгарии. Даже владетельные князья,
не говоря уже о народных массах, предпочитали не ввязываться в такое авантюрное
предприятие, как попытка создать «великое монгольское государство» под
эгидой ламаистских иерархов Лхасы. Возможно, что эти планы встречали поддержку
крупных и крупнейших феодалов, а также высших лам Джунгарии, но средние
и мелкие феодалы, не участвовавшие в галдановых войнах 90-х годов и кочевавшие
на джунгарской территории, предпочитали не жертвовать своими непосредственными
интересами ради этих планов. Вот почему они оставили Галдана на произвол
судьбы. Цэван-Рабдан не получил признания лишь от небольшой группы князей
— ближайших сподвижников Галдана и личных врагов Цэван-Рабдана. В своем
большинстве они предпочли подданство Цинской империи возвращению в Джунгарию
под власть Цэван-Рабдана.
Следует отметить, что источники не подтверждают распространенной
в литературе версии, будто Цэван-Рабдан, желая купить расположение Сюань
Е, добровольно выдал цинским властям останки Галдана, а также сына и дочь
Галдана, как только они попали в его руки. По данным источников, Сюань
Е, желая вывести «бунтовшицкий корень», действительно всячески домогался
возможно быстрее заполучить детей и близких родственников Галдана, равно
как и пепел его сожженного трупа. С этой целью он не раз посылал соответствующие
указы и послов к Цэван-Рабдану. Но тот под разными предлогами длительное
время уклонялся от выполнения этих требований.
«Прежде сего,— говорит наш источник,— к Цэван-Рабдану
послан был указ, чтобы он Галданево тело без всяких отговорок прислал,
а ежели не пришлет, то б он более своих послов и караванов для купечества
не присылал»12. Только в сентябре 1698 г. прах бывшего правителя Джунгарского
ханства был доставлен в Пекин, где он по приказу Сюань Е был выставлен
во всех воротах города.
Что касается дочери Галдана, то Цэван-Рабдан, уступая
давлению Пекина, отправил ее лишь летом 1699г.
Первым крупным внешнеполитическим актом Цэван-Рабдана
в качестве джунгарского хана была война с казахским ханом Тауке. Весной
1698 г. Цэван-Рабдан писал Сюань Е, что начал войну «не от доброй воли,
но по великому принуждению», что ее причиной является вероломство Тауке,
который обратился к нему с просьбой исходатайствовать освобождение сына,
взятого в свое время Галданом в плен и отправленного в Лхасу в подарок
далай-ламе, обещая, что за это «он, Тауке, со мною в связи и согласии
пребывать будет». Идя навстречу Тауке, Цэван-Рабдан добился освобождения
его сына, которого и отправил к отцу в сопровождении 500 человек «для
сбережения». Но Тауке «за сии мои благодеяния вместо благодарности оных
моих людей всех до последнего человека наголову побил. Потом моего подданного
Урхедей-Батур-тайдзия убил и всех его людей, разграбивши, в плен к себе
отвел. После сего не в долгом времени данных моих ясашных урянхайцев более
ста кибиток с женами и с детьми, со всем их скотом и пожитками забрал».
Помимо всего этого люди Тауке-хана совершили нападение на караван, с которым
ехала в Джунгарию с берегов Волги невеста Цэван-Рабдана, дочь Аюка-хана.
«Тако же де он, Теуке, моих купецких людей, возвращающихся с товарами
из Российской земли, разграбил». Ввиду всех этих обстоятельств «принужден
я силе силою отвращать и против них со своим войском войною итти. Я сим
объявлением невинность мою изъясняю того ради, дабы ваше величество не
подумали, что я к войне великую склонность имею».
Мы привели выдержки из письма Цэван-Рабдана не потому,
что они могут оправдать джунгарского хана обвинить казахского. У нас нет
оснований верить как в благородство Цэван-Рабдана, так и в бескорыстие
Тауке. Можно заранее сказать, что оба хана имели более пли менее равное
основание обвинять друг друга в проступках, подобных тем, о которых джунгарский
хан писал к Сюань Е. Война 1698 г. положила начало новой полосе вооруженных
столкновений между ойратскими и казахскими феодалами. Именно с этого времени
джунгарская опасность начала превращаться в главную опасность, угрожавшую
самостоятельному существованию феодального Казахстана. Если в XVII в.
Джунгарское ханство воевало против казахских ханов и султанов в 1643 и
1681 —1684 гг., то в годы правления Цэван-Рабдана эти войны следовали
одна за другой-в 1711 —1712, 1714, 1717, 1723 и 1725 гг. Но и этот перечень
не является исчерпывающим, так как не учитывает ряда ответных ударов казахских
ханов и султанов по ойратским феодалам.
Что же лежало в основе всех этих войн? Факты, подобные
перечисленным в письме Цэван-Рабдана, даже если все они соответствовали
действительности, могли служить лишь поводом к началу военных действий.
Причины же ойратско-казахских войн XVIII в. лежали глубже.
Заслуживает внимания и вопрос о причинах, побудивших
Цзван-Рабдана послать Сюань Е письмо с целью объяснить и оправдать начатую
против казахов войну. Источники убеждают нас в том, что Цынни-Рабдан вопреки
мнению А. Позднеева и К. Пальмова не был ни ставленником Цинской династии,
ни ее вассалом и, следовательно, не был обязан отчитываться в своих действиях.
Но были другие, не менее веские причины, внушившие правителю ханства мысль
о необходимости послать такое письмо, а именно особенности внутреннего
и внешнего положения Джунгарского ханства на рубеже XVII и XVIII вв.
Хотя ханство и выстояло перед бурями и невзгодами правления
Галдана, оно тем не менее существенно от них пострадало. В итоге галдановых
войн ханство понесло территориальные потери — обширные пастбищные угодья
на восточных склонах Алтая, в долине р. Кобдо и в Урянхае. Большое экономическое
и политическое значение этих потерь видно из того, что вопрос о возвращении
утраченных территорий занял главное место во взаимоотношениях джунгарских
правителей с цинскими властями Китая в течение чуть ли не всей первой
половины XVIII в. Помимо территории ханство потеряло часть населения убитыми,
пленными и добровольно поселившимися за пределами Джунгарии. Трудно определить
цифру этих потерь. Известно, что Галдан вступил в Халху с 30-тысячной
армией; предполагая, что одна семья давала одного воина — а так бывало
в Монголии обычно,— мы можем допустить, что он вывел из Джунгарии около
30 тыс. семей; в каждой из них было два-три человека (нетрудоспособные
старики и дети оставались дома), а всего - около 70 тыс. Анализируя показания
источников, мы приходим к заключению, что из этого числа было навсегда
потеряно для ханства около 50 тыс. человек.
Ойратское государство лишилось также значительного количества
скота — основного богатства страны. Некоторое представление об этом мы
можем получить, если учтем, что в одних лишь майских боях 1696 г. в районе
Цзун-Мод армия Галдана оставила цинским войскам 20 тыс. голов крупного
и более 40 тыс. голов мелкого скота.
Легко понять, что все это ослабило Джунгарское ханство
и в военном отношении.
Хотя большинство ойратских владетельных князей поддерживало
Цэван-Рабдана, сводя к минимуму опасность губительных межфеодальных усобиц,
однако он не мог не считаться с тем, что имеет серьезных противников в
лице бывших соратников Галдана — Даньдзилы, Дань-дзин-Гомбо, Дугар-Рабдана
и др., большая часть которых обосновалась в Кукуноре, где блокировалась
с местными правителями — потомками Гуши-хана, относившимися к Цэван-Рабдану
недружелюбно.
Военные неудачи и гибель Галдана, неустойчивое положение
в самой Джунгарии, где позиции Цэван-Рабдана еще не успели окрепнуть,
создавали благоприятную обстановку для давления на ханство с севера и
запада, со стороны России и Казахстана. Как известно, в начале XVIII в.
новая волна русской колонизации устремилась к верховьям Енисея, Тобола
и Иртыша. В течение первых 15—20 лет XVIII в. вся прииртышская долина
была присоединена к России, тогда как до этого крайним русским поселением
на Иртыше была слобода Чернолуцкая (примерно 60 км ниже впадения Оми в
Иртыш)16. Столь же быстро осваивались и долины среднего и верхнего течения
Енисея, где еще в 1701 г. к югу от Красноярска не было ни одного русского
селения. Успехи русской колонизации неминуемо влекли за собой оттеснение
ойратских кочевий. Так возникли новые противоречия между Русским государством
и Джунгарским ханством. Эти противоречия с течением времени становились
все более острыми; они, как мы увидим ниже, составили важную страницу
в истории русско-ойратских отношений XVIII в.
Мы имеем основание полагать, что небывалое обострение
джунгаро-казахских отношений в XVIII в. также - имело в своей основе противоречия
территориального характера. Казахские ханы и султаны, нуждаясь в дополнительных
пастбищных угодьях, метались с. востока на запад и с севера на юг, но
не находили свободных, никем не занятых земель. Именно этим, по нашему
мнению, объясняются их многочисленные конфликты с калмыками, башкирами
и т. п. Используя сложившуюся в Джунгарии обстановку, казахские феодалы
в 90-х годах XVII в. продвинули свои кочевья на восток и юг — в сторону
ойратского государства. Следует отметить вместе с тем, что территориальные
споры, играя главную роль в джунгаро-казахских отношениях, не были единственной
причиной войн между ними. Немалое значение имело также стремление феодальных
группировок каждой стороны установить свой контроль над торговыми путями
и центрами торговли, поживиться богатствами противника и т. д.
В результате в конце XVII — начале XVIII в. Джунгарское
ханство оказалось стиснутым на ограниченной территории, причем давление
извне имело тенденцию усиливаться; на восточных рубежах ханства место
халхаских феодальных владений заняла могущественная Цинская империя, явно
стремившаяся распространить свою экспансию на Запад, на северных и северо-западных
рубежах ханства располагались владения не менее могущественной Российской
державы.
Таким было положение ойратского государства в то время,
когда Цэван-Рабдан пришел к власти. Обстановка была довольно сложной и
требовала от него большой осмотрительности. Слишком уж много было неблагоприятных
для него факторов, чтобы он мог позволить себе риск одновременной борьбы
на нескольких фронтах. Начинать пришлось с укрепления центральной власти.
Дальнейшие события показали, что эту задачу Цэван-Рабдан решил успешно.
Свидетельство этому мы находим, между прочим, на страницах Черепаповской
летописи, где под 1716 г. записано: «Эрдени Шурукту кон-тайша, которой
перед тем Цаган-Араптан назывался и в 1697 г. принял правление, последуя
правилам дяди своего Бушукту-хана, покорением рассеянных по разным местам
калмытских улусов под свою власть так усилился, что он не только начатую
Бушукту-ханом против мунгал и китайцев войну мог продолжать, но и тибетцкой
и тангутской земле побеждением тамошнего хана и прогнанием Далай-ламы
делался страшным».
В первые годы своего правления Цэван-Рабдан избегал
всего, что могло испортить отношения с Китаем. Его письмо к Сюань Е по
поводу войны, начатой им против казахского хана Тауке, следует рассматривать
как одно из проявлений этой тактики. Цэван-Рабдан делал вид, что считает
себя почтительным и послушным — если не вассалом, то учеником Сюань Е,
которого он намерен информировать чуть ли не о каждом своем шаге. Аналогичными
соображениями, видимо, руководствовался Цэван-Рабдан и осенью 1702 г.,
когда в принудительном порядке-с помощью 2,5 тыс. воинов вывел подвластные
ему киргизские улусы из долины Енисея далеко в глубь своих владений; он
сделал это с целью устранить одну из причин возможных русско-ойратских
осложнений. Нам неизвестен исход войны 1698 г., но мы знаем, что после
этого Джунгарское ханство более полутора десятилетий ни с кем не воевало
и поддерживало мир на всех своих рубежах. Цэван-Рабдан занимался в эти
годы преимущественно вопросами внутренней жизни ханства. Многочисленные
источники свидетельствуют, что он, как и его предшественники, стремился
развивать земледелие и ремесленные промыслы. Немало интересных сведений,
подтверждающих сказанное, мы находим в журнале И. Унковского. На основании
данных И. Унковского и других материалов в Коллегии иностранных дел России
в 1734 г. был составлен обзор внутреннего положения Джунгарского ханства.
В обзоре, между прочим, сообщалось, что Цэван-Рабдан «по смерти дяди своего
Бошту-хана над всеми людьми владетелем учинен, и от Далай-ламы дано ему
другое имя — Эрдени-Журюкту-Батыр-контайша... Перед тем временем, как
Унковский был, лет за 30, хлеба мало имели, понеже пахать не умели. Ныне
пашни у них от часу умножаются, и не только подданные бухарцы сеют, но
и калмыки многие за пашню приемлются, ибо о том от контанши приказ есть.
Хлеб у них родится: зело изрядная пшеница, просо, ячмень, пшено сорочинское.
Земля у них много, соли имеет и овощи изрядные родит... в недавних летах
начали у него, контайшп, оружие делать, а железо у них, сказывают, что
довольно находится, из которого панцыри и куяки делают, а завели отчасти
кожи делать и сукна, и бумагу писчую у них ныне делают».
Тобольский дворянин М. Этыгеров, командированные в 1729
г. из Тобольска к хану Джунгарии, в своем журнале также отмстил, что он
и сопровождавшие его люди, спустившись с Талкинского перевала и приближаясь
к ханской ставке, «шли степью, а по топ степи имеетца пахоты контаншина
владения бухарцев и калмыков», а затем снова «шли степью по правую сторону
реки Цаган-Усупа мимо пашен бухарских».
Приведем также свидетельство Габан-Шараба, вообще говоря,
весьма сдержанно относившегося к Цэван-Рабдану, поскольку тот незаконно
и несправедливо, по мнению калмыцкой знати, поступил с сыном Аюка-хана
Санжибом, отобрав у него 15—20 тыс. подвластного населения и отпустив
его самого с шестью-семью служителями к отцу. Габан-Шараб писал: «Дел
(т. е. заслуг.— И. 3.) Зорикту-хунтайджи у подвластных немного. Захватив
калмыков (у Санжиба.— И. 3.), он мало пользы получил... Советов не слушался...
О народе не заботился. Но все же людей подчиненных привлекал к землепашеству.
Включаю его в число совершавших добрые дела». «Памятники сибирской истории»
сообщают, что русский слесарь Зеленовский в самом начале XVIII в. завел
у Цэван-Рабдана ружейное дело, а другие русские люди, имен которых «Памятники»
не называют, налаживали у него кожевенное производство.
У нас нет оснований преувеличивать роль и значение земледелия
и особенно ремесленного производства в экономике ханства. Собственное
земледелие при Цэван-Рабдане, равно как и при его преемниках, не справлялось
с удовлетворением внутреннего спроса, о чем свидетельствуют непрекращавшиеся
закупки хлеба на внешних рынках. О характере ойратских ремесленных предприятий
и об их внутренней организации в годы правления Цэван-Рабдана позволяют
судить слова одной ойратки, жаловавшейся жене И. Унковского на то, что
в ханстве «по вся лета сбирают со всех улусов в Ургу к контайше по 300
и больше баб и чрез целое лето за своп кошт шьют к латам куяки и платье,
которое посылают в войско». Из этих слов вырисовывается более пли менее
типичная картина: феодальный правитель для удовлетворения нужд войска
и двора создает предприятие, мастерскую, основанную на принципах простой
кооперации и принудительного труда крепостных (в данном случае — кочевников-скотоводов),
отбывающих на этих предприятиях своеобразную государственную барщину.
На барщину их наряжали правители улусов, в свою очередь обязанные вассальной
службой сюзерену — правителю Джунгарского ханства.
Мы не располагаем данными об организации производственного
процесса в таких сравнительно сложных предприятиях, как ружейные, кожевенные,
«железные»; и т. п., где сама технология производства порождала разделение
труда. Возможно, что в этих предприятиях, особенно в возникшем в ханстве
пушечном производстве, разделение труда и стало развиваться, преобразуя
простую кооперацию в мануфактуру, но известные нам источники об этом молчат.
При любых условиях значение создававшихся Цэван-Рабданом, а затем его
преемником Галдана-Цсреном производственных предприятий в экономике ханства
было очень невелико. Мы можем рассматривать возникновение этих предприятий
скорее как проявление некоторых безусловно прогрессивных тенденции в политике
данных деятеле, чем как развитие уже сложившейся отрасли экономики ханства.
Такой особой отраслью производства ремесло в Джунгарии не стало.
Судя по нашим источникам, феодальные владения Восточного
Туркестана не оказали сопротивления Цэван-Рабдану и признали его власть
над собой еще при жизни Галдана. Во всяком случае после 1697 г. между
этими владениями и новым правителем ханства не было ни одного вооруженного
конфликта. Коллегия иностранных дел России в 1734 г. в докладе императрице
Анне Ивановне писала, что Цэван-Рабдан «бухарцов, живущих в городах в
Еркени, в Турфане, в Кашкаре, в Аксу и в прочих к ним принадлежащих городах,
под свою власть привел и дань брать начал. Ханов же и многих беков и лучших
людей из тех городов к себе побрал, которые уже при нем, контакте, и пашню
завели... Всех бухарцов при нем, контайше, кочует, кроме пашенных, около
2000 человек. Тако ж народом, именуемым бурутами, завладел, которые кочуют
около озера, именуемого Тускель (Иссык-Куль.— И. З.)». Из этих слов явствует,
что Цэван-Рабдан окружил себя довольно многочисленными представителями
мусульманской аристократии, потомками правивших Восточным Туркестаном
в прошлом династии, а также «лучшими людьми», т. е. богатым купечеством.
Ханы, беки и «лучшие люди» завели при Цэван-Рабдане пашню, из чего следует,
что последний пожаловал им землю, на которой были созданы имения, обслуживавшиеся
трудом «пашенных людей», т. е. крестьян. Такая система, видимо, устраивала
обе стороны, устраняя возможность конфликтов: казна Цэван-Рабдана получала
продукты земледелия, а мусульманские помещики в пиратском царстве оставались
такими же помещиками, какими были у себя дома. Возможно даже, что твердая
власть пиратского хана надежнее обеспечивала их права и привилегии, чем
неустойчивая власть местных правителей на их родине. К тому же, будучи
при пиратском хане, находясь у него, так сказать, на глазах, мусульманские
помещики лишались пли почти лишались возможности интриговать и бунтовать,
что обеспечивало регулярную доставку дани из Восточного Туркестана в ханскую
казну и имело большое значение для стабильности обстановки в ханстве.
И, как мы знаем, в течение всей первой половины XVIII в. никаких осложнений
во взаимоотношениях между Джунгарией и мусульманскими владениями Восточного
Туркестана не возникало; мусульманская аристократия этих владений находилась
в тесном союзе с пиратскими феодалами.
|