Златкин И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). Издательство «Наука», Москва, 1964.

ГЛАВА ПЯТАЯ
ДЖУНГАРСКОЕ ХАНСТВО В ПЕРИОД
НАИБОЛЬШЕГО МОГУЩЕСТВА
(первая половина XVIII в)

1. ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

продолжение . . .

Подобно своим предшественникам, Цэван-Рабдан прилагал немалые усилия к тому, чтобы установить и упрочить дружеские связи и сотрудничество с калмыцким ханством на Волге и хошоутскими владениями в Кукуноре. Одним из средств для достижения этой цели были брачные связи. Выше уже говорилось, что среди поводов к воине 1698 г. с казахами было нападение последних на караван, с которым ехала к Цэван-Рабдану невеста — дочь Аюка-хана. Вскоре после этого из Джунгарии па Волгу выехала дочь Цэван-Рабдана Дармабала, ставшая в 1701 г. женой Аюки.

Связи между Калмыцким и Джунгарским ханствами поддерживались и по церковной линии. Путь через Джунгарию в Тибет был для калмыцкого ханства на Волге наиболее удобным и коротким. Паломники с берегов русской реки, священнослужители из Лхасы достигали цели своих путешествий в мирное время, как правило, через Джунгарию. От этого привычного и самого короткого пути вынуждены были отказываться лишь в чрезвычайных обстоятельствах, например во время военных действий, угрожавших безопасности путников. В таких случаях приходилось добираться от Волги в Лхасу через Сибирь, а затем через весь Китай, с востока на дальний его запад. Так случилось, например, с родственником Аюка-хана Арабджуром, который в 1698 г. отправился через. Сибирь и Китай на богомолье в Тибет, но на обратном пути был задержан в Пекине. Это, как мы увидим ниже, явилось поводом для цинского правительства снарядить специальное посольство, чтобы склонить Аюку к совместному вооруженному выступлению против Цэван-Рабдана. Тем же путем в 1718 г. прибыл на Волгу из Лхасы видный ламаистский деятель Шохур-лама, занявший пост верховного ламы Калмыцкого ханства.

В целом можно сказать, что Цэван-Рабдану удалось, установить с калмыцкими правителями довольно тесные и дружественные связи. Мы не знаем, правда, ни одного случая непосредственного участия волжских калмыков в войнах Цэван-Рабдана, хотя последний и предпринимал в этом направлении определенные шаги. Но ему зато удалось исключить возможность использования сил калмыцкого ханства в вооруженной борьбе Цинов против ойратского государства.
Источники говорят, что в 20-х годах XVIII в. некоторые круги калмыцкой аристократии вынашивали план откочевки калмыков с Волги и их объединения с Джунгарским ханством. С этой целью в 1724 г. к Цэван-Рабдану был отправлен посол с просьбой о «протекции». Однако из этого плана ничего не вышло, главным образом потому что многие владетельные князья не желали покидать обжитые ими поволжские степи п. кроме того, опасались подвергнуться участи Санжиба, сына Аюка-хана; в 1701 г. Санжиб прикочевал с 15—20 тыс. подвластных семей к Цэван-Рабдану, который отобрал у него все подвластное население, а самого с семью-десятью служителями отправил домой на Волгу. Интересно, что в некоторых документах встречаются указания на поддержку плана объединения калмыков с Джунгарским ханством далай-ламой, который поручил Шохур-ламе сообщить калмыцким князьям его мнение о желательности объединения ойратов. «В прошлых годах по прибытии Шакур-ламине от Далай-ламы объявил он, Шакур лама, повелением Далай-ламиным хану Аюке, чтоб они все, калмыки, не под российской протекции к своему однозаконному хану откочевали, и хан де Аюка и жена его Дарма-бала и Шакур лама и емчи-гелен (высокий духовный сан, жаловавшийся ламам-врачам.— И. 3.) предложили, чтоб им откочевать к хонтайше, обослався с ним и объявя ему повеление Далай-лампно, и надеялись де, что он хон-тайши Далай-ламино повеление не оставит и их (так, как ханова сына Санджппа) не разорит».

Правительство России внимательно следило за калмыцко-джунгарскими связями, стремясь сохранить над ними свой контроль. Отвечая на запросы русских властей, Аюка-хан в феврале 1720 г. писал Петру I: «К контайше часто посланцов посылаю для того, что сын мой, когда от меня откочевал, с собою многих подданных отвез к нему из калмыков. Тогда он, контайша, всех при нем бывших улусов и калмыков насильством своим у себя удержал, токмо сына моего самого одного отпустил. И когда я у него тех улусов и калмыков спрашиваю, то он хотя и обещается возвратить, но не возвращает и не отдает. Того ради часто к нему посланцов посылаю взять у него подлинную отповедь и слово». Несмотря на требовании правителей Калмыцкого ханства, Цэван-Рабдан не вернул им людей, захваченных у Санжиба, а разделил их между своими владетельными князьями.

Более сложными были отношения Цэван-Рабдана с хошоутскими правителями Кукунора, которые к этому времени формально и фактически стали подданными Цинов. Завершение операций против Галдан-Бошокту- хана позволило Цинам значительно упрочить свои позиции в Кукуноре, принудить хошоутских владетельных князей принести присягу на верность династии и — что самое главное — ввести в Кукунор свои войска. Здесь же нашли приют и некоторые открытые враги Цэван-Рабдана из бывших сподвижников Галдана.

Мы не располагаем данными о тех конкретных мерах, которые принял Цэван-Рабдан для налаживания отношений с правителями Кукунора. Известно, однако, что успеха он не добился: хошоутские князья в массе своей оставались его противниками. А. Позднеев, ссылаясь на один из китайских источников, приводит выдержку из обращения к Сюань Е в 1705г. Даньдзилы и Даньдзин-Рабдана. «Теперь, когда все монголы... живут под вашим крепким покровительством,— писали эти бывшие соратники Галдана,— неужели же один только Цэван-Рабдан будет оставлен с своими зложелательными замыслами? Рано или поздно он, укрепившись, непременно начнет играть роль другого, маленького Галдана. И так не лучше ли... послать войска».

Не добившись успеха в Кукуноре, Цэван-Рабдан обратил своп взоры на Тибет, светским правителем которого был внук Гуши-хана Ладзан-хан. В результате переговоров с последним дочь Цэван-Рабдана стала женой сына Лацзан-хана.

Важнейшее значение для судеб ойратского государства имело в эти годы налаживание мирных отношений с Китаем и Россией. Цэван-Рабдан в первые 12—15 лет своего правления стремился главным образом к тому, чтобы убедить правительства Китая и России в своем миролюбии, в желании избегнуть споров и конфликтов. Одним из его первых шагов было урегулирование инцидентов, накопившихся в последние годы XVII в. в пограничной полосе, смежной с Россией. Мы не будем останавливаться па каждом случае переговоров по этим вопросам между послами Джунгарского хана и русскими властями— они достаточно широко освещены в литературе. Отмстим лишь указания Черепановской летописи, что 24 января 1701 г. из Тобольска в Москву был отправлен посол Цэван-Рабдана Абдул-Ерке-зайсан. Этому предшествовало прибытие к «немирным киргизам» представителей Цэван-Рабдана для выяснения обстоятельств и виновников имевших место конфликтов. Летопись отмечала, что если бы виновность киргизов была установлена, то послы Цэван-Рабдана киргизского «князца Корчика Еренякова» отдали «в Томск головою»32. Через два года, 10 января 1703 г., Абдул Ерке-зайсан вернулся из Москвы в Тобольск, откуда, согласно указаниям русского правительства, был с честью препровожден на родину. В это именно время Цэван-Рабдан, желая ликвидировать очаг конфликтов, направил в киргизские районы Южной Сибири крупный отряд своих войск, с помощью которого все киргизы были оттуда выведены и переселены в район Иссык-Куля.

По отношению к Китаю Цэван-Рабдан проявлял в эти годы такую же сдержанность. Пекин часто отправлял к нему своих послов с целью убедить правителя Джунгарского ханства последовать примеру далай-ламы, а также.монгольских владетельных князей Халхи, Внутренней Монголии, Кукунора и вступить в подданство Цинской империи. «Все они, говорил Цэван-Рабдану в 1703 г. посол Боочжу,— управляя своим народом, мирно проживают в своих кочевьях, сохраняя свои достоинства правителей. Неужели же они хуже тебя? Но за всем тем, благоговея перед отличными добродетелями святейшего государя, они признали над собою его верховную власть, стали наравне со всеми монголами, приняли титулы и достоинства, получают жалование и под благотворным покровительством его величества просто благоденствуют». Однако Сюань Е не удавалось убедить джунгарского хана отказаться от независимости и стать подданным Цинской империи. Всячески подчеркивая свое глубокое почтение к императору Китая, избегая осложнений во взаимоотношениях с ним, Цэван-Рабдан стремился решить главную задачу — укрепить ханство и свою власть в нем.

Такая политика не осталась незамеченной в Пекине. В том же 1703 году Сюань Е указывал своим советникам: «Прежде Цэван-Рабдан обнаруживал в своих докладах преданность и благоговение: но после того как был уничтожен Галдан, да одержал он победу над хасаками и получил некоторое число военнопленных, он начал мало-помалу переменяться. Теперь, присоединив к себе торгоутов (имеются в виду калмыки Санжиба- И. 3.), он час от часу становится надменнее».

Вскоре Цэван-Рабдан стал требовать возвращения ему территории, ранее принадлежавших Джунгарскому ханству. После разгрома Галдана они отошли к Цинской империи, власти которой передали их владетельным князьям Халхи. А. Позднеев, ссылаясь на монгольскую хронику дзасактухановского аймака, писал: «Известно, что до времени возникновения войн Галдана чжунгары занимали своими кочевьями места вплоть до низовьев р. Хобдо и даже далее к востоку, в Улан-коме и урочищах по Кэму и Кэмчику жили смешанно с халхасами; по поражении же Галдана халхаские кочевья раздвинулись далеко на запад, так что заходили на ту сторону Алтая и простирались вплоть до р. Иртыша. На эти-то земли и объявил свое притязание Цэван, заявив маньчжурскому правительству, что места к востоку от Или до Кэма и Кэмчика искони принадлежали чжунгарам и должны быть теперь возвращены им».

Территориальный вопрос приобрел значение основного противоречия между Джунгарским ханством и Цинской империей, сделавшего неизбежной новую войну между ними.

Некоторые исследователи, отмечая сходные черты в политике Цэван-Рабдана и Галдан-Бошокту-хана, считали первого прямым продолжателем дела второго. А. Позднеев, например, прямо писал, что «Цэван-Рабдан начал замышлять то же самое, за что ратовал и Галдан: он думал соединить под своей властью все четыре рода древнего ойратского союза, сделаться самостоятельным ханом всех ойратских поколений и восстановить сполна старые границы чжунгарских владений».

Однако планы Галдана, как мы видели, были вовсе не такими скромными, они выходили далеко за рамки тех целей, о которых говорит А. Позднеев. Кроме того, и политике Галдана и Цэван-Рабдана были не только сходные черты, но и весьма важные различия. Если Галдан, владея необитаемой территорией Халхи, нуждался в поданных и потому требовал от Сюань Е возвращения в родные кочевья их обитателей, без которых земля не имела никакой пены и была бесполезна, то Цэван-Рабдан по крайней мере в первое время нуждался не в людях, а именно в территории и потому требовал возвращения ханству земель, ранее входивших в пределы ойратского государства, с тем чтобы на них могли кочевать его подданные и их скот.

Предвидя неизбежность войны с Джунгарией и отдавая себе отчет в трудностях ведения операций в таком отдаленном крае, где полностью отсутствовали какие-либо местные базы снабжения войск, пекинское правительство стало искать союзников, с помощью которых можно было бы поставить на колени непокорное ханство. Первой попыткой этого рода было посольство сановника Тулишена, командированного в 1712 г. на Волгу к калмыцкому хану Аюке. Источники говорят, что мысль об использовании последнего в качестве союзника против Цэван-Рабдана возникла в Пекине еще в 1709 г., когда туда прибыли представители Аюка-хана для выяснения судьбы Арабджура. Находившийся в то время в Пекине русский купец Худяков был приглашен сановниками маньчжурского правительства, просившими его сообщить губернатору Сибири М. Гагарину о предстоящей поездке их послов на Волгу. М. Гагарин в докладе Коллегии иностранных дел писал: «А с чем послан китайский посланец, того купчина доведаться не мог, только дали знак, будто свойственник Аюкин в Китаех тому 16 лет и в службу приверстан 8 лет, будто о том послуются; но знатно, что за немалым делом идет, для того что из Китай никогда никуда послов и посланников не посылывали. А обносится де от китайцев, чтоб подговорить Аюку воевать с китайцы калмыцкого владельца Контайшу... а без Аюки китайский [хан] один завоевать его не может». 26 июня 1712 г. Правительствующий сенат приговорил разрешить послам Китая проехать на Волгу к хану калмыков, но предусмотрел, что если они будут «подзывать его, Аюку, на калмыцкого владельца, Контайшу, войною, и то ему, Аюке, говорить, дабы он на него, Контайшу, войной не ходил, для того что он, Контайша, царскому величеству примирителен».

Попытка Цинов склонить Аюку к выступлению против Джунгарского ханства не увенчалась успехом. Не только «советы» русских властей, но и личные соображения правителя Калмыцкого ханства, не расположенного воевать против Цэван-Рабдана, обусловили неудачу миссии Тулишена.

Военные действия между войсками Цэван-Рабдана и армиями Цинской империи, длившиеся до конца жизни Сюань Е (1722), в общем довольно полно освещены в литературе. Отметим лишь, что эта воина оказалась исключительно трудной для Цинской империи. Ее армии терпели поражения, огромные военные расходы тяжело отразились на государственных финансах, поток поборов и повинностей, обрушившийся на Халху, вызывал ропот и растущее недовольство ее населения. Что касается Джунгарского ханства, то успехи его войск на полях сражений не могли не способствовать укреплению положения ханства и позиций самого Цэван-Рабдана. Возможно, что под влиянием этих успехов у правителя ханства и в самом деле возникло желание овладеть всей Халхой, а не только ранее принадлежавшей ойратам ее западной частью. Но к этому вопросу мы вернемся ниже.

В конце 1716 г. Цэван-Рабдан попытался овладеть Тибетом. Воспользовавшись не прекращавшимися там и в Кукуноре смутами и усобицами, он направил к Лхасе группу своих войск под командованием Церен-Дондоба-старшего. В сентябре 1717 г. главный город Тибета был взят ойратами; фактическим хозяином Тибета стал хан Джунгарии.

Но цинское правительство не могло допустить, чтобы центр ламаизма и руководство ламаистской церковью перешли в руки ойратских ханов п князей. Мобилизовав достаточно крупные силы, Сюань Е двинул их в 1719 г. в Тибет. Пиратские войска потерпели поражение, и весной 1720 г. Тибет был от них очищен. Цинская администрация провела радикальную операцию против враждебных Ценам элементов в Тибете, физически уничтожив всех, кто оказывал какую-либо помощь Галдану или Цэван-Рабдану. Тибет был снова включен в состав Цинской империи. Однако в самой Джунгарии цинские армии по-прежнему терпели поражения, что, впрочем, не приносило решающей победы Джунгарскому ханству. Война затягивалась. Военные действия возобновлялись почти ежегодно весной, с наступлением зимы они приостанавливались, чтобы вновь начаться весной следующего года. Хотя Джунгарское ханство вело войну в основном на своей территории или в непосредственной близости от нее и испытывало сравнительно мало трудностей в снабжении своих войск, тем не менее война расшатывала отсталую экономику страны.
Положение еще более осложнилось в 1716—1790 гг. когда началось резкое обострение русско-джунгарских отношений. Мы уже отмечали, что в первые готы своего правления Цэван-Рабдан приложил немало усилий к урегулированию многочисленных конфликтов, накопившихся в пограничной с Россией зоне. Но в дальнейшем, по мере укрепления своего положения, он стал все более резко переходить от уступчивости к требовательности. Первым спорным вопросом вновь стал вопрос о ясаке. Цэван-Рабдан возобновил старую практику посылки сборщиков ясака в те районы и волости, которые русские власти считали подвластными России. Вскоре, однако, к этому старому предмету спора прибавился новый, связанный с начавшимся в первые годы XVIII в. быстрым продвижением линии русских поселений и военных укреплений на юг, в верховья Иртыша и Енисея. Кое-где в пограничной полосе начались столкновения, участились взаимные обиды и претензии.

Летом 1713 г. М. Гагарин направил к Цэван-Рабдану И. Чередова с требованием, чтобы хан Джунгарии прекратил сбор ясака с населения Барабинской волости и наказал тех своих людей, которые в 1710г. напали на русский город, поставленный между реками Бией и Катунью, и после трехдневных боев разорили его. В ответ Цэван-Рабдан заявил И. Чередову, что барабинцы - исстари подданные их хана, что русские люди причиняют много обид, ханству и его жителям, «а на Бии и Катуне реках в стрелке, где построен был острожек — земля их, и тот острожек они разорили и вновь ставить не дадут». Вместе с И. Чередовым Цэван-Рабдан отправил в Тобольск своего посла с письмами на имя М. Гагарина; в одном из них было сказано: «Городы Томск, Красноярск, Кузнецкой на их землях построены; долой будет снесены не будут, то их, яко на своей земле, пошлет взять».

Миссия И. Чередова положила начало длинной цепи посольств, писем и переговоров, посвященных спорным территориальным вопросам и вопросу об определении государственных границ между Россией и Джунгарским ханством.

Эти переговоры так и остались незаконченными вплоть до гибели ханства в 1758 г.

Особенно острый характер русско-джунгарские отношения приняли в связи с авантюристическими планами М. Гагарина, стремившегося овладеть районом Яркенда в западной части Восточного Туркестана, где, по слухам, имелись богатые месторождения золота. М. Гагарин представил Петру I проект строительства целой серии укрепленных пунктов от Иртыша до Яркенда. Убеждая Петра I в реальности своего проекта, сибирский губернатор явно недооценивал то, что речь шла о территории, большая часть которой была подвластна джунгарскому хану, добившемуся значительных военных и политических успехов и не собиравшемуся уступать эти земли русскому царю.

В наши задачи не входит подробное изложение событий, связанных с экспедицией Бухгольца, тем более что они были в свое время обстоятельно описаны Г. Миллером. Отметим лишь, что план М. Гагарина был одобрен Петром I 22 мая 1714 г., находясь в Кронштадте с кораблями, готовившимися к морскому сражению с шведским флотом, царь подписал указ о назначении подполковника Бухгольца начальником экспедиции. В августе Бухгольц выехал из Москвы. 30 ноября он прибыл в Тобольск, откуда в июле 1715 г. выступил с отрядом в 2932 человека и с большой группой русских торговых люден. 1 октября 1715 г. экспедиция достигла оз. Ямышева, где заложила острог и зазимовала.

К этому времени уже вполне ясно определилось отрицательное отношение Цэван-Рабдана к цели экспедиции. Хотя его послам, находившимся в Тобольске в момент прибытия туда Бухгольца, М. Гагарин и пытался внушить, что экспедиция не имеет завоевательных целей, что ее задачей является только разведка недр, тем не менее движение русского отряда вверх по Иртышу и строительство крепости у оз. Ямышева не на шутку встревожило ойратских правителей.

В декабре 1715 г. Бухгольц донес Петру I о положении дел, о трудностях, с которыми он столкнулся. Это донесение царь получил в Копенгагене, откуда 4 февраля 1716 г. отправил ответ, своим содержанием подчеркивавший, какое большое значение придавал он этой экспедиции. Петр I писал: «Письмо Ваше декабря от 27-го дня до нас дошло, в котором пишите, что вам до Эркетя (Яркенд.— И. 3.) иттп за малолюдством не безопасно от контайшиных войск. И понеже губернатору князю Гагарину при отпуске Вашем дан о том о всем полной указ, также и после в бытность его в Питербурге мы ему приказывали не только что по указу исполнять, но и самому ему велено наиочно для тех дел к вам съездить и о всем подлинно определить, о чем и ныне с подтверждением к нему писали». В постскриптуме Петр I добавил: «Что же пишите о солдатах, что от вас бегут (для того что в Сибирских городах всяких гулящих людей принимают, и вольно им там жить), и о том от нас к губернатору писано, дабы о том запретить».