Златкин И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). Издательство «Наука», Москва, 1964.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ХАЛХАСКО-ОЙРАТСКАЯ ВОЙНА 1688 г.
ДЖУНГАРСКОЕ ХАНСТВО и ЦИНСКАЯ ИМПЕРИЯ.
ВОЙНА 1690—1697 гг.

2. ВОЙНА 1690—1697 гг. И ЕЕ РЕЗУЛЬТАТЫ

продолжение . . .

Вопреки опасениям пекинских властей Галдан вовсе не собирался отступать. Наоборот, он был полон решимости довести до конца борьбу за образование объединенного самостоятельного халхаско-ойратского государства, первым шагом к чему должно было стать уничтожение или обезвреживание его главных противников — Тушету-хана и ургинского хутухты, ориентировавшихся на Цинскую династию.

Командующий цинской армией Арани в своей реляции сообщает о сражении с ойратскими войсками, состоявшемся в день желтой мыши (21 июля). Получив информацию о прибытии этих войск численностью 20 тыс. человек к р. Улхун, Арани немедленно выступил в поход. На рассвете 21 июля он увидел ойратский лагерь и приказал тотчас же «двум стам мунгальским отборным крепким солдатам нападение учинить, да пяти стам человекам калкаского войска пограбленное отхватить. Однако прежде нежели до самого сражения дошло, все джасакские (т. е. владений Внутренней Монголии.— И. 3.) и калкаские войска, упреждая друг друга, ухвативши элетских жен и детей и скот, назад пошли, которых он никоим образом удержать не мог. И для того принужден был назад отступить. Но как потом элеты, распорядя свое войско в две линии, построились полумесяцем, и вторая часть нашего войска на них стала наступать, то они из мелкого огненного ружья жестокую пальбу учинили и затем оная вторая часть назад отступила. После того, когда наша первая часть войска с калкаским войском вторично на них наступала, то калка, опасаяся их огненного ружья, прежде всех побежали, за которыми и все джасакские, не видя себе подкрепления, им уступили. А между тем элетского войска знатное число прибавилось. И как оное элетское войско сверху горы наши обей крылья вдруг обступать стало, то он, Арани, все войско, понеже оное уже более противиться не могло, собравши, назад отступил».

Если Г. Кибирев ограничился заявлением, что Галдан «развоевал» наступавшую на него «богдойскую силу», то Арани рассказывает, каким образом Галдану удалось это сделать. Некоторые дополнительные подробности об этом сражении были приведены послами Галдана в Иркутске в марте 1691 г. в их беседе с воеводой Кислянским. «В ночи на утренней заре, скрав караулы, напали китайского богдохана воинским поведением на Бошокту-хана их и на ургу его два полководца алеханбы, а по ведомости от пойманных богдойских языков, что де с теми алеханбами было ратных людей 20000 человек без пушек, легким делом, с копий и сайдаками, и исправясь де, Бошокту-хан с войски своими учинили с теми богдойцы бой, бились с утренней зари до поздного обеда, и Бошокту-хан де богдойское войско побил всю и полководец один алеханба тут же на бою убит, а другой алеханба... ушел в малолюдстве человек в 15 или в 20. А за тем де алеханбою гонялся бошокту-ханов брат двоюродный
Дандзила... а обоз де их со всем взял телег больше 500». Через несколько дней после победы на Ульхуне Галдан двинулся в обратный путь. О его отходе говорят как маньчжурские, так и русские документы. Мы не можем точно сказать, что явилось непосредственной причиной этого отхода. Послы Галдана говорили в Иркутске, что их хан снялся с позиций у Ульхуна на следующий же день после сражения и пошел по степи в поисках Тушету-хана и Джебдзун-Дамба-хутухты. Но эти же послы в другом случае говорили, что причиной отступления Галдана от Великой стены было письмо далай-ламы, переданное ему Джирун-хутухтой, рекомендовавшее прекратить кровопролитие и обещавшее, что его «супостаты» будут ему выданы правительством Цинской династии. «И Бошокту-хан на те ево Далай-ламы Джирим-кутухты посольские речи положился и бой чинить перестал и от стены богдойской пошел в степь».

Конечно, стоять сколько-нибудь длительное время на одном месте не входило в расчеты Галдана. Он должен был активно разыскивать своих «супостатов», а не строить укрепленный лагерь и ждать, пока на него обрушится вся мощь Цинской империи. Но в этом случае возникает вопрос, зачем же он приходил под Великую стену, откуда через день после одержанной победы начал обратное движение на Керулен? У нас нет данных для определенного ответа на этот вопрос. Но каковы бы ни были причины, принудившие Галдана начать отступление, оно чрезвычайно встревожило Пекин, где поняли, что он может уйти за пределы досягаемости цинской армии. Допустить этого Пекин не мог. Галдана следовало задержать. Командование цинской армии решило в этих целях направить к нему новых послов и предложить дождаться приезда принцев крови, выделенных якобы для мирных с ним переговоров и уполномоченных подписать мирный договор. Если же Галдан не захочет ждать этих принцев и будет отходить — организовать преследование и уничтожить его.

В июле 1690 г. от Галдана в Пекин прибыл посланный с разъяснением, что Галдан перешел линию пограничных караулов Китая потому, что гнался за своими неприятелями, но его войска нигде и никому «никаких противностей» не чинили. В ответном письме Сюань Е вновь подчеркивал вероломство левого крыла халхасов, т. е. Тушету-хана и Джебдзун-Дамбы, которые «учинили тебе (Галдану.— И. 3.) великие обиды, по которому делу невинность твоя перед ними совсем оказалась. И мы их правыми никогда не называли». Сюань Е писал, что предполагает в этом же году созвать всеобщий съезд князей Халхи, с тем чтобы окончательно разобраться в происшедшей смуте, определить, кто прав, кто виноват, восстановить владение Дзасакту-хана и т. д. «Однако Тушету-хана и Джебцзун-Дамбу-кутухта потамест отданы тебе быть не могут, пока настоящее дело до действительного окончания приведено не будет». В заключение Сюань Е сообщал Галдану, что получил сведения из Синина о его конфликте с Цэван-Рабданом, который обратился с жалобой к далай-ламе: «И как нам о сем известно учинилось, то намерены мы были, не допуская вас до войны... по согласию с Далай-ламой примирить».

Сюань Е стремился убедить Галдана прекратить отступление и задержаться где-нибудь южнее пустыни Гоби в ожидании выдачи его главных противников. Это позволило бы вооруженным силам империи нанести ему быстро и без большого труда сокрушительный удар. Что же касается Цэван-Рабдана, то наш источник сообщает, что из Пекина еще в январе 1690 г. к нему и к его матери Анухатунь был отправлен посол с письмом Сюань Е, предлагавшим «обстоятельно объявить» о причинах происшедшей между ними и Галданом ссоры. Намерение цинского правительства использовать Цэван-Рабдана для борьбы против Галдана было совершенно очевидно.

В середине июля к цинскому сановнику Амиде прибыли послы от хутухт Джируна и Илагугсана, сообщившие о заявлении, сделанном Галданом: находясь в Китае, он ни на волос не коснулся чужого имущества, а между тем, по полученным им сведениям, против него «войска собрано превеликое множество и отправлены за Великую стену... что с оным войском отправлен знатный министр, при котором и сын Тусету-хана Галдан-тайдзи находится, и что мышь руку откусит, если за хвост поймана будет, а он, Галдан, сего нимало не страшится, хотя б оная армия и до ста тысяч состояла». Такое заявление может рассматриваться как предупреждение — не ставить Галдана перед необходимостью считать своим врагом и Цинскую династию. Вскоре от него и Джирун-хутухты прибыли новые послы, которые от имени своих повелителей заявили, что Сюань Е «есть южных земель государь, а он, Галдан, есть северных стран хан» и что Галдан ждет представителей Сюань Е для переговоров о мире. Галдан все еще пытался разговаривать с правителем Цинской империи на равных началах: он еще надеялся на благополучный для себя исход обещанных ему мирных переговоров.

В ответ Сюань Е отправил к Галдану новых представителей, вручивших ему дары и вновь заверивших его в скором прибытии брата императора, которому поручено якобы окончательно договориться о мире. Во второй половине июля такого рода посольства непрерывно ездили от одной стороны к другой, стремясь создать видимость действительной подготовки мирных переговоров. На самом же деле обмен послами имел только одну цель—удержать Галдана на месте и скрыть от него готовившийся удар, который должен был его сокрушить и уничтожить. Желая лично руководить предстоящими операциями, Сюань Е в середине июля покинул столицу и направился к армии, подчеркивая этим большое значение, которое он придавал войне с Галданом.

В конце июля к командующему цинскими войсками прибыл очередной представитель Джирун-хутухты, выразивший недовольство последнего тем, что в условиях, когда он и Илагугсан-хутухта не покладая рук старались склонить Галдана к мирному урегулированию конфликта и почти достигли успеха, сановник Арани совершил внезапное нападение на лагерь Галдана. При таком положении нельзя надеяться на успех порученной ему далай-ламой примирительной миссии.

Сановник, командовавший цинскими войсками, докладывая об этом посольстве, писал, что «по силе данных ему от его величества наставительных указов токмо о том стараться должен, чтоб через пересылку писем неприятеля до прибытия следующих войск на одном месте продержать, то опять с прежде посланными людьми к Галдану в ответ письмо послал». В этом письме он приглашал Галдана подойти ближе и обосноваться в местности Улан-Бутун. Галдан принял это предложение, не подозревая, что его ждет ловушка.

1 августа 1690 г. в Улан-Бутуне произошло генеральное сражение, решившее исход кампании этого года. Расскажем об этом сражении словами реляции командующего цинской армией. «7 месяца 29 дня,— писал он,— когда я о элетах, что имеют они свой лагерь при местечке Улан-Бутуне, ведомость получил, то я армию немедленно разделил на части и 8 месяца 1 числа на рассвете прямо к неприятелю пошел, а как в самые полдни его перед собой увидел, то войско с рогатками, пушками и мелким огненным ружьем в порядок поставил и в таком порядке начал я по-малу к нему приближаться. А в час овна, по приближении к неприятелю, при пушечной и из мелкого-ружья пальбе к находящейся горе подошел; оттуда увидел, что и неприятель, будучи в лесу, для защиты положа своих верблюдов, по ту сторону имеющейся реки, у которой были высокие берега, против нас сильное сопротивление учинил. И так бились мы от часа овна до наступления самого вечера. Левое крыло, окруживши неприятеля... одержало великую победу и великое множество элетов побило, а правое крыло, хотя неприятеля с места и сбило, однако потом за препятствием топкие реки... на прежнее свое место возвратилось... И хотя мы притом хотели достальных воров вконец истребить, но за наступлением темные ночи и за неспособностью места принуждены были войско собрать и благополучно в лагерь свой возвратиться».

Из этого описания видно, что цинская армия, несмотря на огромное численное превосходство и мощную артиллерию, не смогла с ходу разбить ойратские войска, не располагавшие артиллерией и в два-три раза уступавшие противнику в численности. Ойратская армия проявила в этом бою стойкость и способность к организованному сопротивлению в условиях явно неблагоприятного соотношения сил.

Получив донесение, Сюань Е приказал командующему «со всею армиею для конечного истребления элетов вслед за ними гнаться». Кроме того, он потребовал: «А впредь коим образом весь воровской корень до основания истреблен и достальные сообщники усмирены быть могут, о том вам надлежит свое мнение представить с такой ясностью и основанием, чтоб за одним делом весь корень без остатку выведен быть мог». Это распоряжение с предельной ясностью раскрывает подлинные цели войны, предпринятой цинским правительством. Полное истребление «воровского корня», т. е. тех сил, которые стоят на пути экспансионистской политики,— вот в чем была заинтересована Цинская династия; вопрос о личной судьбе Тушету-хана и ургинского хутухты не занимал никакого места в программе войны, сформулированной этой директивой. Галдан угрожал кровным интересам маньчжурских феодалов тем, что намеревался отнять Халху и, объединив ее с Джунгарией, образовать независимое государство; поэтому Галдан и все его «сообщники» подлежали истреблению. От разгрома Галдана зависела прочность обладания Халхой.

Сражение продолжалось и на следующий день. «А как я,— доносил в Пекин командующий,— на другой день для конечного истребления достальных воров к ним приступил, то Галдан, укрепя себя прутьми и худыми местами, против меня к сражению уже во всякой готовности был. И в самое то время, как я хотел армии на малое время дать отдохновение, прислал ко мне Галдан Илагугсан-кутухту с прежним же требованием, чтоб ему Тусету-хан и Джебдзун-Дамба-кутухта выданы были, а притом он, кутухта, объявил, что завтра или послезавтра Дзирун-кутухта для договоров о постановлении мира ко мне будет... 4-го числа Дзирун-кутухта, имея при себе не е большим 70 человек своих учеников, ко мне приехал». Очевидно, цинской армии за четыре дня не удалось сломить сопротивление ойратских войск. Тем не менее положение последних было крайне тяжелым, и вмешательство Джирун-хутухты нельзя расценивать иначе, как попытку спасти Галдана от разгрома. Он говорил, что Сюань Е «есть всего свету государь и обладатель, а он, Бошокту-хан, есть старшина над небольшим своим владением, и потому он никаких своевольств чинить не должен... он, Бошокту-хан, оттого впал в сие погрешение, что, требуя о выдаче своих неприятелей Тусету-хана и Джебдзун-Дамба-хутухту, сюда зашел, что ныне он, Бошокту-хан, Тусету-хана не требует, но только просит... Джебдзун-Дамба-кутухту к Далай-ламе яко к своему учителю отослать, и что он, Дзирун-кутухта, приказал ему, Галдану, понеже он просит о постановлении мира, чтоб он, Галдан, для ожидания ответу отступил в дальние места, где травы и воды получить может, а близко бы не стоял». Услышав от командующего, что тот собирается, несмотря ни на что, атаковать лагерь Галдана, Джирун-хутухта сказал, что будет «с крайним старанием Галдана уговаривать, чтоб он, Галдан, требование свое о Джебдзун-Дамбе-кутухте отложил и из границ наших выступил».

Командующий спросил Джирун-хутухту, можно ли поручиться, что, пока он разъезжает от одной стороны к другой, Галдан не убежит в дальние места и не начнет грабить пограничное население Китая? На это Джирун-хутухта ответил, что Галдан «никакого грабительства учинить не посмеет, ежели с нашей стороны... на него, Галдана, оружие возложено не будет, и что он, Галдан, в даль не побежит, но всемерно его, кутухту, ожидать будет».

Когда командующий сообщил хутухте, что другие группы цинских войск идут разными дорогами для истребления Галдана и, не зная о переговорах Джирун-хутухты и цинского командования, нападут на Галдана, «то он, кутухта, сего зело устрашился и говорил, что к отвращению сего уже никакого более способу не имеет, ежели все дело таким образом в разрушение приведено будет». Но командующий успокоил хутухту заявлением, что снабдит его своими приказами командирам тех войск, «которые им с войсками навстречу попадать будут, а они, увидевши те листы, не токмо на элетов нападать не будут, но и войска свои одержат». Джирун-хутухта чрезвычайно обрадовался этому заявлению и, получив приказы, вернулся в лагерь Галдана.

Заключая свое донесение, командующий писал, что хотя Галдану и нельзя верить, «однако из того, коим образом он по поражении на другой день беспрестанно стал присылать людей, довольно приметить можно, что состоит он в весьма многом утеснении. И хотя я крайне старался, чтоб для истребления элетов вперед итти, но понеже элеты укрепили себя в таких неспособных местах, что никак поступить к ним было невозможно», то принятое им решение он считает единственно возможным. Но как только подойдут ближе мукденские, корцинские и другие войска, находящиеся еще в пути, «то на сего лукавого вора со обеих сторон для конечного его истребления учинено будет жестокое нападение, и сего толь способного случая я никогда не упущу».

Приведенный нами доклад свидетельствует, что Галдан потерпел в Улан-Бутуне поражение, вынудившее его пойти на ряд серьезных уступок, что представитель далай-ламы Джирун-хутухта проявил огромную заинтересованность в спасении Галдана и приложил чрезвычайные усилия к тому, чтобы вывести его и остатки его сил из под удара, который действительно мог стать катастрофическим.

Действия командующего вызвали гневную реакцию в правящих кругах Цинской империи. Советники Сюань Е порицали командующего за то, что он упустил такой удобный случай, и предложили организовать преследование Галдана. Император одобрил мнение советников, Он тоже считал, что командующий поступил неправильно, что дело сие «исключительно важно», что виновных надо наказать и т. д.

Галдан не стал дожидаться нового нападения и начал отходить из района Улан-Бутун на север. Командующий доносил, что «Галдан, будучи утеснен нашею армиею и опасаясь погони, взяв из реки Сира-Мурен-бира довольное число воды, чрез гору Дадзишань-Алинь ночным временем побежал к озеру Ганганур называемому. И хотя у нас принято было намерение, чтоб за ним гнаться в след, однако лошади наши так обезсилели, что далее бежать не могли, а чтоб он, Галдан, от нас весьма не отдалился, то договорился с Дзирун-кутухтой с таким обязательством, чтоб он, Дзирун-кутухта, для заключения мирных договоров его, Галдана, не в дальнем расстоянии остановил», а когда подойдут новые войска, он начнет погоню за Галданом.

Но последний, нуждаясь в передышке, прислал письмо, в котором писал: «Благоугодно было Далай-ламе для постановления мирного согласия послать Дзирун-эрдения. А ныне, когда его величество, великий хуанди (император.— И. 3.) свою высочайшую милость и щедроты ко мне показать соизволил, то я обещаюсь с сего времени до калков отнюдь не касаться и на них неприятельски не нападать. И для того сие мое печатью утвержденное письмо нижайше подаю».

11 августа командующий цинской армией послал к Галдану Илагугсан-хутухту, который через четыре дня вернулся и привез от него новое письмо. Галдан признавал себя виновным в том, что вторгся в пределы Китая. «Сверх сего оной Илагугсан-хутухта словесно объявлял, что Галдан, поставя образ фуцихин на голову, с клятвою говорил следующие речи: Я, по всей моей справедливости требуя о выдаче Тусету-хана и Джебдзун-Дамба-хутухты, перешедши караулы, вступил в самую середину ваших земель. И того ради я, оставя небо и фуцихия, не могу ныне того сделать, чтоб свою вину не признать... И притом нижайше прошу, да благоволит ваше величество по своим щедротам в вине моей меня яко человека простить... А ныне для ожидания вашего величества всемилостивейшего указу к самым границам отойду и, усмотри довольство травы и воды, стоять буду на таком месте, где никакого жилья не будет».

В ответ на эту «повинную» Сюань Е вновь подчеркнул бескорыстную позицию цинского правительства, не желавшего якобы ничего более как мира и благоденствия для всех. «А ныне,— писал он Галдану,— когда ты признал свою вину... повелевается следующее: 1. Со своим войском из наших земель выступя, ожидать нашего указу; 2. До наших подданных калков не токмо до одного человека, но ниже до одной скотины не касаться; 3. Ко всем нашим подданым джасакам ни одного своего человека ни под каким видом не пересылать; 4. Ежели ты утеснен или имеешь какую необходимую нужду, то о том нам донеси, по которому доношению мы... никогда тебя не оставим и милости не лишим, а все твои противные поступки предадим забвению».

Итак, первый поход Галдана на восток закончился серьезным поражением. Галдан явно переоценил свои силы, рассчитывая при поддержке отрядов Дзасакту-хана и других халхаских князей — его союзников не только разгромить противников в Халхе, но и отстоять завоеванное в борьбе против Цинской империи. Вступление его войск в пределы Внутренней Монголии было авантюрой или ошибкой. Это признавали как представитель далай-ламы Джирун -хутухта, видевший в этом основное «прегрешение» Галдана, так и сам хан Джунгарии, усердно, как мы видели, каявшийся в содеянном «грехе». Мы не знаем, какие собственно цели ставил он перед собой, вступая на территорию империи. Правда, в одном из двух писем, отправленных им в сентябре 1690 г. Сюань Е и посвященных главным образом вопросу о торговле в Китае, Галдан писал: «Я больше оттого принужден был учинить некоторую противность (т. е. вступить в пределы Китая.— И. 3.), что на толь далекий проезд довольного числа провиянту запасти не мог». Возможно, что это обстоятельство и в самом деле толкнуло его на отчаянный марш по степям Внутренней Монголии; мы знаем, что Халха была разорена и опустошена настолько, что никак не могла стать базой снабжения его войск. Но возможно и то, что он надеялся встретить сочувствие своим планам у ханов и князей Внутренней Монголии. Ниже мы увидим, что и в дальнейшем он будет пытаться привлечь их на свою сторону. Главным козырем Галдана была при этом ссылка на поддержку далай-ламы, представитель которого Джирун-хутухта фактически являлся не просто послом, а, как мы еще увидим, активным помощником Галдана. Уже в 1690 г. это понял Сюань Е, отказавшийся принять Джирун-хутухту и разговаривать с ним, обвиняя его в соучастии с Галданом. Император не случайно ультимативно потребовал от последнего, чтобы он ни под каким видом не вступал в контакт с владетельными князями, подвластными Цинской династии.