Златкин И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). Издательство «Наука», Москва, 1964.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ДЖУНГАРСКОЕ ХАНСТВО В КОНЦЕ ПЕРВОЙ НАЧАЛЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVII В.

2. ДЖУНГАРСКОЕ ХАНСТВО В 50—60-х годах XVII в.

Автор биографии Зая-Пандиты пишет: «Зимою 1653 года скончался Батур-хунтайджи». Для участия в погребальной церемонии в ставку джунгарского хана прибыл Зая-Пандита, совершивший все положенные ритуалом религиозные обряды над умершим.

Мы не знаем, что происходило внутри Джунгарского ханства в первые два года после смерти Батур-хунтайджи. Ни один из известных нам источников ничего не говорит о событиях 1655 и 1656 гг. Мы можем лишь предполагать, что смерть главы ханства непосредственно и в первую очередь отразилась на прочности центральной власти, фактически находившейся в руках князей Чоросского дома, усилив центробежные силы в среде владетельных князей Джунгарии, и ее кыштымов. Мы можем судить об этом по русским архивным документам, говорящим о затяжной войне белых калмыков с ойратскими князьями, о длительном, почти десятилетнем отсутствии дипломатических связей русских властей с преемником Батур-хунтайджи, носителем центральной ханской власти, об участившихся набегах отдельных ойратских князей на владения России и т. д.

В марте 1657 г. в Тобольск прибыли послы от вдовы Батур-хунтайджи Дарибанчи, от ее детей Ончона и Цзотба-батура, от Очирту-тайджи и Аблай-тайджи, от хойтского Солтона-тайджи, от Галдамы и Малая. Послы просили направить их в Москву. Через некоторое время тобольский воевода А. И. Буйносов-Ростовский докладывал Сибирскому приказу о прибытии к нему новых послов от Очирту-тайджи и его сына Галдамы, а также «от Аблая и от сына ево Аюки, от Ирки, от Тархана, от Йшкепа, от Алдара, от Малая, от Даена с сыном, от Зорокту, от Даши таиши... от всекого тайши по два человека и зимуют в Тобольску для своих торговых промыслов». Как видим, среди множества князей, приславших своих представителей в Тобольск, нет Сенге, наследника и преемника Батур-хунтайджи. Следует учесть, что вдова Батура, Дарибанчи, не была родной матерью Сенге; ее родными сыновьями были Ончон и Цзотба-батур. Непосредственный контакт путем обмена посольствами между Сенге и русскими властями был впервые установлен лишь в 1664 г.

Все это говорит, по-видимому, о расколе семьи Батур-хунтайджи на враждующие группировки; их борьба началась немедленно после смерти хана и не прекращалась в течение всех лет правления Сенге. О ней обстоятельно рассказывают ойратские источники. «Батур-хунтайджи,— пишет в своем «Сказании» Габан-Шараб,—разделил свой улус на две части. Одну он отдал одному сыну, вторую прочим восьми сыновьям». Батур-Убаши-Тюмен в свою очередь говорит: «Батур-хунтайджи разделил своих подвластных на две равные части, одну половину отдал одному сыну (Сенге), а другую половину прочим восьми сыновьям своим (Галдан был десятый сын)». Наши источники не объясняют причин такого неравного раздела наследства, тем более странного, что Сенге даже не был старшим сыном умершего главы ханства. Но каковы бы ни были эти причины, многочисленные братья Сенге считали себя несправедливо обойденными. Естественно поэтому, что они только выжидали удобного момента, чтобы попытаться силой перераспределить отцовское наследство соответственно эгоистическим интересам каждого. Так в дополнение к старым возник новый очаг опасных междоусобных конфликтов, на этот раз в доме чоросских владетельных князей. В своем развитии новые конфликты тесно переплелись с давнишним — между сыновьями хошоутского Байбагас-хана, Очирту и Аблаем, о чем мы говорили раньше, Борьба между различными группировками ойратских князей за передел феодальных владений составила одну из важных сторон внутренней истории Джунгарского ханства в 50—60-х годах XVII в.

Автор биографии 3ая-Пандиты, закончив подробное описание похорон Батур-хунтайджи зимой 1653/54 г. и, пропустив 1655 и 1656 гг. сразу же переходит к рассказу о том, как к лету 1657 г. владение Чоросского дома разделилось два крыла, образовавших два враждебных лагеря,— на правое, или южное (барун-гар), и левое, или северное (дзун-гар). В северный лагерь входили старшие братья Сенге (Цецен-тайджи, Цзотба-батур и другие), недовольные разделом наследства и преимущественным положением их младшего брата, к которому по наследству перешел и отцовский пост «первенствующего члена» ойратского чулгана; в южный лагерь входили сторонники Сенге.

Братья Сенге развернули активную деятельность, стремясь привлечь на свою сторону возможно больше владетельных князей. К ним, в противовес своему брату Очирту, вставшему на защиту Сенге, примкнул хошоутовский Аблай-тайджи. Такое размежевание между Аблаем и Очирту не было случайностью. Враждуя в течение многих лет из-за раздела отцовского наследства, каждый из них считал друзей и союзников брата своими врагами. Выше мы отмечали дружбу и союз, установившиеся между Очирту-тайджи и Батур-хунтайджи. После смерти Батура Очирту перенес их на Сенге, ставшего мужем его дочери. Этого оказалось достаточным, чтобы Аблай-тайджи, брат Очирту, примкнул к лагерю противников Сенге. Так конфликт внутри Чоросского дома начал перерастать в общеойратскую междоусобную борьбу.

Летом 1657 г. войска враждующих лагерей сошлись для битвы на берегах р. Эмель. Но кровопролитие было на этот раз предотвращено вмешательством двоюродных братьев, сыновей Очирту и Аблая — Галдамы и Цагана, которые были связаны узами многолетней тесной дружбы. Они прибыли к месту сражения со своими дружинами, потребовав прекращения войны и заключения мира. Усилия братьев увенчались успехом. Мир был восстановлен. В результате этого Сенге остался владельцем доставшейся ему по наследству южной половины чоросского владения и «первенствующим членом» ойратского княжеского чулгана, деля этот пост, как и его отец, с хошоутским Очирту-тайджи.

Есть основание полагать, что Сенге пользовался поддержкой и Зая-Пандиты, который, как пишет его биограф, полюбил Сенге еще тогда, когда тот сватался к дочери Очирту. Он почитал Сенге, как, «великого нойона», как преданного сына ламаистской церкви и как родственника.

Несмотря на все это, положение Сенге было весьма непрочным и борьба против него была еще далеко не закончена. Пользуясь ослаблением центральной власти в Джунгарском ханстве, от него начали отделяться кыштымы. Первыми на путь борьбы против кыштымной зависимости встали белые калмыки, правитель которых Кока Абаков говорил тобольскому представителю Д. Вяткину летом 1658 г.: «Ныне де он, Кока, завоевался с черными калмыками и з братьями своими». Кока возил Вяткина с собой, и тот 26 июля 1658 г. был свидетелем сражения, в результате которого «черные калмыки белых калмыков ево, Кокиных, улусных людей многих побили и разогнали». По всем данным, это сражение было далеко не первым между белыми и черными калмыками и тем более не последним. Об этом свидетельствует доклад томского воеводы в Посольский приказ от 14 сентября 1659 г., сообщавший о прибытии в Томск послов Коки Абакова, который просил защитить белых калмыков от ойратских князей. «И мы, холопи твои,— писали авторы отписки,— без твоего государева указу, в Белые Калмыки... ратных людей послать не смели потому, что ныне у нево, Коки, ссора с черными калмыки, и чтоб с ними ссоры не учинить. А посланцы, государь, ево перед нами, холопи твоими, словесно говорили, что он, Кока, с теми недрузьями своими, с черными калмыки, хочет управливатца. А у черных, государь, калмыков улусы великие, а по се число от них твоим государевым людей дурна никаково не бывало».

Правители белых калмыков были не единственными, кто взялся за оружие против домогательств ойратских князей. В 1661 г. татарское население Тарского уезда выступило с оружием в руках против дэрбэтского князя Ишкепа, вторгшегося в их пределы, и нанесло ему поражение. Тогда на татар пошел один из братьев Сенге Ончон, но и тот был разбит, причем сам Ончон едва спасся бегством в сопровождении шести оставшихся в живых воинов.

Наиболее тесные и регулярные связи с русскими властями в эти первые после смерти Батур-хунтайджи годы поддерживал лишь хошоутский Аблай-тайджи, владение которого лежало на тогдашних путях из России в Китай.

Он оказал гостеприимство и ряд услуг первому официальному русскому послу в Китай Ф. Байкову, благодаря чему пользовался в России некоторыми преимуществами по сравнению с другими ойратскими князьями. Его послы время от времени пропускались в Москву. В январе 1662 г. посол Аблая Ирки-мулла был принят в Посольском приказе в Москве, где сообщил, что владение Аблая находится в шести неделях езды от г. Тара, что в его распоряжении имеется 40 тыс., а в распоряжении его брата Очирту — 60 тыс. войска, что «была де у Облая-тайши ссора з братом Сейкулом-тайшею за отзывные улусные люди, только де ныне они живут в миру». В мае 1662 г. он получил для Аблая жалованную грамоту царя Алексея Михайловича.

Ирки-мулла правильно указал место обычных кочевьев аблаевых улусных людей, но основательно преувеличил численность войск своего повелителя, равно как и его брата Очирту. Что же касается сообщения о ссоре Аблая с братом Сейкулом, то оно, несомненно, является недоразумением. У Аблая, как известно, был всего один брат — Очирту, с которым он действительно годом раньше воевал. Кое-какие сведения об этой войне мы находим у Габан-Шараба в его «Сказании»; в биографии Зая-Пандиты о ней также имеются прямые указания. В разделе, посвященном действиям, противоречащим добрым ойратским обычаям, Габан-Шараб записал: «Цецен-хан и Аблай, родные братья, сражались друг с Другом». Зая-Пандита прилагал много усилий, чтобы примирить хошоутских правителей, как, впрочем, и других владетельных князей Джунгарии. Он проявлял большую активность, непрерывно разъезжая по стране, выступая в роли посредника и стараясь предотвратить вооружённые столкновения. Летом 1656 г. он жил в ставке Аблая, где в его присутствии состоялась встреча Аблая, сына Очирту — Галдамы и торгоутскога Дайчина, сына Хо-Урлюка. От Аблая Зая поехал к торгоутам, от торгоутов летом 1658 г. он прибыл к хошоутскому Очирту, весной 1659 г. оказался в ставке дэрбэтского владетельного князя Гомбо, летом 1660 г. присутствовал на чулгане хошоутских и чоросских князей, а осенью того же года с его участием состоялось непродолжительное свидание между хошоутскими Очирту и Аблаем.

Было бы, конечно, ошибкой предполагать, что примирительная деятельность была единственной целью бесконечных разъездов Зая-Пандиты. Его биограф рассказывает, что в 1647 г. Очирту-тайджи спросил Заю: «По какой причине вы всюду езлите?». На что тот ответил: «Первой причиной является распространение святого учения, второй - собирание даров и пожертвований с целью отблагодарить Далай-ламскую, казну, оказывавшую мне великие милости в годы моего учения». Действительно, разъезжая по ойратским владениям, Зая проповедовал ламаизм, искоренял шаманизм, организовывал обучение грамоте на основе составленного им нового алфавита, переводил сам и поручал грамотным ламам переводы канонической литературы с тибетского на монгольский язык и, наконец, собирал в огромных количествах дары и пожертвования скотом, драгоценными металлами и другими ценностями. И тем не менее, если Джунгарское ханство после смерти Батур-хунтайджи не развалилось совершенно в результате всеобщей войны феодальных правителей друг против друга, то этим оно в немалой степени обязано личным усилиям и влиянию Зая-Пандиты.

Однако попытки Зая-Пандиты примирить Очирту и Аблая не имели успеха. Война стала неизбежной. Зимой 1660 г. Очирту-Цецен-хан с 30-тысячным войском выступил в поход против своего брата, находившегося в долине р. Аягуз. Зая-Пандита и другие деятели церкви попытались еще раз убедить Очирту воздержаться от войны. «Склоняюсь перед вашими советами, - сказал Очирту,— пусть Аблай приедет на свидание». Но Аблай на примирение не пошел. И тогда в первом летнем месяце года быка (1661) на берегу р. Эмель войска двух братьев вступили в бой. Армия Аблая насчитывала тоже 30 тыс. воинов: на его стороне, кроме того, воевали его двоюродные братья, дети хошоутского Хундулен-тайши.

Но и к Очирту подошло подкрепление в лице чоросского Сенге и хойтского Солтон-тайджи. Равенство сил обусловило затяжной характер операций. Очирту-Цецен-хан построил укрепленный лагерь. В конце концов Аблай, преследуемый войсками брата, стал отходить. При переходе через перевал Хамар-Дабан его группировка понесла крупные потери; вынужденный перейти к обороне, Аблай начал отступать к построенному им на Иртыше городу-монастырю, известному в русских документах под названием Аблай-хит и торжественно освященному Зая-Пандитой в 1657 г. В этом городе Аблай был осажден армией противника, державшей его в осаде около полутора месяцев. Осажденные терпели большой урон от болезней, косивших людей и скот. Мать Аблая (она же мачеха Очирту) Сайхан-Чжу, выйдя из осажденного города, направилась к Очирту и стала его убеждать мириться с Аблаем. В результате ее посредничества состоялось новое свидание враждовавших братьев, после чего в лагере победителей начались длительные совещания, на которых обсуждался вопрос о том, что делать с Аблаем. В конце концов, преодолев разногласия, решили вернуть ему в нетронутом виде все его владения, все захваченное у него имущество и всех пленных. Так закончилась война Очирту-Цецен-хана и Аблай-тайджи, которую, видимо, и имел в виду посол последнего Ирки-мулла в разговоре с чинами Посольского приказа в Москве в начале 1662 г.

Важно отметить зафиксированное источником отношение ойратских народных масс к этой войне. Не имея возможности влиять на политику своих правителей, трудящиеся ойраты с тем большей радостью встречали окончание войны и возвращение к мирной жизни. Так было и в данном случае. Армия Аблай-тайджи и население осажденного Аблай-хита с восторгом встретили весть об окончании войны. Биограф Зая-Пандиты пишет: «Во время свидания Аблая с Цецен-ханом Галдама с 4—5 человеками поехал, в осажденный монастырь. Так как многие простые люди перенесли много страданий, то приезд Галдамы без войска был для них счастьем. Все радовались, говоря: «Взошло солнце веселья!».

Прошло восемь лет после смерти Батур-хунтайджи. Эти годы были, как мы видели, заполнены борьбой двух главных группировок ойратских феодалов за власть — группировки чоросского Сенге, прямо поддержанного хошоутским Очирту-тайджи и косвенно Зая-Пандитой, и группировки старших братьев Сенге, поддержанных хошоутским Аблай-тайджи. В результате побед, одержанных на полях сражений, положение Сенге к середине 60-х годов окрепло. Пришло время восстановить нормальные отношения с Русским государством, так как посольские отношения с начала 50-х годов фактически прервались. За это десятилетие в города Сибири лишь изредка приходили посланцы того или иного местного ойратского владетельного князя, а из сибирских городов посылались ответные посольства, имевшие весьма ограниченное, чисто местное значение. Обмен послами со ставкой хана Джунгарии полностью прекратился.

И вот осенью 1664 г. в Томск прибыл сначала купеческий караван, а затем и послы от Сенге, от его дяди Чохура-убаши и от «кутухты». Как выясняется из документов, этим «кутухтой» был не кто иной, как младший брат Сенге Галдан, впоследствии вошедший в историю под именем Галдан-Бошокту-хана. Русские архивные материалы позволяют установить, что Галдан родился в 1645 г. и в детстве был посвящен в духовное звание, почему, вероятно, и стал именоваться «кутухтой». Таким образом, имя Галдана впервые стало известно в России в 1664 г., когда ему было около 20 лет.

Указанное ойратское посольство во главе с Ирка-Чечень-Янзаном, как его именуют русские документы, по поручению пославших его правителей просило о возобновлении посольского обмена и о разрешении ойратам торговать в Томске. В ответ на посольство томский воевода И. Бутурлин направил к хану Джунгарии Сенге, к Чохуру и к «кутухте» сына боярского Василия Бубенного.

Бубенной прибыл к Сенге в июне 1665 г. Сенге ему сказал: «В прежных де в давних летех при отце ево, контайше, воры, изо многих орд собрався, воевали государевых ясашных людей Тарскова уезду боробинцов». Отец Сенге выслал тогда из своих улусов всех барабинцев, «а после де отца своего, контайши, ныне владею всеми улусы я, Сенге; и отъехали де от голоду в Томский город кыштымы ево, Сенгины, ясашные колмыки Кокина улусу телеуты и ныне де живут в Томском, а царского величества воеводы тех кыштымов моих не выдают и посланцов моих к великим государем к Москве не отпущают, а хотя де великие государи тех моих кыштымов, ясашных людей, и не велят отдать, и я де, Сенга, теми людьми не буду скуден».

Из слов Сенге следует, что именно его Батур-хунтайджи оставил главой Джунгарского ханства и что сомнения, высказывавшиеся по этому поводу А. Позднеевым и другими исследователями, являются неосновательными. Из слов Сенге можно также сделать вывод, что он и раньше отправлял своих послов в Томск, однако в русских источниках никаких сведений о них не обнаружено. Деловая часть заявления Сенге была посвящена вопросу о кыштымах; с этого времени и до самого конца правления Сенге вопрос о кыштымах стоял в центре русско-ойратских отношений, приобретая временами исключительно острый характер.

На обратном пути в Томск В. Бубенной по распоряжению Сенге был задержан и целый год не мог вернуться на родину. В июне 1666 г. он вновь был принят ханом Джунгарии. Сенге объяснил задержку русского посла полученными в предыдущем году сведениями, будто войска халхаского Алтын-хана Лубсан-тайджи совместно с отрядом русских войск идут походом против Джунгарского ханства. Сведения эти, однако, не подтвердились, и В. Бубенному было разрешено возвратиться домой.

Тем временем летом 1665 г. в Томск прибыло новое посольство от Сенге, Чохура и чохуровых детей. Часть этого посольства была в Москву пропущена, а другая — отправлена обратно в сопровождении русского посла В. Литосова. В ноябре В. Литосов прибыл в улус Чохура, но дома его не застал; Чохур уехал в Тибет, поручив управление улусом своим сыновьям Баахану и Цагану. В апреле 1666 г. Литосов добрался до ставки Сенге. «Стоит ево улус,— докладывал В. Литосов,— промеж высокими горами на речке Кусутан на урочище Джаир Шера Моудун». Литосову Сенге сказал: «В прежних годех были под царьскою высокою рукою калмыцкие тайши — дед мой Карагула и отец мой Баатырь-контайши и от великого государя с Москвы было присылано к ним государьское жалованье большое. А после де отца моего Баатырь-контайши от великого государя ко мне, Сеньге, ни ис которых государевых городов послы не бывали». В присутствии Литосова Сенге послал строгий приказ правителям белых калмыков Коке и Мачику, требуя от них прекращения набегов на русские владения.

Летом 1666 г. от Сенге, Чохура и Галдана в Томск прибыло третье посольство, с которым вернулся и В. Бубенной. Это посольство во главе с Урянкой было отправлено в Москву.

Очередным русским послом в Джунгарию был Павел Кульвинский, отправленный осенью 1666 г. к Сенге, Чохуру и сыну последнего Баахан-Манжи с царскими грамотами, жалованием и дарами. Сын Чохура Цаган, приняв у себя Кульвинского, сказал ему, что отец еще не вернулся из Тибета, «а Сенга-тайша и брат ево Баахан Манжи из улусов своих пошли воевать мугальского царя Лоджана и велели им дожидатца». Сенге вернулся с этой войны лишь летом 1667 г. В июле того же года он принял русского посла, вручившего грамоту царя Алексея Михайловича и подарки. Кульвинский был отпущен домой, а с ним Сенге отправил в Россию новое посольство.

Война с Алтын-ханом, центральное событие 1667 г., была вместе с тем и последней войной между ним и Сенге. Решительная победа, одержанная правителем ханства, подвела окончательный итог вековой борьбе этих двух групп монгольских феодалов. Держава, созданная на северо-западе Халхи знаменитым Шолоем-убаши-хунтайджи, в результате поражения 1667 г. фактически перестала существовать, а династия Алтын-ханов сошла с исторической сцены.
Монгольские источники об этой войне не упоминают, но показания русских документов не оставляют места сомнениям не только в достоверности самого факта войны, но и дают достаточный материал для суждения о вызвавших ее причинах. Они позволяют сделать вывод, что в основе войны лежала борьба за обладание кыштымами и за сбор ясака. Известно, что Алтын-ханы в XVII в. не раз силой оружия принуждали киргизских князей к подчинению и к ясачной повинности, не встречая при этом противодействия ойратских феодалов. В 1667 г. третий представитель династии Алтын-ханов — Лубсан - тайджи в очередной раз вторгся в киргизские кочевья с целью закрепить кыштымную зависимость киргизов и собрать с них ясак. Получив сведения об этом, Сенге, сам претендовавший на господство над киргизами, обрушился на Алтын-хана и разгромил его.

Финал этой драмы разыгрался на глазах П. Кульвинского, который в своем статейном списке записал: «Июня в 12 день Сенга-тайша с мугальской службы в свой улус приехал, а с собою Сенга привез мугальского царя Лоджана, детей ево — трех сынов: один лет в 20, а другой лет 15, а третей лет 10, а сестру Лоджанову за себя взял, а самому Лоджану-царю Сенга велел руку правую по завить отсечь, и собачья мяса Лоджану велел в рот класть и отдал ево, Лоджана, с двема женами олгонотцкому царю. Да он же, Сенга, привез с собою мугальского полону добрых ближних людей и кыштымов з женами и з детьми тысячи з две. И Сенга-тайши лутчих людей скотом наделил и велел жить подле себя, а держать в береженьи».

Приведенная нами выдержка из статейного списка Кульвинского интересна не только фактическими данными, подчеркивающими значение победы ойратских феодалов над их старинным, когда-то таким грозным противником, но и фактами, иллюстрирующими отношения классового союза между феодалами той и другой стороны. Только классовым родством и общностью классовых интересов можно объяснить наделение побежденных «лутчих людей» скотом, приближение их к персоне повелителя ханства и разрешение находиться при ханской ставке. В этих фактах можно заметить осуществление принципов, непрерывно провозглашавшихся всеми известными нам чулганами монгольских князей, обязывавших поддерживать и крепить союз и сотрудничество между людьми «одинаковой кости», т. е. феодалами.

Победа Сенге толкнула его на путь активных наступательных операций с целью восстановления господства ойратских феодалов и над теми их бывшими кыштымами, которые в свое время перешли в подданство русского царя и платили ясак русской казне. Для реализации этих планов Сенге оставил в Киргизии отряд своих войск, насчитывавший 4—5 тыс. воинов, под командованием дяди Сенге Даньдзина и двоюродного брата Баахана.

О том, как развивались события, мы можем судить по челобитной красноярских служилых людей на имя царя Алексея Михайловича и по словам самого Сенге. Красноярские челобитчики писали: «И в нынешнем, государи, во 175 (1665) г. пришли калмыцкие многие воинские люди Сенга-тайша на Киргискую землю для мугальсково Алтынова сына Лоджана-сайн-контайши. И они, колмацкие люди... Лоджана развоевали. И прислал калмацкой Сенга-тайша в Красноярской острог посланцов своих к воеводе... и говорили они о киргиских и о тубинских людях, чтоб их отпустить на свои урочища и из аманатов и ясак бы де с себя... Сенге-тайше попрежнему дали... что де преж Красноярсково острогу с качинцов и с аринцов отцу ево, Батуру-контайше, давали. И воевода Алексей Сумароков в том им во всем отказал... Да они ж, калмацкие посланцы, говорили,— не отпустишь де киргиз и тубинцов на свои урочища, и калмацкой де Сенга-тайша, конечно, пошлет под Красноярской острог калмацких и киргиских многих воинских людей войною». И действительно, в мае 1667 г. войска Сенге осадили Красноярск, а его окрестности опустошили. Осаждающие кричали осажденным: «Отдайте де нам всех киргиских людей и из аманатов выпустите, и мы де воевать не станем, а буде не отдадите киргиз и из аманатов не отпустите, и мы де от Красноярского острогу, не взяв, не отойдем».