Златкин И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). Издательство «Наука», Москва, 1964.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ДЖУНГАРСКОЕ ХАНСТВО В КОНЦЕ ПЕРВОЙ НАЧАЛЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVII В.

1. ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА БАТУР-ХУНТАЙДЖИ

продолжение . . .

Аналогичные претензии он излагал в 1640 г. русскому послу Абрамову. Через Абрамова хунтайджи просил, «чтоб де ево, контайшу, ты, государь, пожаловал, велел к нему, к контайше, послати своих государевых торговых людей с русскими товары. А он де, контайша, прикажет Кулетайши итти на весну к соляным озерам (к Ямышеву.— И. 3.) и то твое государево жалованье велит ему принять у соляных озер и велит у соляных озер тебе, государь, служить, в суды соль возить, а для той воски и под торговых людей в подводы пошлет с ним, с Кулою, 100 верблюдов».

Русские источники позволяют утверждать, что Батур-хунтайджи за все годы своего правления ни разу не выступил враждебно против России. Он строго требовал того же и от всех владетельных князей Джунгарии. Некоторые князья, а также наследники царя Кучума не раз обращались к нему с предложениями о совместных действиях против тех или иных русских городов, но он решительно отклонял такие предложения, добиваясь сохранения мира на границах с Россией.

Из сказанного, однако, не следует, что интересы Русского государства и Джунгарского ханства нигде не сталкивались, что между ними не было противоречий и конфликтов. Основным противоречием, порождавшим постоянные конфликты, был вопрос о подданстве племен и народов, обитавших в пограничной зоне, о том, кто является их сувереном, кто обладает правом собирать с них ясак. Как сказано выше, глава Джунгарского ханства заявил однажды, что готов отказаться от сбора ясака и признать за русским царем исключительное право на этот сбор. Дальнейшие события, однако, доказали, что то был только жест, сделанный Батур-хунтайджи в первый год правления. В последующие годы вопрос о сборе ясака с енисейских киргизов, тувинцев, барабинцев и других обитателей Южной и Западной Сибири ставился послами обеих сторон почти при каждой встрече. В ходе переговоров Батур-хунтайджи предложил этим послам, чтобы обе стороны — Русское государство и Джунгарское ханство — могли беспрепятственно собирать в свою пользу ясак с указанных племен и народов. Так возникла идея двоеданства и двоеподданства, воплотившаяся в реальных отношениях, сложившихся в дальнейшем в этом районе и просуществовавших около ста лет. Автором идеи, как видим, был Батур-хунтайджи, впервые высказавший ее в октябре 1640 г. представителю тобольского воеводы Меныдому-Ремезову. Батур весьма решительно заявил, что «киргизы де ево контайшины ясачные люди... Будет де государь поволит с киргиз и ныне нмать ясак, и государь б де с них ясак имать велел, а он де, контайша, ем-лет с них свой ясак». Тут же он сделал замечание о двойственности русской политики, выразившейся в том, что «ты де, Меньшой, пришел ко мне з государевым жалованьем, с подарками, а з другую де сторону ево контайшиных людей государевы люди идут воевать».

Спустя год послы Батур-хунтайджи жаловались тобольскому воеводе, что тогда же, в 1640 г., весною, «шли к нему, контайше, ево контайшины ясашные люди, киргизы, с ясаком». Томские служилые люди на них напали, захватили одного киргиза и посадили его в томскую тюрьму. Хунтайджи просил принять меры, .чтобы подобные случаи не повторялись. В августе 1641 г. Батур-хунтайджи говорил тобольскому послу Неустроеву, что «барабинские де татаровя были государевы ясачные люди и государю изменили и к нему приехали. А он де, контайша, к себе их не звал, и он де, контайша, тех барабинских татар государю отдал, а ему де те татаровя хотели ясак платить Орловым перьем. И он де, контайша, для тово с них ясак и емлет Орловым перьем».

Следует отметить, что вопрос о подданстве и ясаке был в Сибири в описываемое время довольно сложным и запутанным. В течение столетий отношения между обитавшими там племенами и народами регулировались исключительно правом сильного. Поражение на поле боя ставило побежденного в зависимость от победителя, превращало его в так называемого кыштыма, обязанного платить ясак победителю. До конца XVI в. наиболее могущественными в этом районе были феодальные владения енисейских киргизов, в кыштымной зависимости от них находился ряд других, более слабых племен и народов. Образование державы монгольского Алтын-хана и ее экспансия изменили сложившееся соотношение сил; киргизы и их кыштымы стали кыштымами Алтын-хана. Появление новых соседей — Джунгарского ханства и Русского государства — еще более усложнило обстановку, обострив борьбу за обладание ясачными людьми. В качестве примера приведем события, изложенные 22 августа 1644 г. в грамоте Сибирского приказа тобольскому воеводе Г. "С. Куракину. Эта грамота обязывала тобольские власти искать новые волости, «которые нашего ясаку не платят, и тех захребетных людей под нашу царскую высокую руку приводить. А буде которых волостей люди иод нашею царскою высокою рукою быть не похотят и ясаку с себя не дадут»,— принудить их к этому силой. Воевода выполнил указание, причем мандуйскйе, тутошские и кезегецкие захребетные люди не захотели быть в российском подданстве и давать ясак. Для того чтобы они подчинились, пришлось применить силу. Вскоре выяснилось, что раньше они платили ясак «на контайшу и на киргиз и иные де землицы с них ясак имали ж».

Не мудрено, что в этих условиях тез и дело возникали споры и взаимные претензии, таившие опасность серьезных конфликтов между сторонами, жаждавшими ясака. Батур-хунтайджи жаловался Вл. Клепикову, что русские отняли у него Керсагальскую волость, издавна поставлявшую ему ясак, и просил волость вернуть.

Приведенных данных, как нам кажется, вполне достаточно для выяснения характера противоречий между Джунгарскнм ханством и Русским государством в вопросео подданстве местных племен и народов и о сборе с них ясака. Хотя эти противоречия и были, как мы видим, довольно серьезны, они в годы правления Батур-хунтайджи не привели к вооруженному конфликту, если не считать таковыми несколько мелких инцидентов чисто местного значения. Разрешение противоречий пошло по линии фактического признания обеими сторонами двоеподданства и двоеданства.

Уступчивость Батур-хунтайджи объясняется, видимо, тем, что он понимал полную невозможность и бесперспективность войны с Россией. Такая война могла не только сокрушить его власть, но и обессилить самое ханство. Русские власти также не были заинтересованы в развязывании войны против ойратов. Об этом весьма красноречиво говорит грамота Сибирского приказа от 20 января 1645 г. Г. С. Куракину, предлагавшая ему отправить к хунтайджи послов, «чтобы ему все неправды ево выговорить, а в большой задор с ним не войти».

Каждая из сторон не только не хотела войны, но не теряла надежды получить военную помощь другой стороны для борьбы против своих противников.

Выше мы уже говорили о предложении, сделанном в 1639 г. Батуром русским властям через Томилу Петрова — направить воинских людей хунтайджи против тех, кто будет совершать набеги на русские города. Это предложение было принято тобольским воеводой Пронским, который в свою очередь пообещал Батуру свою военную помощь, когда тот будет в ней нуждаться. И вот в феврале 1641 г. послы Батура обратились в Тобольск с просьбой: «Чтобы ты, государь, ево, контайшу, пожаловал, как ему, контайше, понадобятца твои государевы ратные люди против ево недругов, велел бы ты, государь, датн ему своих государевых ратных людей тысечю человек с вогненным боем. А кон де тайша против тово тебе, государю, на твоих государевых изменников и нёпослушников твоим государевым ратным людей даст своих ратных люден, сколько ты, государь, укажешь». В конце того же 1641 г. Батур вернулся к этому вопросу в беседе с русским послом Иеустроевым, которого он спросил о судьбе своего предложения. Неустроен ответил, что в Тобольск указания из Москвы еще не поступили. Выслушав этот ответ, Батур сказал: «В том де государская воля, как он, государь, укажет».

В 1644 г. вопрос о военном сотрудничестве возник снова, но на этот раз по инициативе русской стороны. Вл. Клепиков, командированный к Батур-хунтайджи, предложил последнему вернуть перебежавших к нему тарских и тюменских ясачных татар, изменивших русскому царю, обещая за это, что государь будет его «жаловать», от недругов оборонять. Клепиков пытался убедить хунтайджи выступить вместе с русскими ратными людьми против торгоутского Хо-Урлюка, вызвавшего гнев царских властей своими операциями в районе Астрахани, но успеха не имел. С аналогичным предложением русские власти обратились к крупному ойратскому владетельному князю Аблаю, сыну хошоутского Байбагас-хана.

Русские архивные материалы свидетельствуют, что переговоры о военном сотрудничестве между Джунгарским ханством и Россией не привели к положительному результату. Ни одного случая, когда бы русские и ойратские войска выступили совместно в какой-либо операций, нам неизвестно.

Как уже было отмечено, Батур-хунтайджи обижало и раздражало упорное нежелание Москвы допустить его послов в столицу Русского государства. За 20 лет своего правления он лишь дважды имел возможность вести переговоры непосредственно с правительством России в Москве: в 1645 и 1647 гг. В первый раз в Москву были пропущены два ойратских посланника, именуемые в документах Тюна и Сырян. Материалов, освещающих деятельность этого посольства, сохранилось очень мало. Мы знаем лишь, что послы, прибыв в Москву, уже не застали в живых царя Михаила Федоровича и были приняты Алексеем Михайловичем. Их пребывание в Москве было Недолгим и завершилось вручением 16 декабря того же 1645 г. жалованной грамоты русского Царя Батур-хунтайджи. Грамота была составлена в самых общих выражениях и не содержала в себе ничего конкретного: «Из давных лет,— говорилось в грамоте,— калмыцкие тайши со всеми своими калмыцкими улусными людьми были в повеленье и в послушанье, а они, великие государи, их жаловали и берегли... и николи от отца нашего, великого государя, вы отступны не бывали». Отметив, что Михаил Федорович умер и на престол вступил его сын и наследник Алексей Михайлович, авторы грамоты от имени нового царя хвалили хунтайджи за службу, обещая «жаловать» его, «оберегать», давать «повольные и беспошлинные торги», как это было и раньше, при царе Михаиле Федоровиче. Новым было лишь то, что Москва разрешила тобольским воеводам пропускать в столицу России послов Батур-хунтайджи, если он будет настаивать.

Что же касается второго ойратского посольства, то о нем известно лишь, что оно 27 января 1647 г. выехало из Тобольска в Москву, имея в своем составе двух человек, Ноедая и Сыряна. Никаких иных сведений об этом посольстве мы не имеем. Оно было последним. Москва вновь запретила тобольским властям пропускать в столицу послов Батура, предлагая рассматривать и решать возникающие вопросы на месте, в Тобольске, лишь информируя Москву о ходе и результатах переговоров: Такая позиция Москвы, разумеется, не устраивала Батура. В конце 1651 г. он жаловался тобольскому послу И. Байгачеву, что послов Джунгарии Москва принимать не желает. При этом он добавил: «А только де государь не пожалует ево, контайшу, послов ево к себе, государю, к Москве отпустить из Тобольска не велит, и их бы де в Тобольску воеводы не задержали, отпустили их назад в Калмыки к нему, контайше, да и послов бы де к нему, контайше, не присылали».

Среди спорных вопросов, осложнявших русско-ойратские отношения, не было таких, которые были бы связаны с организацией взаимной торговли. Обе стороны были в равной мере заинтересованы в торговом обмене. В качестве иллюстрации приведем следующий эпизод. В июле 1647 г. в Тюмени стало известно, что туда двигается торговый караван с лошадьми, коровами, овцами и т. д., а с караваном идет ойратское посольство в составе 32 ойратов и бухарцев. По указанию Москвы тюменский воевода отказался впустить караван в город и предложил ему идти на Тобольск, где торговля с ойратами была разрешена. Три раза приходили ойратские послы с караванами к Тюмени и каждый раз вынуждены были возвращаться. В четвертый раз, приблизившись к городу, они заявили: «А только де ныне их послов на Тюмень не примут и торгу де им повольного не дадут, и то де знатно, что де без ссоры и без войны не будет». До войны, однако, дело не дошло. В поддержку требований ойратов выступили чуть ли не все слои населения Тюменского уезда. Об этом воевода И. Тургенев в июле 1647 г. писал в Сибирский приказ: «А в нынешнем, государь, во 155 г. били челом тебе, государю... тюменские головы стрелецкой и татарской, и дети боярские, и сотники стрелецкие, и атаманы казачьи, литва и немцы, и черкасы, и конные и пешие казаки, и стрельцы, и юртовские служилые тотаровя, и ямские охотники, и посадцкпелюди, и пашенные и оброчные крестьяне, а мне, холопу твоему, в съезжей избе подавали челобитные за руками не но одно время, чтоб ты, государь, их пожаловал, велел на Тюмень ис калмыцких улусов калмыцких послов с торгом примать и торг им давать с ними повольней против прежнего, чтоб от безлошадства б им не погинуть вконец и твоей бы царской им службы, а пашенным крестьяном пашни, не отбыть». Через полгода «Москва разрешила открыть Тюмень для торговли с ойратами.

Этот эпизод интересен своими типичными чертами, убедительно раскрывающими закономерности, определявшие экономические взаимосвязи оседлых земледельческих и кочевых скотоводческих народов. Наряду со многими другими, ему подобными — о некоторых из них мы уже говорили, о других скажем ниже,— он свидетельствует, что кочевое скотоводство невозможно без налаженного обмена с народами оседлых культур, а при наличии взаимной заинтересованности в налаженном обмене исчезает и экономическая основа для вооруженных конфликтов между кочевниками и оседлыми земледельческими обществами.

Так складывались и развивались отношения между Русским государством и Джунгарским ханством в 1634—1654 гг. В целом их можно характеризовать как отношения мирного соседства и взаимной торговли. Но положение сторон было, конечно, неравным. Батур-хунтайджи гораздо больше нуждался в России, чем Россия в Джунгарском ханстве. Первый пытался опереться на помощь России, чтобы укрепить свою власть в ханстве и превратить его в мощное, объединенное и самостоятельное феодальное государство. Русские же власти хотели главным образом, чтобы Батур-хунтайджи и подвластные ему князья не вторгались в пределы российских владений и не мешали эксплуатировать местное сибирское население в пользу казны и царской бюрократии. Единственным источником конфликтов были вопросы, связанные с подданством нерусского населения Сибири и сбором с него ясака. Но и эти конфликты возникали довольно редко.

Выяснение взаимоотношений Джунгарского ханства и державы Алтын-ханов в рассматриваемое время затрудняется скудостью источников.

Батур-Убаши-Тюмен п своем «Сказании» говорит: «В году гал хул у гуи (огня-мыши, т. е. 1636 г.— И. 3.) хан Мухур-Мучжпк (некоторые называют его Мухур-Уизанг. — И. 3.), желая уничтожить правление и религию дэрбэн-ойратов п желая самих их взять в плен, прибыл с большим войском, сразился с ойратами, победил их и хотел самый ойратский нутук сделать военной добычей». Но осуществить этот план ему не удалось из-за военной хитрости хойтского правителя Эсельбейн-Сайн-хя, которого поддержали остальные ойратские князья. В результате дэрбэн-ойраты не только освободились от подчинения Мухур-Мучжику, но и его самого взяли в плен. Вскоре, однако, его освободили и отпустили на родину, получив клятвенное обещание, что впредь «монголы не будут наносить вред ойратам».
Об Эсельбейн-Сайн-хя и его хитрости говорит и Габан-Шараб, но в отличие от Батур-Убаши-Тюмена он более лаконичен, не приводит никаких подробностей и даже не датирует описываемого им события, хотя соответствующий раздел его «Сказания» назван: «Как дур-бэн-ойраты освободили свои отоки из монгольского плена».

Все остальные монгольские источники не говорят ни слова об ойратско-халхаском конфликте 1636 г. Тем не менее такой конфликт действительно имел место; о нем кое-что сообщают русские источники.

Весной 1636 г. Батур-хунтайджи говорил Томиле Петрову, что он не может нынче направить людей к оз. Ямышеву для оказания содействия русским в добыче соли, «потому што шли на них (ойратов.— И. 3.) мугаль-ские люди войною. И они де все колмацкие тайши идут против мугальскпх людей»67. Весной 1637 г. казачий голова Н. Жадовскнй, посланный тарским воеводой М. М. Темкпным-Ростовским, прибыл в ставку тайши Куйши, но «Куйша-тайша и другие поехали на войну на мунгал осенью 1636 г.»68. Н. Жадовский пробыл в ставкё Куйши более двух месяцев. «И пришла де к ней (к жене Куйши.— И. 3.) весть, что Куйшу-тайшу и контайшу мунгальские люди побили, а иных осадили. И она де хочет кочевать к Иртышу и к Ямышу озеру, блюдяся мунгальских людей».

Вот и все, что говорят об этом конфликте русские документы. Показания ойратских и русских источников позволяют считать установленным лишь то, что в 1636г. между ойратскими феодалами и их восточномонгольскими соседями произошло вооруженное столкновение. Ничего больше мы не знаем. Неизвестно, что именно явилось причиной конфликта, кто из халхаских феодалов в нем участвовал, где произошло сражение и чем оно закончилось. Но отсутствие упоминания о войне в монгольских и ойратских летописях, а также в русских документах дает основание полагать, что конфликт 1636 г. не имел большого значения и серьезных последствий.

Основываясь на показаниях ойратских, монгольских и русских источников, мы можем утверждать другое: после 1636 г. и до самого конца правления Батур-хунтайджи между Халхой и Джунгарским ханством не было ни одного столкновения. Нельзя, конечно, утверждать, что былая вражда уступила в эти годы место дружбе. Напротив, для взаимоотношений Халхи и Джунгарии были характерны прежние недоверие, подозрительность, постоянная настороженность, порождавшие иногда необоснованные слухи о начавшейся между ними войне. Укажем для примера на письмо Алтын-хана русскому царю, написанное в начале весны 1639 г. и врученное адресату ханским послом Мерген-Дегой. Алтын-хан писал Михаилу Федоровичу, что в свое время между ними была договоренность о взаимной военной помощи. «И ныне де,— сообщал Алтын-хан,— на нево хотят приходить колмаки войною, и ему люди надобе, а о кою пору люди надобе, и он для того пришлет». Мы не можем сказать, насколько основательны были сведения Алтын-хана о готовившемся против него походе ойратских феодалов, но достоверно известно, что его опасения не оправдались: ни один из князей Джунгарского ханства против него не выступил. Напротив, в это именно время началась подготовка к созыву всемонгольского съезда владетельных князей, который и состоялся, как известно, в сентябре 1640 г. Тем не менее каждая из сторон ожидала нападения. Напряженность отношений между державой Алтын-хана и Джунгарским ханством отчетливо проявилась в эпизоде, связанном с возвращением в 1639 г. посольства Мерген-Деги из Москвы на родину. Посольство было задержано в Томске воеводой Ромодановским, получившим сведения о появлении ойратских войск в районах, лежавших на пути следования алтын-хановых послов. Опасаясь за сохранность «государева жалованья», предназначенного Алтын-хану, Ромодановский спросил Мерген-Дегу: «И ныне в Томском весть есть, что прошли в Киргизы черных колмаков (ойратов.— И. 3.) многие люди, и им без обсылки и не проведав про калмацких людей, и есть ли в Киргизах царя Алтыновы люди, з государевым жалованьем пройти мочно ли?» На это Мерген-Дега ответил: «Будет есть в Киргизах колматцкие люди, и им з государевым жалованьем пройтти немочно, а будет колматцких людей в Киргизах не будет, и им в Киргизы итти мочно, хотя в Киргизах не будет Алтына-царя людей». Пробыв в Томске около трех месяцев в ожидании ухода ойратов из киргизских кочевий, послы Алтын-хана направились домой. Этот эпизод, равно как и приведенное выше обращение Алтын-хана к московскому царю с просьбой о помощи в случае наступления ойратских войск, свидетельствуют об изменившемся в пользу Батур-хунтайджи соотношении сил.

Аналогично развивались отношения между ойратскими и казахскими феодалами. За годы правления Батур-хунтайджи между ними было три вооруженных столкновения: одно — в 30-х годах, другое — в 1643 г. и третье —в 1651 —1652 гг. О первом из них мы знаем очень мало. В историческую литературу указание об ойрато-казахской войне 1635 г. первым ввел автор «Сибирской истории» И. Фишер. Вслед за И. Фишером и ссылаясь на него, об этой войне писали А. Левшин, Н. Бичурин, В. Вельяминов-Зернов, М. Красовский и другие. Но И. Фишер не указывает источника, на основании которого он сделал это сообщение. Известные нам монгольские источники, за исключением (биографии Зая-Пандиты, о войне 1635 г. умалчивают. В русских архивных материалах мы тоже не нашли о ней никаких сведений. Что же касается биографии Зая-Пандиты, то в ней содержится глухое упоминание об ойратском походе 1643г. против владевшего г. Туркестаном казахского хана Есима. Этому предшествовало пленение ойратами сына Есима Янгира, которому, однако, удалось из плена бежать. Мы не можем пока сказать, когда и при каких обстоятельствах Янгир-султан стал ойратским пленником, но в самом факте его пленения едва ли можно сомневаться.