|
Златкин
И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). Издательство «Наука», Москва,
1964.
ГЛАВА
ПЕРВАЯ
ЗАПАДНАЯ МОНГОЛИЯ В XV — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVI в.
2. ВНУТРЕННЕЕ И ВНЕШНЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ ЗАПАДНОЙ
МОНГОЛИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XV —
ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVI в
Правление Эсен-хана является важной вехой в истории Монголии.
Опираясь на мощь объединенных под его властью ойратских владений, он выступил
в роли объединителя всей страны, подавляя силой сопротивление противников.
В основе его политики, разумеется, лежали своекорыстные интересы окружавшей
его феодальной верхушки, стремившейся к расширению сферы феодальной эксплуатации,
к умножению своих богатств за счет грабежа соседей, к созданию наиболее
выгодных условий торговли с Китаем и другими земледельческими странами.
Но объективно деятельность Эсен-хана независимо от его субъективных планов
и стремлений соответствовала интересам развития Монголии, ибо преодоление
феодальной раздробленности и создание объединенного монгольского государства
с достаточно сильной центральной властью было важнейшим условием и предпосылкой
развития. И ему удалось на какое-то время создать такое объединенное государство,
однако недолговечное, не пережившее своего создателя и распавшееся немедленно
после его смерти.
Бурные события периода правления Эсен-хана, когда политический
центр Монголии переместился с востока на запад, в ставки ойратских князей,
привлекали внимание русских и зарубежных исследователей. Большая часть
этих ученых, как мы уже говорили, приписывала Эсен-хану стремление восстановить
империю, подобную чингисхановой, и искала причины борьбы ойратов с восточными
монголами не в противоречиях экономических и политических интересов их
феодальных верхушек, а в различиях их психологии, рассматривая эту борьбу
как вековечную, каждодневную и непримиримую, исключавшую какое-либо сотрудничество,
компромиссы и примирение. Нам представляется, что приведенные выше материалы
и показания источников убедительно опровергают эти утверждения.
Большинство русских и зарубежных исследователей обычно
отмечали, что со смертью Эсена закончился период ойратской гегемонии в
Монголии, а сами ойраты перестали жить исторической жизнью и «исчезли
в безвестность».
Н. Бичурин, например, писал, что со смертью этого ойратского
деятеля умерло и могущество ойратов, закончился «первый, хотя краткий,
но блистательнейший период Чжуньгарского ойратства. С падением Эсеня ойраты
не в силах были поддержать своего влияния на Монголию; они принуждены
были отказаться от участия в общих делах целого народа и ограничили круг
действий своих пределами собственных владений. По сей причине внутренние
происшествия их от Эсеня до Хара-хулы, в продолжение 150 лет, малоизвестны».
По мнению Н. Бичурина, промежуток в полтора столетия «ойраты провели в
отдохновении после бурного потрясения могущества своего. Посему-то с половины
XV до XVII века история их почти ничего в себе не содержит, кроме имен
некоторых ханов и владетелей поколений— без означения даже лет их царствования».
Известный русский востоковед В. Григорьев утверждал,
что после блестящего периода Эсена ойраты (он их называл калмыками) в
течение 150 лет, т.е. до самого конца XVI в., не участвовали в делах остальной
Монголии.
В. Успенский, как и Н. Бичурин, называл первую половину
XV в. героическим периодом истории ойратов, закончившимся со смертью Эсена,
после чего центр общемонгольской жизни переместился на юг, в районы Чахара,
куда была перенесена и ставка хана Монголии.
Г. Грум-Гржимайло, обобщая историю восточных монголов и ойратов после
эсеновского периода, писал: «Такая непрочность ханского престола сопровождалась
процессом децентрализации власти, усилением родовых старшин и распадением
монгольских племен. Такого распадения не избегли даже ойраты: часть их
ушла на р. Гань-Гань, имея во главе сына Эсеня Хорхудая, часть же откочевала
в Хами». В другом месте Г. Грум-Гржимайло отмечал: «Со смертью Эсеня кончилось
на время и политическое могущество ойратов; на сцену вновь выступили восточные
монголы, которым удалось свергнуть ненавистное иго, наложенное на них
Тогоном».
Аналогичным было мнение исследователя истории и этнографии
калмыков А. Попова. «Чжунгарцы,—писал он,— еще в половине XV столетия,
по падении дома Чоросского, разъединившись с восточными монголами, начали
жить своей внутренней жизнью, независимо от своих единоплеменников. Они
не принимали тогда никакого участия в войнах между Китаем и халхасцами;
им нужен был отдых после сильных потрясений, которые беспрерывно одни
за другими следовали и наконец со смертью Эсеня (1453) нанесли роковой
удар их могуществу. В этот промежуток времени, продолжавшийся около 150
лет, они, удалившись от шума военного, вступили в торговые сношения с
подвластными им восточными туркестанцами».
А. Позднеев в свою очередь писал: «Находясь под управлением
чингис-ханидов, ойраты были ничтожны до тех пор, пока в половине XV в.
в среде их не появился предприимчивый и деятельный Эсень... Со смертью
Эсеня этот короткий, но блистательнейший период жизни ойратов кончился:
они снова раздробились на отдельные поколения, снова сделались бездеятельны
и незначительны. Так прошло полтораста лет, пока в начале XVII в. не явились
у них новые предводители».
Г. Ховорс, подобно русским востоковедам старой школы,
также утверждал, что смерть Эсена положила предел героическому периоду
истории западных монголов.
Таким образом, с полной ясностью вырисовываются общие
и наиболее характерные взгляды старой русской и зарубежной литературы
на историю ойратов второй половины XV — первой половины XVI в.: чрезмерное
преувеличение личной роли Эсен-хана, которому приписывалось значение чуть
ли не единоличного творца ойратской истории того времени, а также роли
и значения вооруженной борьбы между ойратами и восточными монголами, изображение
ее как непрерывной, непримиримой, имевшей якобы главной целью установление
господства первых над вторыми; неправомерное противопоставление эсеновского
периода ойратской истории послеэсеновскому. Первый характеризовался как
героический, а второй — как исторически пустой и бессодержательный, как
период «отдохновения» от бурных событий первого периода; поверхностно
анализировались и обобщались факты; подлинные причинно-следственные связи
не были раскрыты.
Как же в действительности развивалась история ойратских
феодальных владений после крушения державы Эсен-хана?
«Алтан Тобчи» рассказывает, что после смерти Эсена на
ханский трон был посажен семилетний сын Дайсун-хана Молон, которого сменил
Мандугули. Мандугули умер в год свиньи (1467), и престол перешел к Баян-Мункэ-Болхо-джинонгу,
матерью которого была одна из жен Мандугули, дочь ойратского Бэгэрсэн-тайши.
Но и этот хан скоро умер. Правительницей Монголии стала знаменитая Мантухай-сайн-хатунь,
энергично взявшаяся за новое собирание монгольской земли, которое она
начала с борьбы против ойратских князей. В обстановке еще не закончившейся
войны против ойратов на ханский трон был посажен семилетний Бату-Мункэ,
вошедший в историю под именем Даян-хана. В годы его правления было завершено
начатое Мантухай-сайн-хатунь объединение всей Монголии, во главе которой
оказался Бату-Мункэ-Даян-хан. Он подчинил своей власти не только всех
восточномонгольских, но и ойратских князей. Последние верой и правдой
служили Даян-хану в течение всех лет его правления. Автор «Алтан Тобчи»,
рассказывая о походе Даян-хана против туметов, сообщает, что среди влиятельных
военачальников ханских войск находился ойратский полководец Сегус, сыгравший
важную роль в успешном исходе этой кампании. Он выбрал место предстоящего
сражения и убедил хана в его преимуществах. Сражение закончилось крупной
победой Даян-хана, который щедро наградил участников похода, в том числе
и Сегуса, издав указ об освобождении его и его потомков от податей и повинностей.
Таковы данные «Алтан Тобчи» о послеэсеновском периоде
ойратской истории, которую этот источник прослеживает до начала второй
половины XVI в. О дальнейших событиях ойратской истории «Алтан Тобчи»
молчит. Хроника ограничивается туманным сообщением о покорении ойратов
туметским Алтан-ханом, не указывая ни времени, ни места, ни других обстоятельств,
связанных с этим событием.
«Шара Туджи» излагает события несколько иначе. По данным
этого источника, ханом Монголии после смерти Эсена стал Мэргус, сын Дайсун-хана,
возведенный на престол своей матерью Самор-Дайху под именем Угэгту-хана.
Воцарению Мэргуса предшествовал поход против ойратов, организованный его
воинственной матерью, нанесший ойратам серьезное поражение. Вернувшись
из похода, Самор-Дайху возвела своего малолетнего сына на ханский трон.
Но ханствовал Мэргус недолго. Через год он был убит и заменен Молон-ханом,
который через два года тоже был убит. Молон-хана сменил на престоле его
дядя Мандугули, матерью которого была ойратская княгиня, жена восточномонгольского
Ачай-тайджи. У Мандугули, был соправитель — его племянник Баян-Мункэ-Болхо-джинонг,
которого, как об этом говорилось выше, в младенческом возрасте намеревался
убить Эсен. Баян-Мункэ-Болхо-джинонг избежал смерти благодаря помощи четырех
сановников, доставивших ребенка в Восточную Монголию к Мандугули. Последний
щедро наградил лиц, участвовавших в спасении ребенка, в том числе ойратского
Ухидэй-дайбу, пожаловав им привилегии дарханов.
Сыном Баян-Мункэ-Болхо-джинонга был Бату-Мункэ, родившийся
в год дерева — обезьяны (1464). Когда Бату-Мункэ исполнилось семь лет,
его женой стала Мантухай-сайн-хатунь. В год тигра (1470) она возвела мужа
на ханский трон, затем выступила в поход против ойратов и подчинила их
власти Бату-Мункэ-Даян-хана, навязав при этом ряд законов и правил, подчеркивавших
их неравноправное, зависимое от всемонгольского хана положение. Даян-хан
умер в год зайца (1543), после непрерывного 74-летнего управления страной.
Одна из его жен, княгиня Гуши-хатунь, была дочерью ойратского сановника
Кэрия-Худжигэра.
Автор «Шара Туджи», как мы видим, не подтверждает сведений «Алтан Тобчи»
о деятельности ойратского военачальника Сегуса и даже не упоминает его
имени, но зато более подробно излагает события, предшествовавшие воцарению
Даян-хана, Что касается «Эрдэнийн Тобчи», то его автор в основном и главном
повторяет «Шара Туджи», не внося в изложение истории ойратов второй половины
XV в. ничего нового и оригинального.
Таковы сведения монгольских источников об ойратах в
послеэсеновское время. При всей их скудости из них явствует, что взаимоотношения
ойратских и восточно-монгольских феодалов в указанное время существенно
и принципиально не отличались от взаимоотношений в первые десятилетия
XV в. В течение почти целого столетия после Эсена, как и до него, связи
между восточными и западными монголами были достаточно тесными и разносторонними.
Вооруженные конфликты, как и раньше, перемежались разнообразными проявлениями
сотрудничества и дружбы, равно как и брачными союзами. Отметим, кстати,
что Даян-хан — последний общепризнанный всемонгольский хан — был правнуком
Эсен-хана ойратского. В рассмотренных нами монгольских источниках нет
ничего, что могло бы подтвердить позицию тех исследователей, которые видели
во взаимоотношениях восточных и западных монголов второй половины XV в.,
как и первой, одну лишь непримиримую вражду, взаимную ненависть и т.п.
Летопись Минской династии дает возможность более ясно
представить общую обстановку, сложившуюся в Монголии после смерти Эсен-хана.
«Мин ши» отмечает, что с 60-х годов XV в. появилась большая независимость
друг от друга правителей местных феодальных владений в Монголии. В этом
замечании нельзя не видеть отражения тех глубоких социально-экономических
сдвигов, которые происходили в стране, в первую очередь дальнейшего усиления
экономических и политических позиций местных владетельных князей, становившихся
единственными и наследственными собственниками своих земельных угодий.
На этой основе усиливалось их сопротивление централизаторским стремлениям
ханской власти, углублялась феодальная раздробленность; вместо одной,
общей для всей Монголии внутренней и внешней политики, проводимой всемонгольским
ханом, появился, если можно так сказать, целый ряд монгольских политик,
инициаторами и проводниками которых были местные владетельные князья.
Именно это, на наш взгляд, имеет в виду «Мин ши», говоря как о новом явлении
о независимости каждого монгольского местного правителя от других таких
же правителей.
Но общим и наиболее важным в политике всех монгольских
князей по отношению к Китаю по-прежнему оставался вопрос об условиях торговли
и о рынках вообще. Решение его наталкивалось, как и раньше, на трудности,
связанные с ограниченной емкостью китайского рынка, спрос которого не
покрывал непрерывно возраставшее предложение монголами скота и продуктов
скотоводства. Д. Покотилов, комментируя соответствующие показания «Мин
ши», писал: «Уже ранее, т. е. в начале XV в., были устроены в пределах
военных поселений рынки, на которые местные монголы могли приводить своих
лошадей и получать от китайцев необходимые для них предметы, как-то: хлеб,
одежды и разную утварь. Торг этот был не вольный, а носил унизительный
для китайцев характер, так как они обязывались принимать лошадей по известной,
заранее определенной цене, причем оценка делалась чрезвычайно высокая,
двойная и даже тройная против того, что лошади действительно стоили...
рынки эти открывались правителями Срединной империи каждый раз по принуждению,
причем открытие их ставилось монголами в виде необходимого условия мира».
В этой же связи Д. Покотилов сообщал об указе императора Чжу Чжан-цзи,
изданном в 1429 г., в котором прямо говорилось, что «учреждение рынков
в Восточной Монголии делалось исключительно с благотворительной целью,
дабы кочевники не нуждались в предметах первой необходимости».
«Мин ши» сообщает, что после смерти Эсена в Монголии
выдвинулся сановник Болай, начавший переговоры о мире с правительством
Китая и добивавшийся от него признания прав монгольских князей регулярно
посылать в Пекин посольства определенной численности и по определенному,
выгодному для монголов маршруту. Что же касается ойратов, то они, по словам
«Мин ши», в течение некоторого времени после смерти Эсена продолжали самостоятельно
сноситься с Китаем, направляя туда посольства и торговые караваны. «С
возрастанием же могущества Болая они были отрезаны от Срединной империи
сплошной стеной восточных монголов, с которыми у них происходили неоднократные
столкновения».
Вполне возможно, что авторы «Мин ши» имеют в виду столкновения,
происходившие в период между смертью Эсена и укреплением власти Даян-хана
и о которых упоминают монгольские источники. В эти именно годы, как известно,
началось перемещение центра монгольской политической жизни с берегов Толы,
Орхона и Керулена на юг, в районы Чахара, куда была перенесена и ставка
всемонгольского хана. Одновременно с этим началось проникновение восточных
монголов в степные районы Ордоса и Кукунора, ставшие в дальнейшем местом
их постоянного обитания. В результате западные монголы оказались совершенно
отрезанными от рынков Китая, что не могло не вызвать с их стороны попыток
прорвать окружение и обеспечить себе свободный доступ на восток. Но в
этой борьбе ойраты потерпели поражение. Их связи с Китаем на целых полтора-два
столетия полностью прервались. Вот почему китайские источники времен Минской
династии прослеживают историю ойратов лишь до 70-х годов XV в.; о событиях
XVI и трех четвертей XVII в. мы в этих источниках, равно как и в источниках
начала Цинской династии, не находим никаких указаний.
Сначала, как мы видим, прервали повествование об ойратах
монгольские летописцы, а потом замолчали и китайские. В нашем распоряжении
остались лишь тюрко-язычные источники. Для столетия, охватывающего вторую
половину XV и первую половину XVI в., эти источники являются единственными,
в какой-то мере заполняющими разрыв, явившийся следствием того, что старые
монгольские и китайские источники закончили, а новые — монгольские, китайские,
ойратские, калмыцкие и русские — еще не начали фиксировать события ойратской
истории. Тюркоязычная литература, как мы покажем ниже, убедительно свидетельствует
об ошибочности позиции Н. Бичурина и других исследователей, утверждавших,
что в послеэсеновское время ойраты сошли с исторической арены, перестали
играть активную роль в истории и канули в безвестность. В действительности
изменилось лишь направление их внешнеполитической активности. Отрезанные
от Китая, потерпевшие поражение в борьбе за выходы на восток, ойраты стали
весьма активной силой на западе и севере, в Восточном Туркестане, степях
Дешт-и-Кипчака и Средней Азии, оказав значительное влияние на сложные
исторические события, происходившие в этом районе.
Важнейшие из событий того времени были связаны с завершением
процессов формирования узбекского и казахского народов, боровшихся за
создание и укрепление своей государственности, за развитие своей культуры
и экономики. Эти процессы были связаны с борьбой против династии Джагатаидов,
еще державшей в своих руках Мавераннахр и Могулистан, где оазисы старинной
земледельческой культуры сосуществовали с кочевым скотоводческим хозяйством
степей; внешним проявлением указанных исторических процессов была сложная
борьба за свержение одних и утверждение других правителей и династических
групп, за господство над торговыми путями, за обладание важными экономическими
и культурными центрами.
В середине XV в. в Дешт-и-Кипчаке резко обострилась
династическая борьба. Побежденные бежали на северо-восток, к границам
Могулистана, правители которого оказали им поддержку и отдали во владение
Чуйскую и Таласскую долины, где в 60-х годах XV в. была заложена основа
первого в истории казахского феодального государства. Ханы Могулистана,
не заинтересованные в укреплении складывавшегося узбекского государства,
оказывали казахской знати некоторую помощь. На рубеже XV и XVI вв. узбекские
феодалы овладели оседлыми районами Средней Азии, где в дальнейшем сложились
и получили развитие различные узбекские феодальные ханства. Узбекско-казахская
борьба продолжалась в течение всей второй половины XV и в XVI в. В этой
борьбе важнейшее значение имело стремление сторон захватить, закрепить
за собой сыр-дарьинские города Сыгнак, Сайрам, Туркестан и т. д., являвшиеся
центрами меновой торговли кочевников с оседлыми земледельцами и ремесленниками
Средней Азии. Жизненная необходимость обеспечения бесперебойного обмена
излишков скотоводческой продукции на продукты земледелия и городского
ремесла подогревала стремление казахской знати к овладению этими городами.
Но ее усилия наталкивались на сопротивление узбекских феодалов, не желавших
допускать казахов на рынки указанных городов.
Необходимость концентрации всех сил и средств казахских
феодалов для борьбы против Абулхаир-хана узбекского, а затем против Шейбани
и шейбанидов объясняет тот факт, что с другими своими соседями они в то
время поддерживали мирные и добрососедские отношения. Так было и с ойратами,
отношения с которыми целое столетие не были омрачены конфликтами.
Но если между казахскими феодалами и Могулистаном, с
одной стороны, казахскими феодалами и ойратами, с другой — в течение второй
половины XV и первой трети XVI в. сохранялись добрососедские отношения,
то этого нельзя сказать о взаимоотношениях ойратов и Могулистана, который
в середине XV в. разделился на восточную часть с центром в Турфане и западную
с центром в Кашгаре; они фактически были друг от друга независимы, часто
враждовали и объединялись только для борьбы против общего противника —
складывавшегося узбекского государства. В этой обстановке ойраты были
той силой, к помощи которой прибегали боровшиеся в Могулистане группировки,
облегчая ойратским феодалам достижение их собственных целей, сводившихся
к овладению торговыми путями и военной добыче за счет соседей.
Источники единодушно отмечают начавшееся в середине
XV в. усиление Восточного Могулистана с центром в Турфане. Между турфанскими
правителями и ойратскими князьями развернулась длительная борьба, сопровождавшаяся
частыми войнами. В 1452 г., еще при жизни Эсена, ойраты предприняли большой
поход против Могулистана. В этом походе, закончившемся в 1455 г., уже
после смерти Эсена, ойратские войска прошли через всю территорию Могулистана
и вторглись в Семиречье, откуда повернули на юг. Двигаясь долиной Сыр-Дарьи,
они достигли рубежей Мавераннахра, разграбили Ташкентский и другие оазисы,
после чего повернули обратно. В это время правителем Восточного Могулистана
был Эсень-буга (1446—1461), сын Увейс-хана, о котором мы говорили выше.
Заслуживает внимания сообщение источников об ойратском посольстве, прибывшем
в 1459 г. в Герат к султану Абу-Сеиду.
Одним из важных объектов ойрато-могулистанской борьбы
был Хамийский округ, обладание которым оспаривали три силы: Могулистан,
ойратские феодалы и Китай. Расположенный на главном торговом пути, связывавшем
Китай со странами Запада, Хами играл роль дверей, открывавших и закрывавших
вход в Китай. Особая роль Хами была причиной многочисленных войн, которые
с древних времен вел Китай, жизненно заинтересованный в прочном обладании
этим районом. Но именно поэтому Хамийский округ во все времена привлекал
к себе внимание кочевых и оседлых обитателей Восточного Туркестана. В
конце XIV — начале XV в. правителями Хами были потомки императоров Юаньской
династии. В 20-х годах XV в., как об этом говорилось выше, округом Хами
владели ойраты, которых затем вытеснили турфанцы.
Против Турфана в середине XV в. выступил Китай. Трехсторонняя
борьба за Хами приняла затяжной характер; она длилась с переменным успехом
на протяжении всего XV столетия.
В 1470 г. войска могулистанского хана в очередной раз
овладели Хами и напали на ойратские кочевья, захватив в плен около 10
тыс. ойратов. В от.вет на это ойраты в 1472 г. вторглись в Могулистан,
разгромили на берегах Или армию хана Юнуса (1466—1496), пере правились
через реку и преследовали своего противника до берегов Сыр-Дарьи.
Борьбу против ойратов продолжил сын Юнуса Ахмед-хан
(1496—1504), прозванный за частые сражения и стычки с ойратами «Аладжи-хан»
(алаху — убивать, аладжи — убийца; здесь в смысле «истребитель ойратов»).
Преемник Ахмеда Мансур-хан (1504—1544) в свою очередь ревностно продолжал
ставшую традиционной борьбу за Хами и против ойратов. В 1513 г. он снова
захватил Хамийский округ, но через пять лет ойраты пошли войной против
Мансур-хана. Война закончилась примирением, результатом которого явилось
совместное нападение на китайский город Су-чжоу. Но мир этот длился недолго.
В 30-х годах XVI в. могулистанские войска нанесли сокрушительное поражение
ойратам, вынудив многих из них покинуть родные кочевья и бежать на юг,
в степные районы Кукунора. К этому времени здесь уже успел обосноваться
восточно-монгольский тайджи Ибири и его союзники, бежавшие в Кукунор в
1509 г. после неудачного мятежа против Даян-хана.
К середине XVI в. Могулистан стал клониться к упадку.
Против него поднялись новые силы — узбеки, начавшие освобождение оазисов
и городов Средней Азии от могулистанских и тимуридских наместников и гарнизонов
и приступившие к созданию и укреплению собственной государственности.
Внутри Могулистана начали обостряться противоречия, участились вспышки
междоусобной борьбы, к участию в которой борющиеся группировки приглашали
ойратских князей. Тюркоязычные хроники полны описаниями таких случаев.
Известно, например, что сын и преемник могулистанского хана Мансура Шах-хан
(1545—1570) погиб в одном из сражений с ойратами.
Ойратские феодалы, как правило, удовлетворяли просьбы о помощи, с которыми
к ним обращались враждовавшие в Могулистане феодальные клики, ибо это
давало возможность без больших усилий поживиться за счет богатств могулистанской
аристократии и главным образом за счет народных масс этого распадавшегося
ханства.
Заслуживает внимания рассказ «Тарих-и-Рашиди» о восстании
турфанского правителя Абд-ар-Рахима против хана Кашгарии Мухаммеда. Для
подавления восстания был приглашен один из ойратских князей. Последний,
подступив со своим войском под стены Турфана, разграбил его окрестности,
а затем заключил соглашение с Абд-ар-Рахимом и дал ему в жены свою дочь;
от этого брака родился сын Абдаллах, ставший впоследствии правителем Кашгара
(1570—1598).
Как мы уже отмечали, взаимоотношения казахов и ойратов
в течение почти целого столетия были мирными и добрососедскими. Положение
резко изменилось в 30-х годах XVI в., когда началась двухвековая борьба
между ойратскими и казахскими феодалами. Какие обстоятельства обусловили
переход от мирных отношений к вооруженной борьбе, что лежало в основе
ойратско-казахского антагонизма,— не вполне ясно. Известные нам источники
не дают материалов для решения этих вопросов. Можно лишь предполагать,
что немалую, возможно решающую, роль играли как стремление обеих сторон
расширить свои пастбищные территории за счет соседа, так и стремление
ойратских феодалов захватить в свои руки сырдарьинские города и подходы
к ним. В пользу этого предположения говорит свидетельство известного английского
купца и путешественника Дженкинсона, который в 1557г. пытался проехать
из Средней Азии в Китай, но не смог этого сделать из-за войны между казахами
и ойратами. По словам этого путешественника, причиной войны был спор из-за
обладания Ташкентом. Известно лишь, что в середине и второй половине XVI
в. казахские ханы получили перевес в борьбе против ойратских князей, ослабленных
поражениями, понесенными от ханов Могулистана, и внутренними раздорами.
Русский посол Данила Губин, отправленный в 70-х годах Иваном IV в ногайские
улусы, доносил в Москву, что, по полученным сведениям, казахи весьма сильны
и подчинили своей власти ойратов. Возможно, что автор «Тарих-и-Рашиди»
имел в виду наряду с другими обстоятельствами победы казахов над ойратами,
когда писал: «Эпохой, с которой началась собственно власть султанов казацких,
надобно считать год 870 (1465/6); впрочем, бог лучше знает».
Что же касается взаимоотношений ойратов и восточномонгольских
ханов и князей в середине и второй половине XVI в., то о них можно судить
лишь по тем немногим сведениям, которые содержатся в местных китайских
хрониках северо-западных провинций Китая, использованных В. Успенским,
Э. Бретшнейдером и Л. Шрамом. Во второй половине XVI в. в Восточной Монголии
усилилась миграция населения на юг и юго-запад, главным образом в Ордос
и Кукунор, «в поисках,— как говорит Г. Грум-Гржимайло, ссылаясь на китайские
источники,— за водой и хорошими пастбищами». Решающую роль в этом играл
Алтан-хан туметский, совершавший частые опустошительные набеги в пределы
Китая, пока не добился легализации торговли между своими владениями и
Минской империей и открытия рынков. Алтан-хан посадил правителями Ордоса
и Кукунора своих сыновей.
В то же время в Кукунор стали проникать ойраты, вытесненные
из их кочевий могулистанскими и казахскими противниками. Участившиеся
набеги ойратских правителей на районы Сучжоу и Ганьчжоу угрожали позициям
восточномонгольских ханов и князей в Куку-норе и Ордосе. Это вызвало новые
вооруженные столкновения между восточными и западными монголами. Первое
из них произошло в 1552 г., когда против ойратов выступил Алтан-хан. Исход
столкновения по-разному освещается китайскими источниками и автором «Эрдэнийн
Тобчи». Первые утверждают, что ойраты одержали победу над Алтан-ханом
и принудили его отступить из Ганьсу к оз. Кукунор, тогда как второй говорит,
что Алтан-хан разгромил ойратов, захватил улус хойтского правителя Мани-Мингату,
его двух детей и жену, вынудив остатки данной ойратской группировки бежать
к озерам Зайсан и Балхаш. Трудно сказать, которая из этих двух версий
верна. Учитывая, однако, общую обстановку в Монголии того времени и события,
последовавшие за сражением 1552 г., приходится признать более вероятной
версию «Эрдэнийн Тобчи». В пользу этого предположения говорит и глухое
упоминание автора «Алтан Тобчи» о покорении ойратов Алтан-ханом, который
таким образом якобы отомстил им за Эльбек-хана, Адай-хана и Дайсун-хана.
Но когда, где и как Алтан-хан покорил ойратов, автор «Алтан Тобчи» не
говорит.
В 1562 г. против ойратов выступил правитель Ордоса Хутухтай-Сэцэн-хунтайджи,
разгромивший на Иртыше кочевья торгоутов. Через 10 лет, в 1572 г., этот
же Хутухтай-Сэцэн-хунтайджи, узнав, что его двоюродный брат Баян-Батур-хунтайджи
воюет против ойратов, присоединился к нему и вместе с ним разгромил и
подчинил хойтов, батутов и чоросов.
Середина и начало второй половины XVI в. были наиболее
тяжелым временем в истории ойратов.
|