Златкин И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). Издательство «Наука», Москва, 1964.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЗАПАДНАЯ МОНГОЛИЯ В XV — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVI в.

3. НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ОБЩЕСТВЕННОГО СТРОЯ ОЙРАТОВ В XV—XVI вв.

Сведения «Алтан Тобчи», «Шара Туджи» и «Эрдэнийн Тобчи», а также китайской династийной хроники «Мин ши» дают нам основание считать установленным, как о том говорилось выше, что в конце XIV — первой половине XV в. ойраты представляли собой не только этническую, но и политическую общность — западную ветвь монгольской народности, основное население объединенного ойратского феодального владения. В этот период ойраты, как и все монголы, разделялись на тумены, тысячи, сотни и десятки, удачно сочетавшие военно-административные и социально-экономические принципы организации монгольского феодального общества. Каждый тумен и каждая тысяча были как определенными воинскими единицами, так и типичными феодальными владениями; тот, кто командовал воинской единицей, был вместе с тем и феодальным владыкой. Непосредственные производители зависели от него экономически, несли в его пользу целый ряд феодальных поборов и повинностей и подчинялись ему как воины военачальнику. Военачальник, послушный воле главнокомандующего (коим обычно был верховный правитель, хан), относился к нему как вассал к своему сюзерену. Стадия родо-племенной организации ойратского общества была давно пройдена.

Вторая половина XV в. положила начало иному типу организации ойратского общества. Место туменов и тысяч стали занимать особые группировки ойратов, получившие в литературе названия «поколения», «роды» или «племена» хошоутов, джунгаров, дэрбэтов, хойтов, торгоутов и т. д. Эти новые образования с течением времени начали выдвигаться на ведущее место в общественно-политической жизни ойратов, оттесняя на задний план старые тумены и тысячи.

Но чем же были эти образования, что можно сказать об их социально-экономической природе? Правомерно ли относить их к племенному или родовому типу объединений; как это делало большинство русских и зарубежных исследователей?

Вот вопросы, рассмотреть которые нужно в первую очередь. Все монгольские источники, начиная с «Сокровенного сказания» и «Сборника летописей» Рашид-ад-дина, неизменно повествуют об ойратах как о едином народе. «Сокровенное сказание», как и Рашид-ад-дин, ни разу не упоминает ни о хошоутах, ни о хойтах, ни о других составных частях ойратского общества, если не считать их деления на тумены. Под «джунгарами» они подразумевают в полном соответствии со значением этого слова не какую-нибудь определенную этническую группу, а любое объединение монголов, находящееся на левом фланге. Таких «джунгаров» оказывается в «Сокровенном сказании» и в летописях Рашид-ад-дина довольно много. Что касается дэрбэтов, то в «Сокровенном сказании» мы встречаем указание на самостоятельный род или племя (омок, обок) под названием «дэрбэт» (dorbed), родоначальниками которого были четыре сына легендарного Дова-Сохора. Трудно сказать, существует ли какая-либо преемственная связь между этими дэрбэтами и теми, которые под таким же именем появились во второй половине XV в. среди ойратов в Западной Монголии. В известных нам монгольских и калмыцких источниках нет данных, подтверждающих такую преемственность. Источники дают основание предполагать, что между дэрбэтами XIII в. и дэрбэтами послеюаньской эпохи нет никакой связи. Габан-Шараб, например, говорит, что дэрбэты и чоросы имеют общих предков.
Таково же мнение и другого летописца — Батур-Убаши-Тюмена. Приводимые этими авторами родословные таблицы позволяют заключить, что дэрбэты выделились из дома Чорос лишь при сыне Эсен-хана Бороайялху, т. е. не ранее начала второй половины XV в. Следует отметить, что и китайские источники считают дэрбэтов и чжунгаров (т. е. чоросов) выходцами из фамилии (иначе — омока) Чжо-ло-сы, т. е. Чорос. Столь же бездоказательными являются попытки вывести происхождение торгоутов от брата Чингисхана или от других его сподвижников. Первое упоминание о торгоутах в монгольских источниках относится к 1567 г. Не случайно Габан-Шараб, выходец из торгоутской аристократии, будучи добросовестным летописцем, осторожно и уклончиво говорит о происхождении своих предков, ссылаясь на отсутствие достоверных данных. Однако вопрос этот нельзя считать вполне выясненным.

Но если наиболее общим принципом организации ойратского общества до середины XV в. было его разделение на тумены и тысячи, то из этого не следует, что сами тумены и тысячи не делились на более дробные единицы. Об одной такой общественной единице очень определенно говорится в «Шара Туджи», где дважды отмечается факт принадлежности ойратского деятеля Хутхай-Тафу, о котором говорилось выше, к роду Чорос. Автор «Шара Туджи» пишет: «Эльбек-хаган велел Хутхай-Тафу из ойратского рода Чорос убить своего младшего брата». В другом месте наш летописец вновь отмечает: «Хутхай-Тафу из омока Чорос».

Можно считать, таким образом, вполне установленным, что в конце XIV—начале XV в. в одном из ойратских туменов существовал особый омок по имени Чорос, из рядов которого вышла плеяда известных ойратских деятелей от Хутхай-Тафу, Тогона и Эсена до Хара-Хулы,. Батур-хунтайджи и преемников последнего.
Но существование омока Чорос дает все основания считать, что у ойратов были и другие омоки, подобные чоросскому. И в самом деле, автор «Шара Туджи» говорит, что в его время, т. е. в начале XVII в., ойраты делились на шесть омоков, что во главе дэрбэтского омока стоял Далай-тайши, что Байбагас был соправителем омока Уджиэт, Хутхайту владел омском Чорос, Дзу-чинсанг управлял багатутовским омском, а Хи-Мэргэн-Тэмэнэ — хэрэитовским. Источники, таким образом, свидетельствуют, что к началу XVII в. омоки полностью вытеснили традиционные монгольские тумены, тысячи и сотни.

Что такое омок, каково его социальное и экономическое значение, какую роль он играл в общественном строе ойратов в XV—XVII вв. и позднее?

Монгольские источники убеждают нас, что первоначально этот термин означал род, родовую общину, общину кровных родственников, коллективно владевших важнейшим средством производства — землей, пастбищными угодьями, и возглавлявшихся одним из старейших и наиболее почитаемых сородичей. «Сокровенное сказание», излагая историю монголов XII—XIII вв., часто употребляет слово «омок», говоря о предках, положивших начало существовавшим в те времена родовым общинам. Б. Владимирцов об этом писал: «Монгольский род — obox являлся довольно типичным союзом кровных родственников, основанным на агнатном принципе и экзогамии, союзом патриархальным с некоторыми только чертами переживания былых когнатных отношений, с индивидуальным ведением хозяйства, но с общностью пастбищных территорий... союзом, связанным институтом мести и особым культом». Но таким был древний монгольский омок —род. В эпоху Чингисхана эта родовая община в значительной мере уже утратила свои классические черты и разлагалась, уступая место другим, более сложным общественным институтам, подготовившим образование в начале XIII в. раннефеодального монгольского государства. Многочисленные данные, содержащиеся в монгольских источниках, главным образом в «Сокровенном сказании», позволили Б. Я. Владимирцову сформулировать следующий вывод: «В XII — XIII вв. то, что называлось obox — род, представляло собой сложное целое. Obox состоял прежде всего из кровных родовичей — владельцев, затем шли крепостные вассалы — unaqan bogol, затем „простые" прислужники — otolo bogol, jala'u. Род состоял, следовательно, из нескольких социальных групп. Можно говорить даже о двух классах, к высшему относились владельцы urux'u и наиболее видные и состоятельные unagan bogol'ы, к низшему — младшие крепостные вассалы и прислужники оtole bogol'ы u jala'u. Одни были noyad, — "господа", другие хаrасу — "черные", bogolcud — "рабы"».

В наши задачи не входит выяснение того, насколько нарисованная Б. Я. Владимировым картина внутренней жизни омока соответствовала реальным условиям XII — XIII вв. В советской исторической литературе Б. Я. Владимирцов не раз подвергался критике за преувеличение степени зрелости феодальных отношений в Монголии XII—XIII вв. Возможно, что эта критика не лишена оснований. Некоторые черты внутренней жизни омока, отмеченные Б. Я. Владимирцовым, следует, по-видимому, отнести не к XII—XIII, как это делает он, а к XIII—XIV или даже к XIV—XV вв. Но это нимало не колеблет той общей характеристики процесса становления и развития феодализма у монголов, которая дана Б. Я. Владимирцовым.

Невозможно, в частности, отрицать тот факт, что монгольский омок ко времени составления «Сокровенного сказания» и летописей Рашид-ад-дина уже мало походил на свой древний прообраз, что к этому времени он уже утратил многие первоначальные свои черты. Множество доказательств, подтверждающих это, приведено Б. Я. Владимирцовым. Дополнительное свидетельство серьезных изменений, происшедших внутри омока, мы видим в той небрежности, с которой автор «Сокровенного сказания» употребляет этот термин, применяя его к различным, иногда противоположным явлениям. Так, например, одни и те же этнические группы он часто называет то омоком, то аймаком, а иногда иргэном и омоком. Фамилия Ялавач, к которой принадлежал известный хорезмский купец Махмуд, перешедший на службу к Чингисхану, также представлена монгольским словом омок. Такое вольное обращение с термином возможно лишь при отсутствии прочно установленных норм и признаков, определяющих его содержание. Приведенные нами примеры свидетельствуют, что сам омок в описываемое время уже не был омоком в точном смысле слова, что за ним уже не скрывалась, как в древности, община кровнородственных семей со всеми присущими ей свойствами и признаками в области производственных отношений и внутреннего управления тогдашнего ойратского общества.

Обратимся теперь к монгольским и калмыцким источникам XVII—XIX вв.— к «Алтан Тобчи», «Шара Туджи», «Эрдэнийн Тобчи», биографии Зая-Пандиты, к «Сказаниям» Габан Шараба и Батур-Убаши-Тюмена, поищем в них материал для суждения о дальнейшей эволюции монгольского омока. Что говорят нам эти источники?

Как выясняется, все они, за исключением биографии Зая-Пандиты, более или менее подробно воспроизводят рассказы «Сокровенного сказания» об образовании омоков в древний период монгольской истории. Но ни один из них не отмечает ни одного случая образования какого-либо нового омока сверх тех, о которых говорит «Сокровенное сказание». Это приводит нас к выводу, что процесс родообразования у монголов, в том числе и у ойратов, в основном закончился до появления Чингисхана, хотя память об этом процессе была еще достаточно жива, что и нашло свое отражение в соответствующих разделах «Сокровенного сказания» и в летописях Рашид-ад-дина. В дальнейшем, в период империи и Юаньской династии, когда завершился процесс консолидации монгольской народности, поглотившей и растворившей остатки былой родоплеменной организации общества, ни о каких омоках в их первоначальном смысле не могло быть и речи. Авторам монгольских и калмыцких исторических сочинений XVII — XIX вв. просто нечего было говорить об омоках, ибо в их время таких омоков уже не было, да и память о них в народе уже стала стираться, а то и вовсе стерлась.

Если автор «Сокровенного сказания» для определения роли и значения той или иной этнической или социальной группы оперировал терминами омок, иргэн, аймак, улус, урук, ясун, часто смешивая и путая их, то в источниках XVII — XIX вв. мы уже не находим такого обилия более или менее однородных терминов. Авторы этих источников чаще всего пользуются термином улус — народ. Слово омок встречается здесь довольно редко и употребляется оно иногда в весьма оригинальном смысле. Так, например, авторы «Шара Туджи» и «Алтан Тобчи» говорят, что Буртэ-Чоно был родоначальником монгольского омока; в другом месте «Шара Туджи» сообщает, что отец одной из жен Чингисхана принадлежал к китайскому омоку У; в том же источнике сказано, что Чжу Юань-чжан, первый император Минской династии, происходил из китайского омока Чжу. Как видим, автор «Шара Туджи» вкладывает в понятие «омок» совершенно новое содержание; он называет омоком семью в, узком, индивидуальном смысле слова; фамилии китайских семей У и Чжу воспринимаются им как прозвания омоков. Возможно, что и Буртэ-Чоно выдается авторами «Шара Туджи» и «Алтан Тобчи» за первого носителя имени «монгол» и в этом смысле родоначальника монгольского омока.

Приведенные примеры дают нам основание заключить, что в XVII в. под словом омок подразумевалась уже не коллективно хозяйствующая община кровных родственников, не род в собственном смысле слова, а индивидуальная семья или группа индивидуальных семейств, связанных узами близкого кровного родства и ведущих обособленные хозяйства.

Мы не утверждаем, что процесс превращения омока - рода в омок -семью завершился к XVII в. во всей Монголии, но для нас несомненно, что процесс развивался именно в этом направлении и что к XVII в. он продвинулся далеко вперед.

Что же в таком случае представляли собой те шесть омоков, которые, по словам автора «Шара Туджи», существовали в его время среди ойратов — дэрбэт, уджиэт, чорос, багатут и другие? На наш взгляд, в указанное время эти омоки выступали как совокупность некоторого, сравнительно небольшого числа родственных индивидуальных семей, носивших соответствующие фамильные прозвания. Разумеется, эти шесть омоков были группами не простых, не аратских семей, а семей аристократических, семей феодальных правителей, они были ханскими и княжескими династиями, в которых аккуратно и строго велись родословные записи. Но если были такие аристократические омоки-семьи, то не могло не быть и других, менее аристократических. Их, видимо, и имеет в виду автор «Шара Туджи», говоря о хариятском Гуйлин-чи-багатуре, о тэлэнгутском Абдулла-Сэцэне, об оргу-тах, хонхиратах и т. д. Что касается аратских омоков-семей, то о них, простых тружениках, непосредственных производителях, объекте феодальной эксплуатации, источнике накопления и могущества феодальных господ,— о них автору «Шара Туджи» нечего было сказать. Он не видел в их деятельности ничего выдающегося, ибо они просто трудились, шли в походы и воевали во имя интересов, своих владык, неся бремя всех поборов, повинностей, тягот феодальных войн и усобиц. Вполне возможно, что омоки—семьи простых аратов — были вообще безымянными и не имели собственных прозваний. Какие события из жизни этих омоков могли привлечь внимание автора «Шара Туджи», если столетием позже Габан Шараб, работая над своим «Сказанием», пришел к заключению, что в делах и жизни даже таких омоков, как элеты, хойты, батуты и т. п., нет ничего заслуживающего упоминания, «ибо дела их ничтожны». Вот почему мы не находим в «Шара Туджи» сведений об аратских омоках.

Что касается других монгольских, а также калмыцких источников, то они в общем и главном повторяют и подтверждают сведения «Шара Туджи». Отметим, однако, что «Алтан Тобчи» проводит четкое различие между понятиями кость и омок, рассматривая первое как часть второго. Хроника, например, три раза в разных вариантах говорит о происхождении Чингисхана и устанавливает, что отец последнего принадлежал к кости Киот, входившей в омок Борджигин. Это указание надо, видимо, понимать в том смысле, что во второй половине XII в. ясун (кость) представляла собой уже в значительной мере обособившуюся из кровнородственной общины группу индивидуальных семей (в данном случае с фамильным именем Киот), но еще входившую в состав родовой общины, т. е. омока (в данном случае Борджигин). В дальнейшем в связи с быстро прогрессировавшим разложением омока как общины кровных родственников понятия кость и омок все более сближались, становились тождественными. Этим, на наш взгляд, объясняется тот факт, что слово омок в монгольских и калмыцких источниках XVII — XIX вв. появляется все реже и в конце концов вовсе исчезает. Габан-Шараб и Батур-Убаши-Тюмен, например, говоря в своих «Сказаниях» о происхождении и родственных связях древних и современных им монгольских и калмыцких ханов и князей, пользуются лишь двумя терминами — ясун и ок. Интересно отметить указание биографа Зая-Пандиты, что последний принадлежал" к кости хошутов; отоку Гуручин, а в этом отоке — к семейству Шангас. Как видим, в этом детальном описании происхождения выдающегося деятеля Джунгарии первой половины XVII в. не нашлось места слову омок. Его место занял оток, в основе которого, как всем известно, лежали не кровнородственные, а территориальные связи. По своему характеру оток представлял собой феодальное владение, ханский или княжеский удел, получивший в цинскую эпоху название хошун, хотя по своей внутренней сущности хошун ничем не отличался от отока. Ясно, что оток (или хошун) мог появиться лишь в условиях сравнительно развитого феодализма. Естественно поэтому, что в XI, XII и даже XIII вв. стоков не могло быть,, вследствие чего они были неизвестны автору «Сокровенного сказания» — вот почему в данном памятнике мы не находим этого термина. Но к XVII в. положение существенно изменилось. В общественной структуре монгольского (ойратского в частности) общества отоки заняли прочное положение, что нашло свое отражение на страницах «Алтан Тобчи», Шара Туджи» и других монгольских и калмыцких источников, где об отоках говорится часто и обстоятельно. Интересно отметить, что множество омоков. упоминаемых в «Сокровенном сказании», в позднейших источниках вступают как отоки Тякпкя например, судьба омоков Солонгут, Онгут, Ингигут, Холбон и других, являвшихся омоками в «Сокровенном сказании» и ставших отоками в «Алтан Тобчи». Нельзя не согласиться с Б. Я- Владимирцовым, относившим утверждение отоков в общественном строе монголов к XV в. и считавшим, что «группа кочевых аилов, объединенная тем, что занимала определенную территорию под свои раскочевки, группа, на которую распадались ulus'ы, или тумены (tumen), называлась отоком — otog. Оток в рассматриваемую пору и являлся основной социальной и хозяйственной единицей... Монгольский (в том числе, конечно, и ойратский. — И. 3.) оток основывался именно на территориальном единстве». В другом месте Б.Я. Владимирцов писал: «Монгольский оток никак не был союзом кровных родственников, а его предводители, тайши и т. д., вовсе не были родовыми старейшинами... На оток (и аймак) можно смотреть как на кочевой феод (feodum), кочевую сеньёрию, основную феодально-домэниальную единицу». Теперь наконец мы можем ответить на ранее поставленный вопрос о том, что собой представляли объединения хошоутов, дэрбэтов, хойтов, торгоутов, багатутов и т. д., совокупностью которых являлось ойратское общество XV — XVII вв.
После всего изложенного становится очевидным, что эти объединения не были ни родовыми, ни племенными, что в их основе лежали не кровнородственные, а исключительно территориальные связи. Мы можем утверждать, что все эти объединения представляли собой крупные феодальные ханства — улусы, делившиеся на более мелкие княжества — отоки. которые в свою очередь делились на крестьянские аилы (группа индивидуальных семей) и индивидуальные семьи. Таким образом, мы могли бы сказать, что Зая-Пандита был выходцем из ханства Хошоутовского, отока Гуручинского, аила Шангасского. Помимо улусов, отоков и аилов население ойратской земли знало и такие организации, как аймаки и хотоны,но о них мы будем говорить в главе, посвященной сложившемуся Джунгарскому ханству.

Ойратские феодальные владения различались по численности населения, по числу составляющих их отоков и аилов, значительности занимаемой ими территории, по их экономической и политической мощи. Мы уже видели, что Габан-Шараб весьма пренебрежительно относился к багатутам, хойтам и некоторым другим ойратским владениям, удельный вес которых в политической жизни того времени был незначительным, что могло объясняться лишь их экономической и политической слабостью. Главную роль в исторических событиях XVI — XVII вв. играли улусы хошоутов, чоросов, дэрбэтов и торгоутов. Что касается багатутов, хойтов и других, то они, по-видимому, были поглощены более крупными и мощными отоками и улусами, вследствие чего с течением времени и вовсе, за исключением хойтов, перестали упоминаться в источниках.

Во главе улусов и отоков стояли наследственные правители, принадлежавшие к высшим аристократическим семьям, являвшимся или считавшим себя прямыми потомками братьев и ближайших сподвижников Чингисхана. Фактически они были правящими династиями, державшими в своих руках все отоки и аилы Западной Монголии. Ненасытная жажда обогащения толкала их на путь захватнических войн против соседей, равно как и на междоусобную борьбу за преобладание над другими улусами, за захват лучших пастбищных территорий, увеличение числа зависимых аилов, господство над торговыми путями и т. д. Мы могли бы согласиться с автором «Шара Туджи» и вместе с ним называть эти семьи, эти династии омоками с той, однако, оговоркой, что данные омоки объединяли лишь членов ханской или княжеской семьи, в руках которых находилась вся полнота экономической и политической власти над массой непосредственных производителей, что эти последние, находясь в экономической и политической зависимости от членов омока, сами в состав омока не входили.