Как заметил в свое время профессор Н. Н. Пальмов, идея ухода калмыков в Джунгарию никогда не умирала в сознании калмыцких ханов и владельцев. Он пришел к такому выводу, исследуя фактическую историю калмыцкого народа по сохранившимся документам, и это соответствовало действительности. Но эта идея жила в умах тогда, когда Джунгарское ханство являлось сильным самостоятельным государством. А когда это великое ханство было уничтожено и перестало существовать, и оставшееся население нашло приют здесь и уже более десяти лет жило в калмыцких улусах, вынашивание идеи ухода кажется абсурдным и не имеющим под собой оснований.

Выше мы говорили, что Цебек-Доржи плел интриги против Убаши, вовлекая в них окружение наместника, подстрекая всех, кого можно, и втирался в доверие к Убаши. Из донесения Кишенскова о походе калмыцкого войска видно, что там решающую роль играл зайсанг Даши-Дондук, которому, по недоразумению, предложили жалованье в пять рублей. Между тем он, будучи первым зайсангом ханства, был председателем Зарго — правительства при наместнике, а в войсках он находился, если так можно выразиться, в качестве начальника штаба. И ему там подчинялись все — нойоны, зайсанги, командиры частей. Среди первых лиц, которые готовили уход калмыков, называют Цебек-Доржи, Даши-Дондука и ламу Лоузанг-Джалчина. И, по нашему мнению, именно эти трое были настоящими подстрекателями и виновниками.

Слухи о готовящемся уходе калмыков стали поступать к Бекетову еще с 1767 года от Замьяна, Яндыка и других лиц.

Цебек-Доржи вел пропаганду среди населения, произнося пламенные речи. По словам Бергмана, он говорил: "Смотрите, ваши права ограничиваются во всех отношениях. Русские чиновники обращаются с вами ужасно, а правительство хочет поделать из вас землепашцев. Вот покрылись казачьими станицами берега Урала и Волги, вот и северные окраины степей заселены немцами, еще немного времени, и будут заняты Дон, Терек и Кума, а вас стеснят на безводных пространствах и погубят ваши стада, единственный источник вашего существования".

На основе доходивших до него разрозненных сведений, Н. А. Бекетов написал доклад в Коллегию иностранных дел. Он предлагал вызвать в Петербург наместника ханства Убаши, владельцев Еремпеля, Бамбара, Шеаренга, Цебек-Доржи, Лоузанг-Джалчина и Даши-Дондука как главных злоумышленников и произвести дознание.

Из Коллегии указом ответили, что представления губернатора "основательными не признаваются по изъясненным многим уважениям", но вместе с тем предлагалось "никогда в наблюдении вашим за поступками калмык всех вообще, и каждого знатного особливо ослабевать не должно".

Указ из Коллегии был подписан Паниным и Голицыным 3 августа

1770 года. Тем же числом был подписан указ от имени Екатерины II. В десятистраничном тексте указа пространно говорилось о представлении Бекетова, его подозрениях, заслугах калмыков перед Россией и о случавшихся попытках ухода в Джунгарию. В указе перечислены имена и заслуги калмыцких нойонов в следующих выражениях:

"Ваше мнение такое, чтоб в предупреждение начавшейся в калмыцком народе колебленности, забрать сюда главных злоумышленников, и чрез них произвесть следствие, а оные по вашему примечанию: наместника ханства зайсанг Даши-Дондук, другой хошоутов владелец Эремпель, наместников тесть и который теперь один только пред владельцом Замьяном в Хошоутовом роде старшим остается, он же Еремпель за отличную свою храбрость, оказанную в бывшее прошлой весны на речке Калаузе между калмыками и кубанцами сражение и Золотую медаль с нашим портретом получить удостоился, третий калмыцкий поп Лозонг-Джалчин — член общенародного правительства, четвертый — владелец Бамбар — старший летами и знатнейший своим владе¬нием по наместнике из всех Торгоутских владельцов (за казахский поход награжден золотой саблей), пятый — Шеаренг — знатнейший же из всех в наше подданство Зенгорских владельцев вышедших, и которому равномерно за услугу при оном же сражении оказанную Золотая медаль пожалована, и шестой Торгоутской владелец Цебек-Доржи — главный судья в общенародном правительстве, такое же награждение получивший за храбрость при помянутом же сражении".
В указе был сделан упрек и выговор Бекетову за то, что он слушает клевету таких людей, как Замьян, который заботится о своей выгоде, упрек также был сделан переводчику Воронину и полковнику Кишенскову за их подозрительность к верному калмыцкому народу.

В заключении указа Бекетову было указано, чтобы "призвав к себе Замьяна, дать ему знать о нашем неудовольствии в рассуждении неосновательности его доносов, клонящихся к приведению всего калмыцкого народа в замешательство, прибавляя к тому, что одно природное наше великодушие и защитило его от наказания развратникам должного"... Бекетова предупредили, чтобы он приложил все свое старание, чтобы "калмыцкий народ и впредь оставался при настоящем своем роде жития и расположением своим наполняя степи между Кубани и Волги, и Волги же и Яика лежащие, служил и в прикрытие тамошних границ, нежели общая в том произошла перемена: ибо при таких обстоятельствах может быть заняты были б занимаемые ими места магометанскими кубанскими и киргис-касацкими народами, во управлении своем большее затруднение причиняющими и для закона своего больше также и подозрительными".

Эти указы и инструкции из Петербурга парализовали действия Бекетова и Кишенскова. Они были поставлены в двусмысленное положение и ничего сами предпринять не могли, т. к. их донесения подвергались сомнениям и всерьез не воспринимались.

Между тем у калмыцких нойонов шла подготовка к уходу. Убаши под разными предлогами оттягивал отправку калмыцких войск на театр военных действий. В этом случае размолвка с де Медемом была лишь поводом к обидам и разногласиям, а также к затягиванию срока отправки войск.

В конце 1770 года уже началось движение калмыков, особенно владельцев, но они происходили в строжайшем секрете, поэтому никто определенно ничего сказать не мог. Владельцы уклонялись от встреч и откровенных разговоров, а движение улусов мотивировали якобы готовящимся нападением казахов.

В наших архивах не сохранились письменные распоряжения самого Убаши или других нойонов. Остались письма матери и мачехи Убаши, оформленные в форме указов, которые рассылались по улусам. Эти письма-указы дают некоторое представление в том, как и с какой тщательностью готовился уход калмыков. Ниже приводим оригиналы этих указов Мани-Дары и Наджитаны (Це-рен-Джал):

"Мани-Дарино письмо:
Для переправы через Волгу с наказанием плетьми таковых, которые перешли чрез оную без повеления господина своего, посланы Габун-Гунцюк и Лозонг с двумя при них товарищи, которым в возвратной переправе быть послушным, и сверх того в проезд их беспрепятственно давать подводы. Писано года Темир Туулая, месяца Бара 15 дня, т. е. 20 декабря 1770 года. У письма печать сурчугева".

"Мани-Дарино письмо:
Габун Ончику и Лозонгу повелевается у таковых, которые без воли господина своего перешли чрез Волгу и кто в возвратной переправе делает ослушание сколько ваших сил доставать будет, отобрать лошадей и сколько таковых переправившихся чрез Волгу сыщется, тех описав имянно, приехать вам немедленно обще с Шарап Ишею. Шарап Иши имеет ехать на подводах. Писано года Темир Туулая месяца Бара 25 дня, т. е. 30 декабря 1770 года. У письма печать сургучева".

"Наджитаново письмо и печать:
Для отправления в войско к Убаше людей потребны хорошие и жирные лошади, для взятья которых посылается Хорулчи в четырех человеках, кто же не даст лошадей, тем повелевается самим переправиться чрез Волгу, о таковых, которые потравили корма, определяется привесть сюда. Писано года Темир (Туулая), месяца Бара 27 дня, т. е. 1 января 1771 года.

Всякого звания людям повелевается сим посланным подводы давать беспрекословно".

Как видим, в письмах употреблены выражения "с наказанием плетьми", "приехать вам немедленно", "подводы давать беспрекословно". Они говорят о том, что эти ханши, находясь в главной ставке Убаши, выполняли роль главных распорядителей, т. к. остальные разъехались по своим улусам, раскиданным на большой территории, выполняли каждая свою роль, предварительно полученную ими от главных предводителей.

Только профессор Н. Н. Пальмов привел один документ, в котором появляется сам Убаши. 4 января 1771 года наместник Убаши в ухвостье Нарын-Песков (Рын-Песков), в урочище Белту, перед войском и владельцами объявил свое решение уйти из России. Докладывая об этом выступлении Убаши, Кишенсков писал, что при этом наместник "объявил не только с прискор¬бностью, но и с великими слезами".

В это время некоторые нойоны со своими войсками расчищали путь продвижения народа. При этом другие отряды, собиравшие и подгонявшие улусы, разбивали и грабили попадавшие на пути магазины и лавки русских и татарских купцов и жителей. Захватили лагерь капитана Дудина с командой, которого Кишенсков оставил для наблюдения. Очевидцы сообщали, что весь народ уходил с такой поспешностью, "как бы на них было нападение от численнейшего неприятеля, что бросали кибитки, скот, малолетних детей, а особенно идолов".

4—5 января 1771 года уже весь народ был в пути. Во главе десятитысячного войска впереди шли Бамбар, Шеаренг и Гунги, по бокам шли отряды по пять тысяч каждый, на правом фланге под началом Акун-Абуши, левым флангом предводительствовал сын Бамбара — Церен-Делик, позади, под началом Убаши, шли остальные калмыки с их женами, детьми, скотом и имуществом.

Бамбар и Шеаренг разбили крепости и форпосты, находящиеся на берегах Яика и в Индерских горах. Походный атаман Иван Кулагин 25 января доносил: "Калмыцкая Волжская орда переправилась Яик, снизу по Зеленовский форпост, а сверху до которых пор захватили, неизвестно. 19 января, многочисленное войско, так что и степи не было видно, под предводительством Шерет Мурзы (Шеаренг), ханского брата и двух Бамбаровых сынов, со многими знаменами и значками, во втором часу дня, отогнали весь скот, а потом напали на крепость и во весь день шла перестрелка из пушек и ружей, так что казаки весь порох свой расстреляли; при Кулагинской крепости и при прочих крепостях и форпостах, бежали все крещеные калмыки. Зеленовский форпост разбит и весь скот угнан; Гребенщиков форпост пограблен и все люди побиты, сож¬жены и в погребы брошены".

Калмыцкий народ продвигался широкой полосой со своим скотом, имуществом, со всех сторон охраняемый многочисленными войсками.

Известия об уходе калмыков до главных лиц региона стали доходить 7—8 января, а распоряжения стали поступать и того позже. Поступали распоряжения от астраханского губернатора Н. А. Бекетова, астраханского обер-коменданта генерал-майора фон Розенберга, оренбургского губернатора генерал-майора Рейнсдорпа, Гурьевского коменданта бригадира фон Фегезана. 9 января было отправлено донесение генерал-аншефу графу 3. Г. Чернышеву в Коллегию иностранных дел. Розенбергу поступили донесения от Замьяна и Яндыка. Замьян в своем письме Розенбергу предлагал: "Хорошее бы дело было, ежели б поскорее за ними и поиск был учинен, а я для такого поиска не имею при себе команды, а ежели б мне дана была такая команда, то б за ними погоню учинить не преминул, всякое дело надлежит чинить, не упуская время поскорее, я удивляюсь о таком многоважном деле как бы кому неизвестно быть могло". И заканчивает письмо так: "Я, Замьянг, кратко только одним сеансом сие представляю".

В это время уже вышедшие из заварухи русские и татары рассказывали Бекетову и Розенбергу об уходе калмыков.

В погоню за калмыками от Рейнсдорпа были посланы генерал-майор Давыдов и полковник Бейерен, от Яика выступил походный атаман Митрясов. Им удалось от Яика вернуть владельцов Асарху и Маши с улусами Ики-Цохуры и Харахусы, Эркетеневский улус и 300 кибиток татар.

Рейнсдорп обратился к Нурали-хану, чтобы он препятствовал продвижению калмыков, а также послал на сибирскую линию, чтобы там предупредили Аблай-хана о том же.

При переходе калмыков через Эмбу на них напал Яман-Кары, но он был разгромлен.

24 января 1771 года в Государственной Коллегии иностранных дел состоялась секретная промемория об измене хана Убаши, против которого требовалось принять меры. На следующий день из Военной Коллегии поскакали курьеры с секретными указами в Сибирь, Оренбург, Астрахань и другие города. Всем начальникам этих мест предписывалось, "чтоб крайнейше старались, сколько и где возможно будет, чинить над означенными бунтовщиками-калмыками поиск, везде их разбивать, назад возвращать и имущество истреблять, табуны отгонять и в полон их, а наипаче лучших чиновных людей и их детей брать, стараясь, сколько будет возможно, захватить самого наместника ханства". Впоследствии, комментируя этот указ, в "Очерках Волжского низовья" писали, что "все предприятия тогдашних государственных деятелей решительно нигде и ни разу не удались, благодаря чему калмыки, несмотря на многие собранные против них громы и молнии, добрались до китайской границы, не встретив на пути своем ни одного русского солдата...".

Уход калмыков, которые в течение полутора веков охраняли южные границы России от других народов, вызвал тревогу и опасение в умах государственных деятелей, поэтому в указ рассуждалось: "не вознамереваются ли иногда воспользоваться сим случаем обитающие в том краю и окрестные разные народы. И не покусятся ли сделать на границы наши нападения, почитая оные чрез то ослабевшими".

Дальнейший путь калмыки прошли по степным просторам южной Сибири и Казахской орды, не встретив больших препятствий. Распространено мнение, что калмыки подвергались нападениям со стороны казахов и киргизов, которые захватывали и уничтожали уходивших. Это мнение, очевидно, основано на том факте, что на определенном этапе пути калмыки потеряли половину своего состава, но не в результате нападений и поражений от неприятеля, а совсем по другой причине.

Казахский Нурали-хан как подданный российской империи тоже получил указ нападать на калмыков, разорять их и отрывать улусы. Конечно, Нурали-хан и без указов желал бы разбить калмыков и захватить их всех. Но силы калмыков были настолько превосходящими, что при всем желании и старании, он не мог подступиться к калмыкам. Нападения были, в результате которых он захватывал скот или несколько семей, но действия калмыков были не только адекватными, но и более жесткими, в результате он больше терял, чем приобретал.

Убаши предложил Нурали-хану начать переговоры, чтобы "устроить обмен пленных с обеих сторон" и прислал ему письмо. Документ интересен во всех отношениях.

"Почтенного, степенного, сиятельного превосходительства, милостивого, щедрого и честного Убаши-хана письмо Нурали-хану известно да будет:

Издревле небывалое сие весьма большое дело произошло и в смятение нас привело: от стороны российской причиненным нам разорением и противными делами, что мы, торгоуты, вспомня свой закон и отечество, пошли ... желая быть с вами, киргисцами, в добром мире, намерены были о том наперед уведомить и не сделали этого только за огорченным нашим духом"... "Один из ваших Яман-Кура, с тысячью человек, напал на нас, но был разбит и бежал, калмыки, преследуя их, забрали много людей и их имущество"...

"Россияне пусть остаются в своем, а мы, калмыки и кайсаки, бывали: со злодеями — злодей, а с мирными — мирные. В последнем же случае, не за родню ли почитались? При жизни отца моего каким образом бывало? Вы сами знаете, в миру ли мы находились! Хотя большое взаимное воровство бывало, от вас — нам, а от нас к вам посланцы посылаемы бывали. А ныне вы стали против нас, Яман-Кура. Мы всегда добрыми соседями почитались, однако для лошадиных копыт далеко быть не может. Гораздо спокойнее и лутче было бы принять мирные предложения; у нас ведь "генеральной схватки" еще не было, а потому неизвестно еще в чью пользу решится дело".

Казахским Нурали-хану и Аблай-хану грозили с обеих сторон. Из Петербурга приказывали нападать и разорять калмыков, а из Пекина грозили, чтобы они не трогали калмыцкий народ, который идет к ним.
Калмыки уклонились от нападений Нурали-хана и Аблая, пошли по северной стороне озера Балхаш. Они подошли к озеру в июльскую жару, страдая от жажды, утомленные дальним путешествием. Все — и люди и скот — кинулись в воды озера, напились и легли на берегу. На следующий день половина народа не встала, оказалось, что вода в озере была не только соленой, но и недоброкачественной. Здесь, на берегу Балхаша, калмыки, можно сказать, и потерпели самое большое поражение, понеся самый большой урон в людях и скоте. Оставшаяся половина была уже ослаблена не только физически, но и морально. Этим и воспользовались киргизы. Они стали нападать небольшими партиями на калмыков на всем оставшемся пути, отбивать людей и скот. Эти случаи и послужили поводом говорить о том, что киргизы нападали и громили калмыков.

Китайскую границу калмыки пересекли в середине августа. Таким образом, путь от Волги до Китая они проделали за семь с половиной месяцев. Калмыки были встречены цинскими войсками и чиновниками. Цинские власти поселили их в верховьях реки Или, снабдив их на первое время самым необходимым: юртами, рисом, чаем. Наместнику Убаше было пожаловано тысяча лошадей, тысяча штук чаю, тысяча штук шелковых материй, а остальным нойонам всего этого по сотне штук. Цинская администрация разделила калмыков на части по этническому признаку — по родам и поселила их в разных местах Синьцзянской провинции, образованной на территории бывшего Джунгарского ханства.

Убаши и знатные калмыцкие нойоны были приглашены императором и приняты в охотничьем урочище Мурон. "Когда Убаши с людьми прибыл туда, их пригласили в ставку и император дал им аудиенцию... Затем император последовал в свой роскошный загородный дворец Би-шу-шань-чжуань, выстроенный на окраине города Чан-дэ-ду специально для проведения пышных приемов послов от кочевых народов. Когда калмыцкие князья были доставлены во дворец, император устроил праздничные церемонии в дворцовой оранжерее и придворной кумирне, вечером он повелел зажечь различные фонари и устроить фейерверк и одарил каждого из гостей серебром, цветным шелком и различными ценными подарками".

В свою очередь, Убаши преподнес императору две сабли: одну, оправленную семью драгоценными камнями, и другую — покрытую золотом. Он сказал, что эти сабли были вывезены из страны Хонггор его прадедом, ханом Аюкой, который завещал своим сыновьям и внукам хранить их у себя из поколения в поколение, но Убаши преподносит эти сабли в знак того, что "теперь он на веки вечные стал рабом Поднебесной империи и теперь ему не надо будет изнурять себя войнами".

Убаши и другие нойоны были пожалованы маньчжурскими феодальными титулами. За Убаши был сохранен его ханский титул с пожалованием почетного звания "Зориггу" ("Храбрый"). Цебек-Доржи получил титул цинь-вана и почетное звание "Буянту" ("Добродетельный"), Бамбар — титул цзюнь-вана и почетное звание "Биширэлту" ("Благословенный"), Шеаренг также удостоился титула цзюнь-вана с пожалованием ему почетного звания "Билигту" ("Талантливый").

Так завершился уход большей части калмыцкого народа в Китай, этим завершается и история калмыков периода Калмыцкого ханства.