В этой войне калмыки приняли активное участие на начальном ее этапе. Турция стремилась вернуть себе Большую и Малую Кабарду, объявленных по Белградскому мирному договору 1739 года "нейтральной землей". Часть кабардинских владельцев ориентировалась на Россию, другая — на Турцию и Крым. С началом войны на Северный Кавказ была отправлена экспедиция генерала И. Ф. де Медема. На помощь ему русское правительство решило послать калмыков во главе с наместником ханства Убаши; сверх этого 20-тысячное калмыцкое войско должно было присоединиться к армии П. А. Румянцева.

Главное командование над 20-тысячным войском было возложено на владельца Кирипа — младшего сына Галдан-Норбо, внука Дондук-Омбо. О передвижении войска в своем рапорте докладывал полковник И. А. Кишенсков: "По командировании к армии 20-тысячного числа калмыцкого войска, по собрании владельцов, зайсангов и всего войска в урочище Яшколь, продолжали путь вниз, по реке Салу к Дону, а паки чрез оную ж и Маныч перешед, переправились ниже крепости Святого Дмитрия Ростовского, близ Азова, где будучи по требованию главного владельца Кирипа на все калмыцкое войско выдан полумесячный провиант, и шли чрез реку Миус, где по ордеру главнокомандующего генералитета, владелец Ондон с своею частию откомандирован и оставлен по означенной реке Миус, а протчие три владельца, следуя по реке Кринке, к урочищу Корсун, при коем 3 июня генерал-порутчиком и кавалером Бергом встречены и каждый владелец с порученными им пятью тысячным числом войска ружейным копейных и сайдашных порознь осматриваны; а 5 числа владелец Аксахал с четырьмя тысячи командирован ко второй армии, в команду его сиятельству генерал-аншефу и кавалеру, графу Петру Александровичу Румянцеву, и им выдан полумесячный, а оставшим — месячный провиант, и тако велено главному и оставшему при нем владельцу, с войском следовать на реку Волчью, дабы кони их в лутчее поправление пришли, и иметь малые переходы, по приходе ж на ту реку, следуя по оной вниз и по рекам Ганчулу и Янчулу, Сухия и Мокрые Ялы, где от прибывшего генерал-майора Романуса привезено жалованье калмыцкому войску, выдано владельцу — главному сто Рублев, Эмеген-Убаше — пятьдесят рублев, зайсангам и судье по пяти, а протчим по одному рублю, токмо судья Даши-Дондук того денег не принял с тем, что он общенародного калмыцкого правительства главный судья и жалованья получает в год по сту рублев, поэтому всех зайсангов и превосходит, а владелец главный Кирип, ...Романусу письменно сообщил, что пред сим командированному калмыцкому войску в Прусских походах, зайсангам, лекарям, есаулам, знаменщикам, сотникам и рядовым превосходное жалованье давалось..., а паче зайсанг Даши-Дондук просил неудовольствие свое представить куда надлежит". Подойдя к реке Берду, "состоящею границею с турки", соединились с Бергом, где и владелец Ондон соединился с ними. В то время Берг главному владельцу Кирипу персонально объявил, что в настоящее время не может выдать жалованье войску "за дальним от городов расстоянием" и должен с корпусом поспешить в Крым. Поэтому он может "вместо месячного провианта на каждого человека выдать по пятьдесят копеек", на что Кирип согласился. "И те деньги выданы им на Молочных водах, а при том и зайсангу Даши-Дондук в приласкание, что он знатный и пред всеми зайсанги преимущественной человек, а паче от всех почитаемый, чтоб он и войско в доброе распоряжение и неустрашимость от неприятеля приводя поощрении и наставлении подавал, выдано ему пятьдесят рублев. А как с тех же Молочных вод вперед, к неприятелю командированы владелец Эмеген-Убаша, и при нем зайсанг Даши-Дондук в трех тысячах калмык с российскими легкими войски, кои при Соленом озере под Чивашем неприятельского скота, конские, стада рогатого, овец и верблюдов немалое число в добычу получили и несколько человек, взятых в плен, отдали его превосходительству, а от оного озера и далее пришед под Сиваш, оное калмыцкое войско все командировано к Перекопу, чтоб они елико можно побеждали и разорили неприятеля, пленили людей, а скот получали в добычу, дабы чрез то крайне его обессилить, с ними командированы ж подполковник Барзов с гусарскими пикенерным и гадицким полки и с пушки", но оказалось, что владелец Ондон войска свои с добычей отправил на Молочные воды, а при себе оставил только пятьсот человек. "Когда же я,— писал далее Кишенсков,— с Барзовым пришел к владельцу Кирипу, где и владелец Эмеген-Убаша находился, в то самое время приехал зайсанг Басанг и представил владельцам, что с части Эмеген-Убаши, Керетевы калмыки повьючили, коней поседлали и едут в свои домы, слыша оное, владелец Кирип Эмеген-Убаше приказал ехать самому и части его войска удержать, который с тем и уехал". А Кишенсков поехал в ставку Ондона и застал его "на пустой степи с малым числом людей", "а коней оседланных и в руках держащих". На вопрос Кишенскова, почему он отпустил людей, нарушил указ, Ондон ответил, что он поступил "со общего согласия с зайсангом Даши-Дондуком". Даши-Дондук отговорился тем, что не он главный командир, что об уходе войска нужно спросить у владельцев. Эмеген-Убаша главному командиру Кирипу говорил, что за ушедшими войсками нужно послать самого Даши-Дондука, т. к. те ушли по согласию с ним. Даши-Дондук действительно поехал и в урочище Малой Берды большую часть войска остановил, но более тысячи человек "ушли прямо через Дон в калмыцкие улусы". Но по приходу войска на реку Калмиус, Кирип стал говорить, что войска страдают от недоедания, что стали есть коней, его поддержал и Эмеген-Убаша. На что Берг отвечал, что за дальностью городов уже не может достать провиант, а питались бы воины той добычей скотом, которую захватили у неприятеля. Войска продолжали сами уходить, а владельцы говорили, что воины грозятся и их захватить с собой и увезти в степь. "А между тем им, владельцам, от его превосходительства объявлено, что ему зайсанг Саран и Лугури-гелюнг представляли яко зайсанг Даши-Дондук делает возмущение и поощряет калмык к побегу, куда и помянутые зайсанг и Гецюль были призваны, которые в вышеписанном представлении не заперлись, но паки оное при владельцах подтвердили, как же оное о походе приказание калмыки услышали, то владелец Ондон со всею своею частию, Эмеген-Убашиной части Керетевы и Цатановы, и зайсанг Даши-Дондук с несколькими зайсанги ж, да и с частию ж главного владельца Кирипа, Хошоутов зайсанг Хасар с сыном, и всеми протчими Хошоуты и Шабинары все без остатку бежали, а при владельцах, при главном остались Багацохуры как его, Кирипа, собственные, так и братьев его, да князей Дондуковых зайсанг Шарап с своими, при Эмеген-Убаше его собственные, да Бага-Цатанов зайсанг Габун-Джамцо с некоторым числом своего аймаку". Потом по представлениям командиров было выдано жалованье, "начитая на первую дачу, главному владельцу всего 200 руб., Эмеген-Убаше — 100, лекарю и зайсангам по 8 руб. 33 коп. с половиною, есаулам, знаменщикам, хорунжим и сотникам по 1 руб. 50 коп. на месяц, рядовым по одному рублю.

Генерал-майор Романус, видя "оставше за побегом малолюдное при них число людей, 17 сентября полученные для тех владельцов с высочайшим портретом золотые на голубых лентах знаки сам на них вздел, а при том изволил объявить, что о всей их, владельцов, в команде его превосходительства бытности добрых и ревностных поступках, что они к побегу не имели поползновения, а паче старались о удержании от побегу войска, донесет ее величеству великой государыне, с чем и возвратились 18 сентября.

Октября 17 дня 1769 года".

Военный историк, генерал-майор В. А. Потто говорил, что, отправив в армию Румянцева 20-тысячное войско, Убаши сам оставил при себе столько же, к ним еще нужно добавить и 5-тысячный отряд, отправленный на Дунайский театр войны под общим командованием генерала Прозоровского. Выше мы проследили только путь следования калмыцкого войска и некоторые действия отдельных отрядов калмыков, отразившиеся в рапорте Кишенскова.

В. А. Потто подробно описал некоторые моменты этой войны.

"Война началась весной 1769 года нападением кубанских черкесов и татар на наших калмыков. Слух о том, что большая часть калмыцкого войска ушла на Дунай, так соблазнительно подействовал на горцев, что они решились воспользоваться случаем и напасть на их улусы. Но, между тем как крымские султаны Максют и Арслан Гирей вели шесть тысяч отборных всадников к нашим пределам, калмыцкий хан Убаша, со всей своей двадцатитысячной конницей, стоял уже на берегах Калауса и зорко следил за противником. Бой произошел двадцать девятого апреля. Небольшого роста, черномазые, безобразные, но ловкие, "как черти", калмыки превосходили своей воинственностью все азиатские народы и представляли собой противников опасных и грозных. Ламберти, путешествуя по Кавказу за сто лет перед тем, рассказывает об амазонках, сражавшихся с войсками Дадиана Менгрельского. Эти амазонки были калмыцкие женщины, принимавшие участие в битвах наравне со своими мужьями. Однажды несколько тел подобных героинь попало в руки менгрельцев, и Дадиан назначил большую награду тому, кто приведет к нему одну из таких амазонок живой. Современники, упоминая об этом, не говорят, однако же, чтобы кто-нибудь получил подобную награду.

Само собой разумеется, что бой при таких условиях должен был скоро решиться. Черкесы дали тыл, и калмыки насели на них, как дикие звери: они их рубили, резали, загоняли в болота, топили в Калаусе. Все пять знамен, множество оружия и панцирей, пять тысяч лошадей, обозы и вьюки — все это осталось в руках победителей. Пленных взято было немного, немногие же успели бежать, а все остальные пали на поле сражения. На самом месте побоища Убаша велел тогда же насыпать курган и назвал его Курганом победы, а на той стороне Калауса, где кончилась битва,— другой курган, который был назван им Курганом пиршества. Оба эти кургана — памятники битвы — существуют в ставропольских степях и поныне.

По первому известию об этом сражении Медем соединился с калмыцким ханом и стал у горы Бештау, в черте кабардинских владений. Отряд его имел под ружьем не больше трех тысяч человек из четырех рот кизлярской гарнизонной команды, Грузинского гусарского полка и трех эскадронов драгун при десяти орудиях; остальное дополнялось казаками. Но главную силу его составляли двадцать тысяч калмыков, которые, хотя не подчинялись ему непосредственно, однако же Медему поставлено было в обязанность "командовать ханом, но так, чтобы это командование ему не было приметно". Задача трудная, с которой Медем, как увидим дальше, не справился. Как только русские войска вошли в Кабарду, большая часть кабардинцев тотчас присягнула на подданство императрице. Но часть, увлеченная молодыми князьями, укрепилась в соседних горах и, не желая ни нашего, ни турецкого подданства, стремилась отстаивать свою независимость. Медем послал против них конный отряд под начальством гусарского майора князя Ратиева, который шестого июня и имел с ними жаркое дело в ущельях Подкумка. Кабардинцы дрались отважно, но с такой же отвагой нападали на них моздокские казаки во главе с атаманом Савельевым, который сам водил их на завалы. Жестокий бой продолжался до ночи, а к утру неприятель поднял белое знамя и выдал аманатов. Кабардинцы сдались безусловно. Медем назначил к ним русского пристава и, разъяснив им значение и святость присяги, двинулся к Кубани, желая возможно скорее воспользоваться впечатлением, которое должна была произвести в горах весть об истреблении черкесского отряда.

На Кубани, по правому берегу ее, ближе всех к нашим границам жили в то время салтан-аульские ногаи, среди которых еще были живы предания о грозном нашествии Дундука Омбы, сумевшем в четырнадцать дней превратить цветущую страну в обширное кладбище. Салтан-аульцы избежали тогда общего погрома, при¬сягнув на подданство русской императрице. Но лет двадцать назад, увлеченные турецкой пропагандой, они опять ушли на Кубань и теперь со страхом ожидали за это возмездия. Они уже давно следили за тем, какое направление примут калмыки, и как только направление это обозначилось, все, что было живого на Кубани, бросилось спасаться на левую сторону. Но спасаться уже было поздно. Пять тысяч калмыков переправились за ними вплавь и вскоре завязали дело. В то же время другой отряд, под начальством князя Ратиева, был двинут на каменный мост, находящийся в верховьях Кубани близ устья реки Теберды. Мост оказался занятым неприятелем. Савельев спешил четыреста своих казаков и бросился на приступ. Завязался горячий бой. Старый атаман вскоре был ранен, и только когда капитан Фромгольд привел к нему гусарский эскадрон с артиллерией, мост наконец был взят, и войска, перейдя на левый берег Кубани, в пять дней покончили экспедицию. Главным ее результатом было то, что салтан-аульцы опять поступили в русское подданство и были причислены к кабардинскому приставству.

Встревоженные быстрым и решительным успехом русских войск, турки усилили агитацию среди кавказских племен, и первой жертвой враждебного нам движения горцев сделался Кизляр. Воспользовавшись рабочей порой и тем, что Медем был за Кубанью, чеченское племя кистин сделало набег и захватило в садах Кизляра множество жителей, занимавшихся уборкой винограда. Известие об этом заставило Медема возвратиться на линию. Наказанные им чеченцы смирились, возвратили часть пленных и дали аманатов. Но не прошло и года, как эти аманаты бежали, а кистины сделали новый набег ужаснее первого, так как на этот раз, ворвавшись в Кизляр, они не брали жителей в плен, а убивали всех, не разбирая ни пола, ни возраста.

Беспорядки в Чечне в течение всей первой половины 1770 года удержали Медема на линии целое лето. Между тем калмыки, скучая от бездействия, отправили сильную партию под начальством Емегень Убаши к Копылу, который, после разгрома его Дундуком Омбой, был перенесен на один из островов, образуемых быстрым течением Кубани. Два дня скрывалась партия в густом прибрежном камыше, выжидая случая напасть на город врасплох, но так как горцы держались с большой осторожностью, то Емегень потерял наконец терпение и решился действовать открыто. Вся партия его, раздевшись догола, переплыла Кубань верхом и кинулась на город с саблями и пиками. Но здесь их ожидало страшное разочарование: новый город оказался обнесенным глубоким рвом и валом, уставленным рогатками. Пока калмыки выбивали ворота, работая руками и каменьями, со стен загремели пушки, и Емегень принужден был отступить.

(Заметим, что воины Эмеген-Убаши раздетыми шли в атаку. Точно так же поступили воины Галдан-Бошокту-хана в сражении с маньчжурами. Ойратские воины в самый критический момент битвы шли в бой обнаженными, их называли, по словам Бадма Ринчена, "нагими богатырями".)

Чтобы загладить впечатление от этой неудачи, старый Убаша сам двинулся в поход и сделал набег на берега Лабы и Урупа. На этот раз он действовал малыми партиями и ограничился только отгоном скота и истреблением нескольких аулов.

Медем, узнавший об этих экспедициях только в Моздоке, был весьма недоволен преждевременным открытием военных действий и сделал резкое замечание хану. Хан оскорбился и, как лицо владетельное, не считавшее себя обязанным повиноваться простому генералу, собрал своих калмыков и ушел на Волгу. Таким образом, кампания этого года окончилась ничем, и Медем, простояв некоторое время у горы Бештау, распустил войска на зимние квартиры...".

Единственной ошибкой в тексте В. А. Потто является то, что Убашу он назвал "старым Убашой". Ему тогда, в 1769 году, было 25 лет.

Военными действиями калмыков в этой войне завершена служба калмыцких ханов России. Мы не беремся комментировать или делать какие-то выводы. Факты истории сами говорят за себя. Тот же Потто, говоря о прошлом калмыков, писал:

"В позднейшее время кавказской войны станицам угрожала опасность только из-за Терека, где жили чеченцы. Но сто лет назад казак боязливо смотрел и в другую сторону, где бродили толпы дикарей, не менее воинственных, но еще более кровожадных, чем горцы. Когда между буграми, покрывавшими моздокскую степь, показывались бесчисленные табуны коней, войлочные кибитки, и из-под косматых остроконечных шапок сверкали узкие глаза калмыков, казак брался за винтовку и сторожил станицу уже на все стороны".

Заканчивая часть истории калмыцкого народа и его участие в войнах России, особенно на Кавказе и в Крыму, во избежание собственной трактовки ее и политических спекуляций, хотим привести слова одного из ведущих политиков современной России Р. Г. Абдулатипова, который говорит:

"Россия собиралась веками усилиями князей и простолюдинов, ратников и монахов, были и войны и междоусобицы... Я вот никак не могу донести до сознания многих людей, что у нас неверно трактуют кавказскую войну. Ее свели к уничтожению там горцев. Но я ведь историк. Напомню: Россия изначально пришла туда не для войны с Дагестаном или Чечней, она воевала с Ираном и Турцией за влияние на этом пространстве. И народы, живущие там, страдали сначала от турок и иранцев. Каждый сюда приходил со своей "Кавказской войной". С Россией была одна война, а с другими — десять".

Калмыков впереди ждало не менее жестокое испытание — это их уход на восток.