Cначала к Барятинскому были приглашены: Яман с братьями Септенем, Дамрином и с сыном Тарбою и с Септеневым внуком, с которыми состоялся следующий разговор:

Барятинский: За какою нуждою приехали?

Яман: Желаем восприять православную христианскую веру и креститься.

Барятинский: Какая причина всему этому?

Яман: Мы не хотим "быть под властию у хана в общении с протчими калмыками, ибо на них хан сердитует и злобу имеет".

Барятинский: За что хан на них сердится?

Яман: "Хан на них сердитует за то: первое, когда хан имел бой с Дондук Омбою, тогда сын мой Балган, будучи с калмыками с стороны ханской, против Дондук Омбы в бой не вступал; другое, что оной же Балган, по разбитии Дондук Омбою хана, с ним, ханом, не увидевся и оставя его, пошел и кочевал за Доном; третье, что он же, Балган, с ханом и в поход не пошел".

Барятинский: Хан справедливо сердится, потому что действия Балгана "есть важная причина".

Яман: "Вышеписанное все заподлинно было".

Барятинский: Почему о своем намерении не сообщили заранее?

Яман: "Как недавно, сперва Балган креститься пожелал, то и нам присоветовал, и мы оное за благо ж приняли и охотно желаем быть в христианском законе".

Барятинский: "Оное ваше намерение весьма хорошо, токмо надобно вам в том утвердиться и положить намерение, как вам по крещении быть и где кочевать".

Яман: "Мы желаем с улусами своими кочевать особливо при Черкаском или в линии, по рекам Медведице и Илавле, на что б нам позволение было дано".

Барятинский: "Около Черкаского кочевать вас пустить невозможно, а по Медведице и Илавле назначено быть русскому населению".

Яман: "В этом больше полагаюсь на вас, князь".

Барятинский: "Вам, всем зайсангам, как я, так и хан, писали и чрез посланцов приказывали многажды, чтоб вы за Волгу шли, а вы, зайсанги, для чего ослушались и за Волгу итти не хотели".

Яман: "Мы сперва за Волгу не переправлялись за тем, что российские за обиды и исков стали на нас взыскивать".

Барятинский: "Вам можно было уже давно расплатиться в обидах, переправиться за Волгу".

Яман: "Эти иски весьма великие, которые нам платить зело трудно. К тому ж мы под властью ханскою, как выше показали, быть не желаем, и худо ль или добро нам будет, токмо хотим быть на сей стороне, и хотя умереть все вместе в том готовы".

Потом к Барятинскому пригласили эркетеневских же зайсангов: Габунга с братом, сыном и племянником.

Барятинский: Какую нужду имеете?

Габунг: Желаем креститься.

Барятинский: Какая в том причина?

Габунг: "Главные наши сродники Яман с братьями и детьми того пожелали и мы от них отстать не хотим и чтоб быть с ними вместе под особливым правлением, а не у хана".

Барятинский заверил зайсангов, что об их просьбе будет писать в Петербург.

3 октября от полковника поступил рапорт, что ханские эркетеневские зайсанги взяты в Царицын под караул, т. е. арестованы.

В списке, представленном полковником, значились: "Яман, Септен — брат Яманов, Дамрин — брат Яманов же, Тарба — средний сын Яманов, Балганжап — племянник Яманов, Амур — внук Септенев, Габунг — Хулхайчинов брат, Зелем — Габунгов брат, Миладжап — Габунгов сын, Гунчюк — Хулхайчинов сын, Джалчин — Хулхайчинов племянник, Босой — Джалчинов брат, Бату Менко — их же родственник, Сангарай — их же родственник".

Перед этим Яман заявлял, что родственников у него восемнадцать человек, что он имеет 3000 войско, а в улусе у него 4000 кибиток.

Из перечисленных выше зайсангов, Балган был привезен в Москву и по его желанию крещен и дано было ему имя Иван. Яман с братьями Септенем и Дамрином, находясь в Царицыне, все умерли, Иван Балган умер в Петербурге. Эркетеневский улус весь был отдан хану Церен-Дондуку.

В 1732 году Дондук-Омбо со своими улусами и другими захваченными калмыцкими улусами перешел на Кубань в турецкие пределы. Дипломатические шаги Петербурга, предпринятые в Константинополе и в отношении крымского хана о высылке беглеца из своих пределов, успеха не имели. Как отмечено выше, Каплан-Гирей в своем письме к Вейзбаху, сообщал, что Дондук-Омбо находился у них в гостях.

Князь Барятинский был отозван в Петербург, на его место назначили генерал-майора Тараканова.

Дондук-Омбо продолжал свои набеги на улусы, оставшиеся на Волге, угонял скот и захватывал людей. Ему симпатизировали находившиеся за Волгой Доржи Назаров с сыновьями и хошеутовские нойоны. Они тоже совершали набеги на ханские улусы и на Дондук-Даши. В этих условиях хан вынужден был просить защиты у Тараканова.

В октябре 1733 года Дондук-Омбо обратился к генерал - поручику принцу Гессен Гамбургскому и генерал-майору Бибикову, находящимся в крепости Святого Креста, чтобы они поручились, что ему не причинят вреда, если он возвратится на Волгу. Просьбу Дондук-Омбо поддержали его родственники — кабардинские владельцы Магомет и Касай. При этом Дондук-Омбо требовал:

"1) чтоб Петра Тайшина освободить и содержать в прежнем достоинстве; 2) отдать бы крещеных калмык по-прежнему в улусы или б поручить их для содержания Петру Тайшину; 3) возвратить бы им и тех калмык, которые россиянам за малую цену проданы; 4) владельцам Бату и Дондуку отдать их улусы; 5) освободить зайсангов Эркетеневых; 6) его, Дондук-Омбу, содержать с прочими его братьями в равенстве; 7) прислать бы к нему за собственною императорскою рукою и печатью указ". Это действительно была не просьба, а требование. Свое требование нойон заключил тем, чтобы посланца его пропустили ко двору е.и.в.

В мае месяце Тараканов совершил поездку на Кубань. В донесении генерала отмечены некоторые знаки, которые давали сведения о продвижении кочевников. Татаринов поехал с "товарищи от Черного Яру в степь чрез вершины реки Сарпы к урочищу Яшколь, которое расстоянием от Черного Яру ездою три дни", а с этого урочища поехали на речку Джурюк Сал, которая, по сообщениям проводников, будет "от речки Аксай полтора дни", а "от Яшколя два дни, а оттуда поехали на речку Гашон", откуда поехали "до речки Кубряли, а оттуда ехали до другой речки Кубряли ж, а от другой речки до третьей речки Кубряли до урочища Акчюрка, которое от Черкаска расстоянием сутки, а от речки Кубану три дни, ... и оттуда поехали к вершине реки Маныча, которое место расстоянием до Черкаска казачья городка три дни, а оттуда ехали до урочища Эгистюбе (которое от Кубани расстоянием один день), а от Черкаска два дни, где предположено ж у него, Бакты Гирея, с помянутыми посланцы съезжатца, но и тут его не нашли, токмо видели два следа свежие и тут были полдни, и на одном бугре лежал изогнутой камыш и Дондук Омбин калмыченин Накбо сказывал ему, Татаринову, что его, Накбин и Мамутов и Чюрюмов кош и ныне при нем, Бакты Гирее. И он де Накбо, бывши при нем, Бакты Гирее, присмотрел, какие он на таких местах (где с кем предложит съезжатца) оставлял знаки, где выроет на земле круг и проведет концом в которую страну поедет и где его искать, и тако де они рассуждая, оставя камышенную примету, поехали по означенным двум свежим следам и наехали по тем следам за речкою Зегирликом следов с десять свежих же и по тем следам ехали степью к реке Кубану день, где наехали множество следов старых и свежих, по которым и последовали и возвратно приехали к вершине реченной речки Зегирлику, где наехали на место, на котором было восемь огней и оттуда поехали по свежим же следам возвратно к Кубани до урочища Донгузлу, которое к Кубани зело близко, и от Азова расстоянием сутки и от того урочища следы все разошлись розно". Итак, блуждая по следам неизвестных, никого не встретив, вынуждены были они вернуться в Черкасск.

Но при этом было получено известие, что по приходе калмыцких войск на Кубань, "Салад Гирей султан с Кубани отошел в горы и при нем татары Солтон улу и Энбулуки и некоторые другие, а на Кубани остались этсаны и хатай хапчаки, к которым также и к Салад Гирею часто пересылали зайсанга Олдоксонова брата Замбу и протчих и, договорясь с ними, вступили в хатай-хапчатские и во этсанские аулы".

В то же время в заволжских улусах происходили не менее кровопролитные сражения. Доржи Назаров с хошеутовскими нойонами успевали отбивать нападения то со стороны казахов и каракалпаков, то набеги со стороны других своих же улусов.

Хан Церен-Дондук присылал своего посланца - манжика Алдар Омбу к Барятинскому с сообщением, что "Доржа и Лубжа неприятельским образом Шакур-ламиных шабинеров разорили и взяли как бурханов и книг, так скарб и скота и людей и ружей, а у протчих улусных людей чего сколько взято, того и исчислить невозможно". При этом говорил, что "отец мой вышеписанные улусы отдал на поминовение себя Далай-ламе, а Далай-лама приказал, чтоб Шакур-лама теми улусами владел. А по закону нашему, которое отдано бывает Далай-ламе, то не токмо кому раззорять, но ежели недоброю совестию позавидует кто, те как в сей жизни, так и в будущем веке великий грех принять могут. А ныне Доржею и Лубжею взятое буде мне от них возвратить, в том им будет противно. А ежели отданное отцом моим Далай-ламе и взятое Доржею и Лубжею от них я не возвращу, в том буду яко отеческих прав нарушитель и Далай-ламиной суммы повредитель". Он просил генерала о посредничестве в деле восстановления справедливости.

В августе 1733 года состоялся съезд у Тараканова, на котором присутствовали: хан Церен-Дондук с братом Галдан-Данжином, Дондук-Даши с братом Бодонгом, Шакур-лама и другие высокие духовные особы, лучшие зайсанги.

Присутствовавшие высокие особы у генерал-майора 19 августа обедали, "с ними при столах сидело со ста человек, и протчих за ними было с пятьсот человек. А 20 числа генерал-майор был у хана и у Шакур-ламы, а между тем с ханом и братом и племянником его и с Шакур-ламою секретно говорили, к чему допущены были их лутчие зайсанги Самтан и Иши и духовные Намки-гелюн и Сойбин Иши и Алдар Омбо".

Протокольная запись разговора сохранилась полностью, мы решили привести ее с небольшими сокращениями.

Хан, Шакур-лама и все остальные, объясняя причину своего приезда, сказали, что имеют опасность с двух сторон: "первую от Дондук Омбо из-за Волги, другую — от Доржина — сына Лубжи от Яика". Они опасались, что эти нойоны с наступлением зимы могут на них напасть.
Тараканов (с упреком): Если вы знаете об их намерениях и ведете тайные переписки, то обо всем должны нас поставить в известность, чтобы принять решение.

Хан и Шакур-лама: Хотя Лубжа нам душу (клятву) дал, но то ложь. А сам, согласясь с Дондук-Омбо, готовит нападение.

Тараканов: Если "правдиво и прилежно постараетесь", то узнаете о тайных пересылках Лубжи с Дондук-Омбо и нам сообщите, а спорные дела можете решить сами.

Шакур-лама: Надо чтобы Тараканов поручился о безопасности Лубжи, чтобы Лубжа приехал к ним для совета. А если он не приедет, то будет у них война и с Лубжой, и с Дондук-Омбо.

Тараканов: Почему вы между собой так воюете, из-за этого "сами без неприятеля совсем разоритесь и обнищаете, и тому мы удивляемся, что вы ныне между собою в таком несогласии и злобе живете". Он обещал писать Лубже и поручить собой, а также писать е.и.в.

Шакур-лама: "Прежде сего мы друг другу верили и не токмо присяги, но и слова твердо содержали, а хотя о самом себе и о своем народе говорить бы мне и непристойно, однако ж принужден сказать правду, ныне мы стали не люди — собаки, друг другу не верим, и меж собою едимся и сами все видим, что погибаем, да за несогласием и непостоянством исправитца не можем".

Тараканов: "Вы, лама, муж старой и умной и в вашем законе верховная духовная особа, вам надобно всех учить и к лутчему наставлять".

Шакур-лама: "Ныне у нас владельцы все молодые, нас старых людей не слушают, а держат при себе молодых и непостоянных людей, и что с ними выдумают, то и делают".

Тараканов: Всякое дело прежде нужно продумать, а потом действовать.

Шакур-лама: Все то правда, только наши люди ветреные так не рассуждают".

Тараканов: Как думаете мириться с Дондук-Омбо?

Хан и лама: Дондук-Омбо требует к себе Дарма-Балу и Галдан-Данжина, но мы без совета е.и.в. не можем это решить.

Тараканов: С Дондук-Омбо можете помириться и без указа е.и.в., но ведь он вас грабит и угоняет улусы и скот. Также может обмануть всех. А посылать к нему таких первых персон, как ханша Дарма-Бала и Галдан-Данжин, не нужно, "отпускать запрещаю".

Хан и лама говорили о верности своих е.и.в. и сказали, что с Дондук-Омбо "войною свою обиду отмстить желаем".

Тараканов: Война с Дондук-Омбо потребует большого войска, так как Дондук-Омбо сам имеет многочисленное войско, да и кубанцы будут теперь ему помогать, защищая свою землю.

Хан и лама: Конечно, мы надеемся на помощь российских войск, потому что сами не справимся.

Тараканов: Будем ловить Дондук-Омбо, где бы он ни находился, но время упущено. И российские войска вернулись на квартиры. Где вы намерены зимовать?

Хан и лама: За Волгой зимовать опасаемся из-за нападений казахов и каракалпак, поэтому будем зимовать "на нагорной стороне Волги, около Кумы, в Мочагах, где всегда мы зимовали, там у моря места теплые и кормные и снегу там мало бывает".

Тараканов: Вам, из-за опасения со стороны Дондук-Омбо, лучше зимовать между Астраханью и Гурьевом, вверх по Яику, где такие же условия бесснежные, "а от казахов и каракалпаков опасения вам иметь не для чего, ибо оные ныне в подданстве е.и.в. состоят и на вас войною без позволения е.и.в. не пойдут".

Хан и лама очень настаивали, что им лучше зимовать в Мочагах для сохранения скота.

Тараканов предупредил их, что трудно будет их защитить со стороны открытой степи.

Окончательный свой ответ на этот вопрос хан со свитой передали на следующий день через Намки-гелюнга и Иши. Они объявили, что все владельцы "и весь калмыцкий народ советовали и согласились, что конечно надобно зимовать за Волгою, к Куме, в Мочагах".

В начале 1734 года Тараканов был переведен в Киев, а на его место прислан полковник Беклемишев. Он должен был вместе с И. И. Измайловым заниматься калмыцкими делами.

В январе того же года хан и несколько нойонов прислали в Москву своих послов с разными просьбами. К ним были посланы грамоты, "при том случае послано ко всем к ним жалованья товарами, а именно: к хану на 500 рублев, к матери его ханше Дарме-Бале на 500 ж рублев, к ханскому брату Галдан-Данжину на 200, к Шакур-ламе на 300 рублев". "Тогда ж и дербетев владелец Лабан-Дондук прислал сюда посланца своего, донося, как напредь сего Его величество государь император Петр Великий деда его Менко-Темиря тайшу и отца его Четеря-тайшу жаловал и что он, Лабан-Дондук, в калмыцкие междоусобии не вступал, обещая при том и впредь служить верно. А генерал-майор Тараканов в Коллегию доносил, что тот владелец Лабан-Дондук — человек смирный и добрый и кочует спокойно". И Лабан-Дондуку было послано "жалованья товарами на 200 рублев".

Петру Тайшину простили его вину и освободили, разрешив ему ехать ко двору, взяв с собой жену свою, если она пожелает креститься.

В это время Дондук-Омбо с восьмитысячным войском приходил на Волгу, чтобы расправиться с Дондук-Даши и соединиться с Лубжой. Ему удалось захватить Бага-Цатанов улус в 2000 кибиток. При этом к нему присоединился Эркетенев улус в 3000 кибиток.

Генерал Левашов от крепости Святого Креста посылал в погоню за Дондук-Омбо донского походного атамана Ивана Краснощекова и полковника князя Эль-Мурзу Черкасского с "доброконными донскими, яицкими и гребенскими казаками и служилыми татарами, да брагунского владельца Мурдара Бека с братом его и с узденями", но они не догнали мятежника.

В это время пришел указ, в котором говорилось, что по представлениям статского советника Ивана Кирилова и полковника Алексея Тевкелова "о народах калмыцком, башкирском и киргиз-касацком написано, что один с другим весьма несогласные, и ежели калмыки какую противность покажут, то можно на них киргизцов обратить, а напротив того буде киргиз-касаки, что сделают, то на них калмык и башкирцов послать". И так "их смирять и к лутчему послушанию приводить мочно, без посылки российских войск". А потому "ныне в калмыцком народе имеются неспокойства и Дондук Омбо с нагорной стороны, а Доржа Назаров с детьми с луговой стороны чинят многие противности". Поэтому для примирения был послан с грамотой к Дондук Омбо донской старшина Данила Ефремов. "А к Дорже и Лубже велено послать из Астрахани офицера". И если те нойоны не примирятся и будут продолжать свои нападения, "тогда велено генерал-лейтенанту Левашову и генерал-майору Измайлову искать способу оных Дондук Омбу и Доржу, а паче сына его Лубжу силою оружия к покорению привесть или хотя уже искоренить". Предписывалось, если Доржи и Лубжа не прекратят военные нападения, то Левашову, согласовав с Измайловым, посылать "киргизцов на них, калмык, войною, уповая, что когда они, киргизцы, на них, противников, пойдут и поиск над ними учинят, тем приведут их, калмык, в прежнее послушание, а они, киргизцы, заслужат и получат от е.и.в. милостивое жалованье, при том же и добыч себе иметь будут". И велено было "содержать все сие в высшем секрете".

Несмотря на предпринимаемые меры и предосторожности, Дондук-Омбо продолжал нападать с превосходящими силами на калмыцкие улусы. Многих нойонов с улусами он уводил сам, а другие, из-за опасения быть совсем разбитыми и лишенными улусов, сами вынуждены были переходить на его сторону. Силы Дондук-Омбо увеличивались, он успел склонить на свою сторону многих. Оставшиеся при хане улусы жили в страхе, ожидая нападений если не со стороны Дондук-Омбо, то со стороны соседних народов, это и своих же калмыков, которые использовали создав¬шуюся ситуацию и нападали на других.

Создавшееся положение в Калмыцком ханстве обсуждалось на специальном заседании 27 июля 1734 года. В Кабинете е.и.в. присутствовали: вице-канцлер Остерман, действительный тайный советник князь Алексей Михайлович Черкасский, генерал Андрей Иванович Ушаков и действительный советник барон Петр Павлович Шафиров. Свое мнение они 3 августа представили императрице Анне Иоанновне.

По решению Кабинета министров к Дондук-Омбо был отправлен донской старшина Ефремов. Он должен был примирить нойона с ханом, чтобы "со всем калмыцким народом жить в тишине и в покое на прежнем своем месте при Волге". Дондук-Омбо же по возвращении на Волгу должен принести присягу в своей верности, а забранные у других улусы возвратить по принадлежности. С Ефремовым также была "послана грамота и к кабардинским владельцам Магомету Коргокину с братьями, дабы и они с ним, Ефремовым, к Дондук Омбе ехали и его к возвращению на Волгу склоняли".

В инструкции, данной Ефремову, было предписано, чтобы он "кабардинских владельцев склонял к тому обещанием знатного награждения". А о грамоте, посылаемой Дондук-Омбо, говорилось, что он прежнюю не хотел принять стоя, поэтому если он и эту не захочет принять, то ему передать "что издревле обыкновенно не токмо к ним, но и к китайскому богдохану, к турецкому султану и к персицкому шаху посылающиеся императорские грамоты их монаршескою рукою не подписываются, токмо единою печатью утверждаются, и, как он и сам, Дондук Омбо, знает, и к деду его, бывшему Аюке-хану, грамоты присылались без подписи ж императорской руки, только за единою государственною печатью, и везде им верят и по ним исполнение чинят, и для того и ему, Дондук Омбе, в том сомневаться не в чем и надлежит весьма той грамоте верить".

К Дорже Назарову тоже была послана грамота о том, чтобы он с ханом "примирились по древним их калмыцким обыкновениям".

К Измайлову и Беклемишеву предписали "особливые указы". Так как хан Церен-Дондук показал свою неспособность управлять калмыцким народом, то "наведаться секретно и самим усмотреть, кого б из тамошних владельцев в ханы употребить было возможно, который бы мог тем народом управлять и владельцев в покое и согласии содержать так, как и при хане Аюке содержано было, и чтоб они о том свое мнение сюда прислали".

Тогда же Петр Тайшин приехал ко двору и на коленях просил отпустить его вину. И 17 ноября жена его Черен Янжи была представлена пред императрицей и просила о крещении, "посему она и окрещена и наречено ей имя Анна, восприемницею у нее изволила быть Ее величество государыня императрица Анна Иоанновна, восприемником был Остерман".

В это время в Петербург приехал посол от Дондук-Омбо — зайсанг Лама-Джап. В требованиях нойона были те же пункты, приведенные выше, к ним было добавлено: "обретающиеся при нем улусы от него не разлучать"; дать его посланцу на руки "за императорскою рукою грамоты к турецкому султану и к крымскому хану, с какою милостию он, Дондук Омбо, по-прежнему в Россию приемлется".

И в это же самое время дербетевы владельцы, выражая свою верность, писали, "что они в калмыцкие междоусобия никогда не мешались, а ныне зашли на Кубань за бессилием своим и не по своей воле".
Также от Петра Тайшина был зайсанг Матвей Галдей. Он "объявил, что в 1733 году из Дербетева улуса ушло к Азову калмык сто двадцать кибиток, которые по требованию Дондук-Омбы и владельца их Четеря ханом крымским не отданы, а сказано, что они хотят принять магометанский закон".

В то же время сын дербетева владельца Четеря и зять Дондук-Омбы — Гунга Доржи в двух тысячах человек "пришед к Дону между Мелеховской и Раздорской станиц, в урочище Собачьей Коловерти, разбил казачий караул", а потом, переправившись через Дон на салах, разбил 76 кибиток донских юртовских калмык, "из которых взял в полон людей мужеска и женска полу 249 человек, да и донских казаков и малороссиян немало". Да отогнал казацкого и калмыцкого скота: верблюдов 556, лошадей 2687, коров 3342, овец и коз 11638, денег взято 62 рубля и сверх того несколько панцирей, ружья и посуды". Из Черкасска от генерал-майора Шувалова была снаряжена погоня, отбившая 20 малороссиян и 21 человек юртовых калмык.

В 1733 году с турецкой стороны был отправлен под командованием Фети-Гирей солтана "знатный корпус крымских и кубанских войск с тем, чтобы пройти мимо крепости Святого Креста в Персию". Дабы не пропустить эти войска, туда были посланы генерал-поручик принц Гессен Гамбургский и генерал-майор Еропкин, но "из крымцев и кубанцев несколько тысяч человек, под предводительством горских жителей, обойдя российское войско горами и тесными, россиянам неведомыми проходами, напали в одно время как спереди, так и с тылу на российскую команду", которая вынуждена была отступить к реке Терек. Кубанцы и крымцы, потеряв до 2000 человек, прошли в Персию.

Против татар, отправивших войско в Персию, был командирован с Дона походный атаман Иван Фролов, но он, не дойдя до реки Кумы, получил известие, "что в степи есть люди, малою партиею разъезжающие". Поэтому "взяв с собою полковника казачьего Емельяна Борисова и 200 человек, за оными гонялся, которые навели его на вышепомянутое крымское и кубанское войско, а при оном находились и кабардинские владельцы Кашкатовской партии, также и владелец Дондук Омбо с калмыками тысячах в десяти и с пушками своими. И по учиненном на него, Фролова, от того войска нападении полковник казачий Борисов со 100 человек казаков побиты, а атаман Фролов ранен и с 50 человек казаков взят был в полон и содержался у кабардинского владельца Батоки Бековича, откуда высвобожден" позже. При этом Фролов был атакован теми войсками и находился двое суток в осаде. О чем узнав, "Большой Кабарды владельцы Коргокины дети Магомет и Нитча, также и Касай, пришед с войском своим 2500 человеках" выручили и препроводили его в Кабарду.

Военный историк, автор пятитомной истории "Кавказской войны" В. А. Потто эти события описывал несколько иначе. Он писал, что часть тех крымских и кубанских войск с награбленной добычей пошла обратно в Крым "и на реке Куме, повыше урочища Мажар, столкнулась с Краснощековым, который шел на Сулак с полугора-тысячной донской партией. На помощь к крымцам подоспели десять тысяч калмыков, некрасовцев и закубанских горцев. Окруженный со всех сторон Краснощеков устроил вагенбург и засел в осаду. Бой длился двое суток, а на третьи на помощь к русским подошли кабардинцы под предводительством одного из старейших владельцев их, Бамата Кургокина, который оказался шурином калмыцкого вождя Дундука-Омбо, а потому, свидевшись в ним в тот же день, стал уговаривать его пропустить казаков без боя. "Русские идут на Сулак, а не на тебя,— говорил он,— так мой совет не ввязываться в чужое дело. Если ты будешь драться заодно с татарами, то я стану за русских".

Данила Ефремов, согласно инструкции, полученной в Москве, заехал в Кабарду, к владельцам Магомету Коргокину с братьями. К Дондук-Омбо они послали Магомета Коргокина, сына владельца Месоуса, и знатных узденей — Куденетова и Танбиева.

Первый зайсанг Дондук Омбо — Норбо Черень встретил Ефремова в урочище Учкундук, откуда кабардинские владельцы по просьбе Дондук-Омбо были отосланы назад. Оказывается, кубанский сераскир Арслан Гирей, у которого находился Дондук-Омбо, был в неприятельских отношениях с кабардинскими владельцами, поэтому, по существующему положению или обычаю, он вынужден был бы выдать их Арслан Гирею.

На встрече с Дондук-Омбо Ефремов ему подал грамоту е.и.в. и письмо от Остермана, которые тот "принял сидя и в шапке".

Дондук-Омбо при этом выдвинул требование, чтобы он "над прочими калмыцкими владельцами имел старшинство и ими управлял", потому что большая часть калмыцкого народа уже находится при нем. И это подтвердил его посол Джимба Джамсо, которого Ефремов представил, "что он из духовных и его собственный писец и к нему присылаемые письма хранит и все его секреты знает и в нем небессилен, и что Дондук Омбо об нем ему, Ефремову, говорил, что он ему столько верит, сколько самому себе".