Так, Джимба Джамсо сообщил, что при Дондук-Омбо на Кубани калмыцких улусов: "собственных его Бага-Цохур и брата его Бокшурги Ики-Цохур — 6000; Дербетев — 2000; хана Церен-Дондука — 2000; ханского брата Галдан Данжина — 4000; Гунделековского сына Дамрин Бамбара Бага-Цатан — 2000; Дасангова сына Чидана (которого Дондук Омбин сын Галдан Норбо в 1734 году зарезал) — 2000; Петра Тайшина — 300; Дондук Дашиных братьев — 300, при Дорже Назарове с детьми собственных их и других владельцев улусов — 10000; а всех с лишком 28000; в том числе других владельцев и Дондук Омбе не принадлежавших, которыми он завладел, с лишком 10000 кибиток". При этом указано, что при хане Церен-Дондуке и его брате Дондук-Даши, дербетевом Лабан Дондуке, Лекбее хошеутовом, Шакур-ламе осталось всего 10000 кибиток, половина которых "скудные и бесскотные".

После сообщений Джимбы Джамсо и доклада Ефремова в Кабинете министров было решено: когда Дондук-Омбо "к Волге придет и присягу верности учинит и тогда повелено и главное правление над всеми калмыками ему поручить".

Джимбе Джамсо, при его отправлении назад, устно "от кабинетных министров именным императорским указом объявлено: что Дондук Омбо в главные правители калмыцкого народа жалуется в той надежде, что он человек умный и может весь их калмыцкий народ привесть в добрый покой и согласие, и содержать в верности к е.и.в., чего хан Церен Дондук за слабостию своею, а особливо за пьянством, учинить не мог".

Ефремову была дана и секретная инструкция, что если из-за хана Церен-Дондука будут возникать какие-нибудь отрицательные разногласия, то его пристойным образом и под конвоем взять и отправить ко двору.

После изоляции хана у Дондук-Омбо теперь оставался единственный соперник, его двоюродный брат — Дондук-Даши. Эти два нойона были достойными соперниками. Нужно заметить, что приход к власти Дондук-Омбо не говорит о его силе и таланте, то же мог совершить и Дондук-Даши. Только он действовал в тех сложнейших условиях более осмотрительнее, хитрее и продуманнее. Он прекрасно знал всех нойонов и российских генералов, со всеми виделся, говорил и ждал удобного случая.

И об этом соперничестве двух достойных противников, имевших одинаковые права на ханский трон, знали и в российских кругах.

Поэтому из Коллегии писали к Измайлову, чтобы он "калмыцкого владельца Дондук Дашу за показанные к России верности от Дондук Омбиных нападений охранял. И по приходе Дондук Омбы к Волге, старался их, Дондук Омбу и Дондук Дашу, примирить". Если же Дондук Омбо "злобы своей на Дондук Дашу не оставит", то в нужном "случае его, Дондук Дашу, самого принять в город и содержать в довольствии, а буде он в город идти не похочет, то опасно, чтоб он, Дондук Даши, с отчаяния не ушел на Кубань или в Крым." И поэтому губернатору стараться "пристойным образом, призвав в который город, задержать, а по последней мере, где его в малолюдстве излуча, хотя б он и не хотел — взять и содержать во всяком довольстве".

Дондук-Омбо тянул время своего возвращения на Волгу под разными предлогами. И от Ефремова требовал, "чтоб Шакур-лама, а особливо владелец Дондук-Даши в калмыцких улусах не были, ибо он от Дондук-Даши опасается и согласен с ним быть не надеется".

Хан Церен-Дондук и Шакур-лама 15 ноября 1735 года были задержаны в Царицыне и отправлены в Москву, а затем — в Петербург.

По приближении своем Дондук-Омбо соблюдал осторожность, страховал себя от нападений как со стороны крымцев, так и со стороны российских войск.

13 октября он с войском пришел на урочище Россоши и расположился своим лагерем в десяти верстах от ставки губернатора. Дондук-Омбо потребовал, чтобы поблизости от них не было никаких войск. После согласований этих требований, "в двух верстах от лагеря поставлено было две ставки, одна для публичных, а другая для уединенных разговоров, и при том еще палатки и кибитка. И от ставки, саженях в 20, караул из 12 человек драгун с тремя барабанщиками, да в саженях пяти музыка, а по установле¬нии всего того прислан был от Дондук Омбы тот же зайсанг Абуджи, который ходя по ставкам, осматривал, нет ли чего в них скрытного к их повреждению и не заведено ль где войско, и, осмотря, послал к Дондук Омбе с известием нарочных, а сам остался при ставках".

На следующий день, 14 ноября, Дондук-Омбо с братом Бокшургой, Лубжей и Бату в сопровождении зайсангов и более 2000 человек, "все оружейные и старшина Данила Ефремов приехали к губернаторской ставке и, не доехав до оной сажени за 20, остановились и слезли с лошадей, а как войско их все ставки окружили и оружие свое приуготовили — тогда они, владельцы, сняли с себя сабли и губернатор Измайлов, подошед к ним, их встретил и по взаимных комплиментах — взял было Дондук Омбу за руку, чтоб до ставки проводить, но он говорил губернатору, что есть его из владельцев старее, а старых людей должен он, Дондук Омбо, почитать, указывая на владельца Бату, почему губернатор, взяв Дондук Омбо правою, а Бату — левою рукою, к ставкам повел, а прочие за ними шли, причем били в барабаны "поход" и музыка играла".

Придя в ставку, "сели в переднее место: по правую губернатора сторону — Лубжа, подле его Бату, а подле уже оного — Дондук Омбо, подле его лекарь его — Зодбо Джамцо, позади Дондук Омбы — Манжи Джимба Джамсо, а потом — зайсанги. По другую сторону подле губернатора — владелец Бокшурга, а затем прочие их попы и зайсанги, все вокруг, а при губернаторе больше при том случае не было, кактолько дети его, Данила Ефремов, секретарь Василий Чириков, адъютант и два переводчика".

Поданный губернатором текст присяги Дондук-Омбо, прочтя сам, "приказал первому своему зайсангу Норбо Череню читать всем вслух". При этом он высказал возражение, что сюда не включены те владельцы, которые к нему пришли позже, поэтому могут возникнуть споры. На что губернатор говорил ему, что он, уже будучи главным управителем, сможет решать все эти вопросы по своему усмотрению.

Потом Дондук-Омбо дал знать губернатору, что с ним будет говорить секретно, и они вышли в другую ставку. При Дондук-Омбо был его первый зайсанг Норбо Черень и Манжи Джимба Джамсо, а при губернаторе — старшина Данила Ефремов, секретарь Васи¬лий Чириков и переводчик Яков Самсонов. Дондук-Омбо говорил, что хотя он такую присягу и должен дать, только "противен ему владелец Дондук Даши, которому не оставит он, Дондук Омбо, учинить отмщения". И если в присяге будет написано, что обиды никому не причинит "кроме Дондук-Даши, то он присягать и будет". Согласились на том, что по этому вопросу он будет писать е.и.в. "И потом, взяв экземпляр присяги, приказал Джимбе Джамсе на оном подписать, что в верном подданстве и в послушании присягу учинил, и ту надпись и он, Дондук Омбо, подписал рукою своею и печать свою к тому приложил".

При этом Дондук-Омбо попросил губернатора, чтобы присутствовал находящийся здесь крымский татарин Тугул Дархан, чтобы видел, "какая будет ему, Дондук Омбе, милость е.и.в.".

По возвращении "в публичную ставку, Дондук Омбо приказал присягу свою зайсангу Норбо Череню пред всеми вслух прочесть и, по прочтении оной, говорил, что он е.и.в. верным подданным и в послушании воли и указам е.и.в. до конца жизни своей непременно быть желает и потом, взяв бурхана, положил на свою голову и ту присягу сам губернатору отдал, а губернатор затем объявил его, Дондук Омбу, главным калмыцкого народа управителем. После того присягали прочие владельцы, то есть Бокшурга, Лубжа и Бату, и их знатные попы и зайсанги, и читаны были им и всем калмыкам печатные — о учинении Дондук Омбо главным управителем — грамоты". Дондук-Омбо "за высочайшую е.и.в. милость приносил нижайшее благодарение и за здравие е.и.в., приняв однесенную ему чарку водки, немного выпил и, отдав оную зайсангу своему, отговорился, что хотя он от рождения своего никакого вина не пивал, но за здравие е.и.в. — пил, а прочие владельцы и зайсанги пили довольно и сколько кто мог".

Для калмыцкого войска тоже было поставлено угощение. "Bo все то время играла музыка, а в лагере губернаторском производилась и ружейная пальба". Владельцы, зайсанги и духовные — все получили подарки. На третий день Измайлов отъехал в Царицын, а при Дондук-Омбо был оставлен Данила Ефремов.

Заметим здесь, что присутствовавший татарин Тугул, хану Церен-Дондуку ранее говорил: "Тебе наш крымский хан и Жан Темир говорят, чтоб ты с русскими людьми в миру не был, всегда бы войну имел, а шел бы под власть нашего турецкого хана". На что Церен-Дондук ответил, такого никогда не совершит против российского государства, т. к. "отец мой был ханом и российскому государству такого не делал, русские люди меня вам в обиду не дадут, а с вашим ханом готов, что друг к другу отсылатца с поздравлением", т. е. жить в мире и дружбе.

По возвращении к Волге, Дондук-Омбо послал Джимбу Джамсо в Петербург с просьбой, чтобы, во-первых, в калмыцких улусах при нем не были хан Церен-Дондук и Шакур-лама и просил их не крестить, говоря, что если "они будут крещены, то оставление ими своего закона имеет быть причиною, что он, Дондук-Омбо от того будет мучим совестию". Во-вторых, главный управитель высказывал опасение со стороны Дондук-Даши. Так как он "вместе с ним в калмыцких улусах жить не желает, а желает, чтоб его тамо в улусах не было и просит, чтоб к тому от стороны е.и.в. приняты были потребные меры, а ежели того учинено не будет, то он, Дондук Омбо, принужден то учинить собою, объявляя, что и напредь сего они, калмыцкие владельцы, между собою некоторых искореняли", то есть убивали.

В одном из пунктов донесения посол говорил, что прежде "между россиян и калмык древнее обыкновение" было, каким образом суд производить, а "ныне, за частыми их калмыцкими междоусобиями и за многими с тамошними россияны произшедшими ссоры, то вышло из памяти, и российские городовые командиры судят по своим российским, а калмыцкие владельцы — по своим, калмыцким правам, и от того обидимым обоих сторон довольства не чинится". И Дондук-Омбо просил опубликовать указ, "каким образом между россияны и калмыки суд производить".

Дондук-Омбо также напомнил, что перед этим, когда от казахов и татар "были на их, калмыцкие улусы, военные наступления и тогда от российских тамошних командиров требовано обороны, но ной не получено за отговорками, что указу о том не было". Поэтому он просил, "чтоб дать ему на руки грамоту с прочетом тамошним командирам, чтобы оные во время таких неприятельских приходов улусам их без отговорок российскими войски и пушки охранение чинили".

В девятом пункте послания Дондук-Омбо говорил, что при своем уходе с Кубани, он крымскому хану объявил, что идет по-прежнему в подданство е.и.в. и "во время между российскою империею и турками содержания мира он, Дондук Омбо, калмык своих на крымские и кубанские набеги чинить не допустит", но если между двумя империями "будет война, то в таком случае он, Дондук Омбо яко подданной е.и.в. имеет поступать по указам е.и.в.". Поэтому он просил, если "с турками будет разрыв мира, то б немедленно его, Дондук Омбо, уведомить, чтоб он мог от нападения кубанских татар улусы свои охранить, объявляя, что в зимнее время их калмыцкие улусы кочуют на нагорной стороне и от кубанцов не зело в дальнем расстоянии".

Дондук-Омбо хорошо продумывал свои действия в отношениях с Россией и с соседними народами, не забывая при этом решать вопросы внутренних взаимоотношений, спорные судебные дела, заботиться о кочевых местах улусов и их безопасности.

Его посланец Джимба Джамсо с почетом и награждением был отправлен домой. Главному управителю были отпущены денежное и хлебное жалованье с обещанием и на будущее.

Служба Дондук-Омбо на верность началась с военных действий, с участия в русско-турецкой войне. Эта кампания началась для России неудачно. 40-тысячный корпус генерала Леонтьева, в 1735 году двинувшийся на Перекоп, не достигнув цели, вернулся назад. В следующем году армия под командованием Миниха действовала успешнее, заняла столицу ханства Бахчисарай, но, опасаясь быть запертой возвращавшимися из иранских провин¬ций татарами, которые проходили через крепость Святого Креста, отступила из Крыма.

Более успешно русские войска действовали под Азовом и на Кубани. Об участии калмыков в этой войне подробно написал В. А. Потто. Он поведал, что фельдмаршал Ласси осадил Азов, "сорок тысяч калмыков, под начальством хана Дундука Омбы, прошли за Кубань и в верховьях Урупа напали на ногайцев. Несмотря на крепкую местность, становище взято было штурмом"...

"Проведав затем, что десять тысяч ногайских кибиток, принадлежавших султан - аульскому роду, стоят в верховьях реки Зеленчук, хан повернул в ту сторону, но не смея штурмовать ногайцев, засевших в тесном ущелье, он обложил их станом и тридцать семь дней держал в непрерывной осаде. Наконец на помощь к нему подошли казаки с Дона и с Терека. Тогда ногайцы увидели невозможность дальнейшего сопротивления и, чтобы спасти себе жизнь, поспешили отдаться в русское подданство. Их немедленно выселили на Куму и Терек". Потом калмыки, переждав весенние разливы рек, "снова пошли на Кубань вместе с донцами и терца¬ми". На этот раз в четырнадцать дней пройдено было ими все пространство от истоков этой реки до самого впадения ее в Черное море. Сильная крепость Копыл, резиденция турецких сераскиров, была взята приступом и уничтожена; остальные города, становища, аулы были истреблены, и вся страна, превращенная в пустыню, спалена огнем и покрыта развалинами, пеплом и трупами. Досталось мимоходом при этом и нашим некрасовским раскольникам".

"Когда калмыки и казаки двинулись назад,— говорит очевидец,— то они оставили после себя больше пятнадцати тысяч трупов, которые валялись по полям, потому что прибирать их было некому". Столь совершенной победы и такой огромной добычи казаки никогда еще не приобретали".

Весной 1737 года Дондук-Омбо вернулся на Кубань. "Усиленными маршами, по сто и более верст в один переход, прошел он через выжженные татарами степи, где не было корма коням, и, достигнув устья Кубани, взял и уничтожил богатый город Темрюк, не отстоявший себя даже пушечным боем. Янычары, составлявшие его гарнизон, поголовно были вырезаны; некрасовские городки, находившиеся по соседству, разрушены, а сами некрасовцы загнаны в невылазные плавни. Одни только черкесские племена адыге избежали погрома, и то лишь потому, что ушли в неприступные горы, куда итти за ними не было никакой надобности. Азов в это время уже сдался, и так как на Кубани, за совершенным уничтожением всего живого, делать больше было решительно нечего, то казаки возвратились домой, а Дондук с частью калмыцкого войска присоединился к фельдмаршалу Ласси и с ним участвовал в крымских походах".

В. А. Потто из походов Дондук-Омбо сделал некоторые выводы о его полководческом таланте. Так он писал, что "калмыцкий хан, человек полудикий, лучше наших фельдмаршалов понял, с кем имеет дело, и потому-то без артиллерии и рогаток, без обоза и провианта, с одной только конницей, в два-три живых и быстрых набега он сделал более, нежели сделали в Крыму целые регулярные армии. В эту войну регулярные армии наши четыре раза занимали Крым и четыре раза его оставляли. Чтобы судить о наших потерях, довольно сказать, что в первом походе Миниха мы потеряли из пятидесяти тысяч людей тридцать тысяч, погибших исключительно от зноя и безводицы. Императрица была так довольна службой калмыцкого хана, что послала ему в дар соболью шубу и драгоценную саблю".

В марте 1737 года из Петербурга от имени императрицы Анны Иоанновны была прислана грамота Дондук-Омбо. В ней говорилось: "Мы, великая государыня наше императорское величество, усматривая от того времени, когда по всемилостивейшему нашему соизволению поручено тебе, подданному нашему, главное правление над всем калмыцким народом верные к нам твои, подданного нашего, службы, порядочное правление калмыцкого народа, показанную ревность и прилежность и знатные поиски над неприятели нашими кубанцы, всемилостивейше жалуем тебя, подданного нашего, и учреждаем ханом калмыцким и во знак нашея императорского величества к тебе, подданному нашему, милости повелели к вам послать нарочно отсюда знатную персону обер штер-крикс комиссара Федора Соймонова... и знаки ханства: знамя, саблю, шубу, шапку тебе вручить".

Когда приехал государственный адмиралтейский обер штер-крикс комиссар Соймонов с атаманом Данилой Ефремовым, Дондук-Омбо со ставкой находился в урочище Шорпа. Приехавшие, обговаривая предстоящее объявление грамоты, жили восемь дней. Затем они пришли в ставку нойона и несколько часов находились в кибитке. Потом вышли из кибитки Данила Ефремов и знатный первый зайсанг Норбо Черень. И перед кибиткой Данила Ефремов собравшимся прочитал указ о пожаловании Дондук-Омбо калмыцким ханом, а Норбо Черень прочитал текст на калмыцком языке. По прочтении указа, собравшиеся с тысячу человек, "по своему обыкновению кланялись и благодарили". Из знатных нойонов присутствовали Бату Чакдорджапов, Доржи Назарова сын — Бай, "да владельца Четеря брат — Солом Доржа". Потом Соймонов и Ефремов поздравили хана и возвратились к своим ставкам. Через "три дни был у Дондука Омбы публичной праздник Урюс, на которой были званы Соймонов и Ефремов и обедали, и при том были и означенные владельцы, да калмыцкого народа мужеска и женска полу было с семь тысяч человек и по обеде, сидя до вечера, разъехались каждый к себе".

При этом сын хана Галдан-Норбо и Ефремов стали собираться в поход. Через четыре дня выехали, командирами при войсках, кроме Галдан-Норбо и Ефремова, были Бату, Бай, Лекбей и Лабан Дондук. При них должно было быть десять тысяч войска. Но из Черкасска от Данилы Ефремова приехал Иван Поздеев и объявил, что столько войска не имеется. "Дондук Омбо приказал немедленно собрать войска в дополнение пять тысяч человек", которые были собраны и с зайсангами отправлены в Черкасск и через два дня они отправились в Крым.

Об успешных боевых действиях Дондук-Омбо осталось много подробных сведений, которые вошли в различные рапорты, донесения и доклады с арены боев. Эти исторические документы впоследствии были изданы.

Так например, в "Сборнике русского исторического общества", напечатаны бумаги Кабинета Министров императрицы Анны Иоанновны. В одном Протоколе от 14 апреля 1738 года к генерал-фельдмаршалу императрица за собственной подписью говорила, что к Дондук-Омбо был специально послан капитан-поручик Лопухин для "побуждения его к походу при вас с калмыцким войском" на Крым. Но хан упорно стоял на том, что "ему против Кубани итти надобно". Поэтому, писала императрица, "мы уже на то ему позволить и удовольствоваться принуждены, что иногда и от сей его на Кубань экспедиции не без знатной пользы быть может, понеже, таким образом, с трех сторон вдруг на неприятеля нападение учинится". И генералу было предписано, чтобы при случае и он помог войсками.

Другой участник тех событий Г. Манштейн, "бывший в Российско-императорской и Прусско-королевской службах", оставил "Записки". В них он писал: "В начале апреля месяца выступил Дондук Омбо с 20000 подданных ему калмык и следовал к Кубани". От захваченного пленника узнав положение противника, он спешно "между рек Кубани и Орпы нагнал кубанцов. Они занимали выгоднейшее положение и установили кибитки свои вокруг себя в три ряда, наподобие укрепления. Однако это не удержало Дондук Омбо. Он поручил сыну своему Галдан Норме с 10000 человек напасть на неприятеля. Галдан прямо пошел на них и приближась, войско свое спешил и напал на кубанцов с храбростью. Они встретили его равномерно и по продолжившемся два часа сопротивлении были разбиты". Далее Манштейн повторяет сведения о том, что Дондук-Омбо держал в осаде кубанцев и вместе с донскими казаками принудил их к сдаче. Но при этом он сообщил, что сдавшиеся прислали к Дондук-Омбо "знатнейших мурз с объявлением, что они хотят Российской империи покориться и просят его принять их как подданных самодержицы всероссийской". Это предложение было принято. "Султан и 200 мурз явились к Дондук Омбо в табор, учинили в хранении верности присягу и оставили несколько знатнейших своих аманатами".

Манштейн одну из глав своих "Записок" назвал "Удивительное предприятие калмык", в которой писал:

"Фельдмаршал Ласси во время сражения приказал калмыкам окружить неприятеля и напасть на него с тылу и с боку. По окончании битвы их не было на месте, что очень беспокоило фельдмаршала, он опасался недалеко ли преследовали неприятеля в горы, и чтоб там их не отрезали от армии и всех не истребили. Но через два дня приехали они к армии, привели с собою более 1000 человек пленных, в числе коих находилися и мурзы, и сказывали, что из своего собственного побуждения проехали по горам до самого Бахчисарая". В Крыму тогда было 5000 калмыцкого войска, командовали ими, кроме Галдан-Норбо, Бату Чакдорджапов и другие.
Затем это войско, в составе армии Ласси, продолжило наступление вдоль Азовского моря и подошло к лучшему городу тогдашнего Крыма — Карас-Базару.

Крымский хан "с большим ополчением отборных татар вышел атаковать армию. Татары сначала приступали с храбростию, но чрез час казаки и калмыки сбили их с немалым уроном и преследовали в горы около 15 верст".

Этот эпизод из военной истории калмыков использовал в своем романе "Слово и дело" Валентин Пикуль и с присущим ему талантом романиста ярко описал картину похода. Писатель назвал героя "тысячником", но он был "темником". Нужно заметить, что командиры такого ранга, как Бату, Галдан-Норбо командовали войсками численностью свыше 5—10 тысяч воинов, а тысячниками при них были нойоны с войсками своих улусов.

Например, Чакдорджап, Аюка-хан, Дондук-Омбо, находившиеся во главе армий, выступали в поход, имея свыше десяти-двадцати тысяч воинов, а командование меньшим по численности войском поручали именно темникам и тысячникам. Знаменитый Мазан-батыр, например, был тысячником.

В. А. Потто писал, что "замечательные действия калмыков, бесспорно, много содействовали нашему успеху в турецкой войне, завершившейся в 1739 году Белградским миром". Согласно этого договора к России отошел тогда Азов.

Численность калмыцкого войска при Дондук-Омбо доходила до 50000. Он на Кубани при себе имел 30-тысячную армию, а на Волге, при его жене, находилась 20-тысячная армия, охранявшая калмыцкие улусы от казахов.

О готовящемся походе казахов и каракалпаков еще в 1736 году доносил Соймонов. Он с тревогой писал, что не хватает людей и ходатайствовал: "Всепокорно прошу не соизволит ли откуда для показанного резону нерегулярных конных на нынешнюю зиму для разъезду между поставленными солдатами какое число определить или не употребить ли здесь имеющихся крещеных калмык, купя им от казны лошадей и военное оружие, до трехсот человек, и дать им для лучшей их охоты, чтобы ревностнее поступали, в вознаграждение денег, ибо они, калмыки, здесь своих лошадей, также и военного оружия, за скудостию, не имеют".

Соймонов свою просьбу повторил и в следующем году, и Коллегия решила удовлетворить ходатайство. Оказалось, что с такой же просьбой обращался и астраханский губернатор Измайлов. Он "просил разрешения выбрать и выписать при Астрахани крещеных калмык шестьсот человек годных к военной службе". Это представление оставалось в Сенате без рассмотрения до декабря 1736 года, до прошения Соймонова, напоминавшего "об опасности, грозившей калмыцким улусам со стороны каракалпак¬ского нашествия". В Коллегии иностранных дел предположили "толь наипаче необходимым, что покамест калмыцкий хан Дондук Омбо из Кубанского похода не возвратился, калмыцкие улусы, конечно, надобно было от такого нападения охранять и до разорения не допускать, что ему, Дондук Омбе, при наряде в этот поход обещано".
По этим донесениям Правительствующий Сенат от 4 января 1737 года приказал: "по мнениям оной Коллегии и его вице-губернатора для охранения калмыцких улусов от намеренного каракалпацкого нападения употребить ныне в службу имеющихся при Астрахани крещеных калмык до 300 человек. И для лучшего их к тому охоты и чтобы ревностнее служили купить из казны лошадей и ружья".

Указ был получен в Астрахани 10 февраля 1737 года. Соймонов распорядился о сформировании команды. Рядовых казаков из калмык записано было 271 человек. Командиром над ними поставлен был "казацкой службы полковник Слободчиков".

Один из зайсангов был назначен "главным якобы товарищем сотнику", да и из калмыцких старост шесть человек назначены хорунжими, рядовых 271 и русских 22 человека.

Эти калмыки и были первыми казаками Астраханского казачьего войска.