|
Златкин
И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). Издательство «Наука», Москва,
1964.
ГЛАВА
ВТОРАЯ
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ОБРАЗОВАНИЯ ДЖУНГАРСКОГО ХАНСТВА
Конец XVI и первая половина XVII в. занимают особое
место в истории Западной Монголии. События этого времени подготовили и
обусловили образование Джунгарского ханства, которое возникло не вследствие
тех или иных случайных причин, а как закономерный результат объективных
процессов, развивавшихся в монгольском обществе. Характерные для рассматриваемого
периода длительная борьба ойратских феодалов против их внешних противников
и ожесточенная междоусобная борьба являются отражением указанных процессов
и могут быть правильно поняты лишь в связи с ними.
Еще В. Котвич отмечал тот большой интерес, который проявляли
исследователи к данному периоду ойратской истории. Однако «источники для
освещения этого периода, обнимающего более 150 лет,— говорил он,— еще
не только не использованы, но и не приведены в должную известность». В
результате возникли значительные расхождения между исследователями по
ряду важных проблем, связанных с историей образования Джунгарского ханства.
Одни из них видели в исторических событиях того времени отражение старых
стремлений ойратских правителей восстановить империю Чингисхана и развернуть
широкую экспансию против сопредельных стран, что стало якобы возможным
тогда, когда во главе ойратов оказались энергичные вожди из дома Чорос,
потомки Тогона и Эсена.
На этой точке зрения стояли Н. Бичурин, А. Позднеев,
Н. Веселовский, С. Козин и др. Первому из упомянутых исследователей принадлежит
следующее рассуждение: «По истечении такого времени (т. е. от Эсена до
конца XVI в.— И. 3.) пробудились они наконец от долговременного усыпления
и бездействия и, чувствуя в себе новые силы, устремили внимание к восстановлению
прежней своей славы; но недоставало благоразумного единодушия, и потому
действовали и избирали к тому средства по личным видам. Хан Хара-Хула,
как глава ойратов, желал ввести единодержавие, а владетели поколений хотели
отдельно царствовать». В другом месте Н. Бичурин писал: «По внимательном
соображении обоесторонних сведений о переходе торготов от Алтая в Россию
каждый убедится в истине, что сей переход, случившийся в одно время с
переселением хошотов от Алтая же к Хухунору, произошел не от взаимных
неудовольствий между ханами. В помянутых переселениях открывается новый
и обдуманный план хитрых замыслов, которых в начале даже и Пекинский кабинет
не мог приметить... Таким образом ойраты без кровопролития приобрели господство
над обширными странами в Азии от Алтая на запад до Каспийского моря, на
юг до пределов Индии. Из сих обстоятельств очевидно, что ойраты, размножившись
в продолжении 150-летнего мира от Эсеня до Хара-Хулы, замыслили восстановить
древнюю Чингисханову империю в Азии, и начало, увенчанное столь счастливым
успехом, много обещало им в будущем». Вот как рисовались Н. Бичурину смысл
событий рассматриваемого времени и их внутренний механизм.
А. Позднеев со своей стороны решительно возражал против
точки зрения П. Рычкова, И. Лепехина, И. Георги, П. Палласа, Н. Страхова,
Н. Нефедьева, Ф. Бюллера, К. Костенкова и других, утверждавших, что в
начале XVII в. в среде ойратских (калмыцких) поколений в Джунгарии последовательно
появлялись деятельные князья (Хара-Хула, сын его Батур-хунтайджи и другие),
которые стремились сплотить эти разрозненные поколения в одно целое. «Не
задумываясь особенно над внутренним смыслом этого сказания,— писал А.
Позднеев,— у нас порешили, что зюнгарские князья начала XVII в. стремились
к образованию степной монархии под своей властью и что Хо-Урлюк, не желая
подчиниться этой власти, собрал 50000 кибиток своих данников и откочевал
с ними в русские пределы».
Отвергая точку зрения указанных авторов, А. Позднеев,
ссылаясь на не названные им сказания восточных историков, а также на «дух
жизни и быта кочевых народов», излагал свое понимание процессов, происходивших
в ойратском обществе на рубеже XVI—XVII вв. «Известно,— писал он,— что
все кочевники живут отдельными поколениями, и каждое из этих поколений
управляется своим родоначальником. Не менее обычным фактом в истории Востока
является то, что кочевые поколения, действуя поодиночке, никогда не чувствуют
себя настолько могущественными, чтобы начать какое-нибудь дело, помимо
простого набега и грабежа, а проявляют свою силу во вне только в том случае,
если явится у них предводитель, который соединит их мелкие поколения в
единый союз». Так было и у ойратов, пока «в начале XVII в. не явились
у них новые предводители в лице Хара-хулы и преемника его Батур-хун-тайчжи,
которые снова начали объединять ойратские поколения. Это объединение совершенно
не было стремлением к единодержавию и не походило ни на подчинение вассальных
владений в Европе, ни на уничтожение уделов в России». Так представлял
себе движущие силы истории кочевых народов А. Позднеев, по мнению которого
все дело было в личных качествах и способностях предводителей. «Были у
него (у предводителя.— И. 3.) способности административные (как у Батур-хун-тайчжия)
— поколения скрепляли свой союз изданием гражданских постановлений; имел
он у себя исключительные таланты полководца (как Чингис-хан, Эсень и другие)—они
ознаменовывали себя одними войнами... Таковы заключения, выводимые нами
из наблюдений над исторической жизнью кочевников и дающие нам совершенно
иной взгляд на причины перехода калмыков в пределы России».
Уход из Джунгарии торгоутов и хошоутов, по мнению А.
Позднеева, не только не ослабил ойратский союз, но, напротив, весьма его
усилил. «А между тем именно это — то время (т. е. 30-е годы XVII в.— И.
3.) и должно почитать за самый блестящий период усиления зюнгаров. Ойраты
господствовали тогда над всем пространством от берегов Каспия на западе
до Алашани на востоке и от Урала на севере до пределов Индии к югу. Это
могущество дало им возможность вслед за сим овладеть еще Восточным Туркестаном,
а в конце XVII в. распространить свои завоевания на всю Монголию... Перекочевка
Хо-Урлюка с его калмыками в Россию совершалась с общего ведома, одобрения
и согласия всех ойратских поколений».
Такова позиция крупнейшего монголоведа конца XIX — начала
XX в. Она может служить образцом упрощенного анализа исторических явлений,
в результате чего этот анализ оказывается в полном противоречии с исторической
действительностью.
Н. Веселовский в своих лекциях об истории монголов выражал
согласие с точкой зрения Иакинфа на причины откочевки из Джунгарии торгоутов
и хошоутов. Ссылаясь на авторитет Н. Бичурина, Н. Веселовский говорил,
что «это был хорошо задуманный план для завоевания новых земель и восстановления
империи Чингисхана, а вовсе не удаление из вражды».
С. Козин, исследуя исторические корни калмыцкого эпического
сказания «Джангариада», в свою очередь писал: «Достаточно известны соображения
Иакинфа Бичурина, а за ним профессоров Н. Веселовского и А. Позднеева,
приписывавших ойратским предводителям идеи политического преемства наследия
юаньских императоров, а также политические замыслы и планы восстановления
в XVII столетии и, может быть, еще раньше, уже при Эсене в XV столетии,
восстановления Юаньской империи; концепция эта получает неожиданное подкрепление
в столь необычном источнике, как наша эпопея». Ниже мы постараемся доказать
несостоятельность попытки подкрепить концепцию Н. Бичурина, А. Позднеева
и их единомышленников с помощью «Джангариады».
Следует отметить, что и Б. Владимирцов, не разделявший
указанной концепции, в некоторых своих работах давал двусмысленные характеристики
общей обстановки в Монголии и, в частности, у ойратов в конце XVI — начале
XVII в., когда, как он говорил, «вместе с укреплением некоторых монгольских
ханств и племенных союзов начинается общее возрождение монгольской жизни
...начинают возникать новые духовные потребности. Монголов, в особенности
их аристократию, перестает удовлетворять первобытный шаманизм». Что же
касается ойратов, то Б. Владимирцов утверждал: «Буддийское возрождение
в Монголии оказало свое влияние и на ойратов, которые как раз в ту эпоху
переживали период большого национального развития и мечтали об организации
сильного кочевого государства — последняя в истории попытка образования
кочевой империи в Центральной Азии». Достоверные исторические факты не
подтверждают мнения Б. Владимирцова о буддистском возрождении монголов,
о том, будто национальный подъем ойратов выразился в новой попытке создать
кочевую империю в Центральной Азии.
Другие русские востоковеды представляли себе суть событий
того времени иначе. Г. Грум-Гржимайло, например, связывал откочевку из
Джунгарии торгоутов и хошоутов с военными неудачами ойратов в борьбе против
внешних противников и обострением внутриойратской борьбы во второй половине
XVI — первой трети XVII в. Он писал: «Лишившись надежды овладеть южной
Джунгарией, калмыки, теснимые, по-видимому, с востока халхасцами, с одной
стороны двинулись долиной Иртыша на северо-запад и там достигли рек Ишима
и Тобола, с другой — устремились на юг, за Нань-шань, к Кукунору. Эти
передвижения ойратов в поисках свободных земель особенно усилились в первой
половине XVII в., когда к вызвавшей их причине присоединилась другая,
а именно: во главе дурбэн-ойратов встал воинственный и энергичный потомок
Эсеня, глава джунгарских улусов, Хутугайту Хара-хула, предпринявший объединение
всех калмыцких племен под своей властью».
Конец XVI и первую половину XVII в. в истории ойратов
В. Успенский выделяет как эпоху Хара-Хулы и Батур-хун-тайджи. Он отмечает,
что в трудах китайских историков того времени встерчаются лишь редкие
упоминания об ойратах, главным образом о борьбе указанных двух правителей
за укрепление центральной власти, т. е. за образование объединенного ойратского
ханства.
Главная трудность, стоящая на пути исследования истории
ойратов рассматриваемого времени, заключается в том, что до нас не дошли
летописные и иные материалы самих ойратов, - хотя доподлинно известно,
что каждый ойратский княжеский дом вел подробные генеалогические записи.
Некоторые из них в XVIII в., после разгрома Джунгарского ханства, попали
в руки цинских властей, частично опубликовавших их в китайских историко-географических
сочинениях, использованных в свою очередь Н. Бичуриным в его трудах о
Джунгарии и ойратах. Кое-какие ойратские летописные материалы и генеалогические
записи попали к калмыкам на Волгу, где с ними, по-видимому, ознакомились
Габан-Шараб и Батур-Убаши-Тюмен. У ойратов в Джунгарии, как говорили П.
Палласу правители и князья волжских калмыков, кроме генеалогических таблиц
велись и исторические хроники. Известно, что подобная хроника велась при
ставке Батур-хунтайджи и его преемников. Но все эти материалы до нас не
дошли. «Испытанные ими превратности судьбы,— писал об ойратах В. Котвич,—
не способствовали сохранению исторической литературы, которая несомненно
у них существовала».
В основе нашего изложения истории образования Джунгарского
ханства лежат «Сказания» Габан-Шараба и Батур-Убаши-Тюмена, биография
Зая-Пандиты и, наконец, русские архивные материалы. Эти источники, взятые
вместе, составляют значительную документальную базу. Об особенностях «Сказаний»
и биографии Зая-Пандиты как источников по истории ойратов мы уже говорили
во «Введении». Что же касается русских архивных материалов, то главное
о них было сказано В. Котвичем в неоднократно упоминавшейся нами специальной
работе. Остается лишь добавить, что в 1959 г. в Москве вышел в свет специальный
сборник «Материалы по истории русско-монгольских отношений», в который
вошли и систематически подобранные документы по русско-ойратским отношениям,
охватывающие 1607—1636 гг. и, следовательно, освещающие события первых
лет существования Джунгарского ханства. Нужно отметить, что сведения об
ойратах появились в России раньше, чем представителями русской государственной
власти был составлен о них первый официальный документ. Об этом свидетельствуют
старинные сибирские летописи — Есиповская, Строгановская, Ремезовская
и Черепановская. Первые три опубликованы и достаточно широко известны,
четвертая, к сожалению, еще остается в рукописи и хранится в фондах ЦГАДА.
Между тем летопись Черепанова имеет немалую ценность как источник по истории
народов Сибири и сопредельных народов, в том числе ойратов. Для нас ее
значение определяется тем, что она доводит историю ойратов и русско-ойратских
отношений до самого конца существования Джунгарского ханства и сообщает
факты, проверенные летописцем. Данные Черепановской летописи по ойратской
истории можно считать достоверными, так как они подтверждаются показаниями
других источников.
Опираясь на указанные выше монгольские и русские источники,
мы пришли к выводам, существенно расходящимся с концепцией Н. Бичурина,
А. Позднеева, С. Козина, Н. Веселовского и их последователей в отношении
того периода ойратской истории, который непосредственно предшествовал
и закономерно обусловил образование Джунгарского ханства.
|