Шовунов К.П. Очерки военной истории калмыков (XVII-XIX вв.) - Элиста: Калм. кн. изд-во, 1991. - 189 с., илл.

Введение

Формирование Российского многонационального государства прошло сложный и противоречивый путь. Во взаимоотношениях народов, составлявших эту великую державу, складывалось стремление к единству, которое определялось общими, экономическими, политическими и военными интересами. Порой они сопровождались вооруженными конфликтами, но в целом развитие происходило в русле укрепления единства.

Этот процесс теснейшим образом был связан с другой проблемой - присоединением сопредельных народов к России. Революционная перестройка жизни советского общества на современном этапе позволила по-новому взглянуть на историю нашей Родины, в том, числе, и на данный аспект. Как известно, в отечественной исторической науке господствовала концепция так называемого добровольного присоединения всех народов к царской России. Безусловно, реальные - основания для подобного утверждения были, однако искусственное подведение всех случаев этого сложнейшего процесса к «установочной концепции» являлось упрощением исторического прошлого. В некоторых случаях, «присоединение» фактически являлось формальным актом, на который та и другая стороны смотрели как на временное явление.

Что касается калмыцкого народа, то его вхождение в состав Российского государства произошло на подлинно добровольных началах. Относительно юридического статуса Калмыцкого ханства следует сказать, что никакого двойного подданства оно на себя не принимало. Те единичные случаи кратковременных контактов немногих калмыцких тайшей с отдельными владельцами этнических групп ногайцев, подвластных Крымскому ханству, не являлись официальным шагом к принятию подданства турецкого султана или иранского шаха. Подобные акты были результатом междоусобных распрей калмыцких феодалов в борьбе за какие-либо привилегии или ханский престол.

Одну из важных сторон этих двух взаимосвязанных процессов составляло многовековое боевое сотрудничество народов Российской империи. В нем надо усматривать, с одной стороны, привлечение военной силы подвластных народов к реализации внешней политики царского правительства путем давления на их владетелей, с другой — добровольное участие побратавшихся под эгидой России народов за интересы нового Отечества.

Добровольный характер вхождения отдельных ойратских племен в состав России, оформившихся в дальнейшем в народность под названием калмыки, определил в рассматриваемый период фермы массового их привлечения царским правительством к решению важных внешнеполитических задач государства.

Как известно, на протяжении указанного периода Россия вела многочисленные войны. Участие же в них российских народов, в том числе и калмыков, несомненно способствовало дальнейшему сближению и укреплению дружбы между ними.

Изучение военной истории Калмыкии дооктябрьского периода началось в 60-е годы XVIII в. Одним из первых этим делом занялся В. М. Бакунин. В 1720 г. он был назначен переводчиком калмыцкого языка при канцелярии астраханского губернатора А. П. Волынского, в 1722—1723 гг. с калмыцкой командой, участвовал в Персидском походе Петра I в 1725 г. стал секретарем по калмыцким делам, а в дальнейшем служил статским советником в Коллегии иностранных дел. Широко используя документальные материалы Коллегии иностранных дел и оперируя сведениями, почерпнутыми из личного общения с калмыками, Бакунин в 1761 г. закончил значительную по объему работу , которая в сокращенном виде была опубликована в 1939 г. в журнале "Красный архив" .

Наряду со многими ценными сведениями социально-политического содержания в данной работе отражены отдельные фрагменты участия калмыков в Северной войне (1700—1721 гг.) и Персидском походе (1722—1723 гг.). Весьма интересными являются авторские сведения о военных обычаях калмыков, методах, способах борьбы их с противником. «Перекочевав к Волге, калмыки, - писал Бакунин, - опасаясь нападения соседних кочевых народов, каковы были кубанцы, киргиз-кайсаки и другие, содержали на границах заставы». Однако в оценке участия калмыков в России автор подошел односторонне, с тенденциозных позиций. Он настойчиво пытался доказать, что хан и тайши «поставляли свою военную силу на службу государству скорее от покорности царскому правительству, чем от сознания своего долга перед ними». Имеется ряд писем калмыцких тайшей, опровергающих это мнение. Так, в апреле 1702 г. к правительству обратился тайша Мункотемир с просьбой разрешить ему направить в Прибалтику команду в 500 чел. Далее, по собственной инициативе к Новгороду направился тайша Бок со своей командой . Предвзятое мнение Бакунина привело его к оспариванию реальной численности калмыков, участвовавших в Персидском походе Петра I. Он пытался доказать, что в этот поход было мобилизовано не 7 тысяч калмыцких воинов, а всего 3727 человек , тогда как материалы ЦГАДА указывают на то, что только в одной из локальных операций действовала часть калмыцкой команды, состоявшая из 4 тысяч всадников.

Давая в целом оценку труда Бакунина, следует отметить, что он представляет для нас ценный источник, содержащий как факты авторских наблюдений, так и документы, которые не сохранились.

Спустя десятилетие после рукописного труда Бакунина было опубликовано солидное сочинение академика Петербургской академии наук И. И. Лепехина, вобравшее в себя материалы его путешествия в 1768—1769 гг. по разным регионам России. В нем ограничился описанием военных обычаев калмыков, преимущественно основываясь на статьях «Великого уложения» («Цааджин Бичик»).

На исходе XVIII столетия вышло в свет аналогичное, но весьма солидное сочинение этнографа и путешественника Иоганна-Готлиба Георги . Достойна внимания та часть авторского повествования, где он, хотя и кратко, охарактеризовал военное устройство, обычаи и вооружение в Калмыцком ханстве. Наиболее существенными для характеристики военной организации калмыков являются следующие моменты. По ханскому приказу улусные начальники должны были обеспечивать явку своих отрядов, а воины обязывались явиться на место сбора при собственных двух лошадях, с личным оружием и провиантом. По сложившимся правилам улусная дружина комплектовалась сравнительно в короткий срок. В стане владельца прибывшие воины проходили тщательный осмотр. Признанные годными к службе возвращались домой только с окончанием военных событий. Георги, придерживаясь известных до него взглядов о непригодности иррегулярных войск к строевой службе, о калмыках-воинах писал следующее: «Когда служили при российском войске..., места, где война происходила, опустошали,... с трудом были обуздаемы; то великое их множество для армии бывало в тягость» . По-видимому, он был знаком с мнением иностранных генералов, находившихся на службе в русской армии и не знавших, особенностей нерегулярной конницы России, о чем будет сказано ниже.

Значительные исследования по истории калмыцкого народа появились в 30-е годы XIX в. с присущей для дворянской историографии апологическим характером. В этом смысле весьма характерны работы Н. Я. Бичурина (Иакинфа).

Бичурин, как многие другие исследователи, коснулся отдельных аспектов военной истории калмыков, в частности, уделил определенное внимание их роли в Русско-турецкой войне 1736—1739 гг. Ему удалось показать в этой кампании превосходство калмыцкой конницы над татарской, результаты отдельных сражений, но особый акцент был им сделан на так называемую царскую щедрость за «славные победы над кубанцами» . В его работе много места отведено размерам средств, выделяемых царским правительством калмыцкой аристократии. Так, например, всего лишь на 8 страницах, освещающих боевые действия Дондука-Омбо на Кубани, в трех местах читаем, подобного рода свидетельства: «...сверх прежнего годового оклада, получил за свои услуги ежегодно надбавки по 2500 руб. деньгами, и по 1000 четвертей ржаной муки...» и т.д. Аналогичные сведения перечисляются далее на четырех страницах текста. Мысль вполне очевидна. Авторы указанного направления, усердно охраняя престиж царизма, упорно старались подчеркнуть мысль о том, насколько дорого обходилось государству участие «инородцев» в войнах Российской империи.

Другая особенность труда Бичурина состояла в том, что он всячески стремился обойти главные военно-политические результаты; походов 40-тысячного калмыцкого войска в рассматриваемой кампании. Они были сведены к простой статистической констатации фактов о потерях противником людских и материальных ресурсов. Например, относительно одного похода калмыков автор написал: «В сем деле убито до 6000 кубанцев... и сверх того получили в добычу множество скота», относительно другого: «до 1500 татар убито на месте сражения... на часть калмыков досталось 20000 лошадей...». Именно таким образом Бичурин оценивал результаты действий калмыцкого войска. Вполне очевидно, что такого рода обобщения вели, прежде всего, к вражде и разобщению национальных меньшинств Российской империи.

Некоторые фрагменты военной истории калмыков содержатся в работе Н. А. Нефедьева, написанной по материалам его поездки в калмыцкие улусы. Личные наблюдения и свидетельства калмыцких знатоков в г. Астрахани он пополнил доступными историческими материалами, хранящимися в местном архиве. Факты из военной истории калмыков им были рассмотрены во взаимосвязи со всей их историей. Нефедьев в нескольких словах упомянул участие калмыцких команд в Северной войне, Персидском походе и в войне с Турцией 1736—1739 гг. Но в книге военная служба калмыков была сведена в основном к карательным действиям против народных выступлений 1705, 1708, 1711 гг. Именно в этой плоскости была дана высокая оценка деятельности хана Аюки. « В самые смутные времена, когда Астрахань была жертвой мятежей, - читаем в восторженном отзыве автора, — хан сей не только не увлекался восстанием против законной власти, но напротив примеры особенной верности и преданности».

В 1852 году опубликовал свой труд этнограф П. И. Небольсин, который, затронув административную структуру ханства, коснулся процесса постепенного превращения гражданского устройства в военно-гражданское управление. В частности, он писал: «В последствии времени, когда народ более и более стал употреблять в дело свою воинственность, в которую обратилась развитая междоусобными распрями алчность к добыче, правители калмыков стали подразделять роды, или анги, на «зун», сотни на сорока, для легчайшего расчета и сбора с отока ратных людей». Разумеется, объяснять причину изменения социально-политического развития Калмыцкого ханства в составе России «алчностью к добыче» не правомерно.

Подобные взгляды П. И. Небольсина на военную историю калмыков нашли отражение в работах главного попечителя калмыцкого народа К. И. Костенкова и А. М. Позднеева, профессора Петербургского университета. Эти авторы с большой убежденностью пытались показать, что «калмыки были скорее плохими союзниками, чем беспокойными подданными» , они якобы «...не только не чувствовали своей связи с Россиею, напротив, с каждым годом очевиднее выставляли свою рознь от нее» . Безусловно, сформулированные ими выводы совершенно не отвечали реальному положению дел, более того, приведенные ими материалы противоречили их же взглядам относительно участия калмыков в войнах.

Большую ценность представляет книга П. Г. Буткова, знатока истории Кавказа . Однако эту работу, изложенную без какого-либо анализа и обобщения следует рассматривать как публикацию источников с некоторыми авторскими комментариями.

Несколько с иной целью, а по сути идущий вслед официальной дворянской историографии, в начале XX в. изучение военной истории своего народа предпринял Е. Ч. Чонов, представитель национальной интеллигенции. Он осветил участие калмыков в войнах России XVII—XVIII и начала XIX вв. . Как бы лейтмотивом к его работе на первых страницах звучат авторские слова: «Непоколебимая преданность калмыков русскому белому царю и неизменная любовь к России не раз отмечались с высоты престола царствующего дома Романовых» . При этом он придает особый акцент участию калмыцкой феодальной верхушки в подавлении Крестьянской войны под руководством К. И. Булавина в 1708—1709 гг. на территории Саратовской губернии, на Дону и народного движения в Башкирии. Таким образом Чонов стремился закрепить, мысль о преданности калмыков российской монархии.

Наряду с указанными трудами гораздо шире и с профессиональной осведомленностью были освещены важные страницы военной истории калмыков в монографических исследованиях крупнейших русских военных историков.

В солидной по содержанию и объему монографической работе А. К. Баиова довольно обстоятельно показана роль калмыков и значение походов Дондук-Омбо на Кубань в период Русско-турецкой войны 1736—1739 гг. Оценивая значение капитуляции Азова в 1736 г., автор писал: «Только поиск Краснощекова и Дондук-Омбо с его калмыками не допускал кубанских татар подать Азову надлежащей помощи» . В кампании 1737 г., главным событием явился Крымский поход, Баиов всесторонне осветил участие в нем 4-тысячного калмыцкого отряда под руководством Галдана-Нармы, сына Дондук-Омбо. Во время наступления против Крыма главным препятствием был Сиваш. По сведениям автора, первыми одолели эту казалось бы неприступную преграду калмыки с несколькими драгунскими полками. Бой, разгоревшийся закончился в пользу русских войск во главе с Ласси. В книге отмечается, что «особенно отличились калмыки, которые в привели 1000 пленных и большую добычу» . В отличие от официального мнения по итогам 1738 г. у Баиова было собственное: «Походы обеих армий были безрезультатны, — писал автор. - При таких условиях довольно удачный набег на Кубань Дондук-Омбо не мог привести ни к каким более или менее значительным результатам...». Необходимо заметить, что автор впервые засвидетельствовал участие Чугуевского полка в войне. Кроме того, он одним из первых в историографии описал боевые действия калмыков в составе регулярных войск на основных театрах этой кампании.

В разработку военной истории калмыцкого народа середины нового внес Д. Ф. Масловский. В его работе впервые сравнительно широко были рассмотрены боевые действия конницы и других иррегулярных войск в годы Семилетней войны 1756-1763 гг.

В первой главе своего труда Масловский, говоря о составе армии, отмечал, что «Апраксин упорно настаивал на командировании в армию калмыков, но, к сожалению, основываясь на тех блестящих подвигах, которые показали калмыки в 1736 г., чем мог воспользоваться главнокомандующий, а потому что звание оных великое у неприятеля уважение имеет». В этой же главе упомянуты так называемые «разнородные» команды, которые в свою очередь подразделялись на пять групп; волжских калмыков, ставропольских крещеных калмыков, казанских татар, башкир, мещеряков. «Во главе всех этих команд, — подчеркивал Масловский, — стояли калмыки, действия которых резко выделялись во время крымских войн, против татар на берегах Кубани».

Среди казачьих войск ведущая роль отводилась чугуевским казакам и калмыкам-казакам, обладавшим высокими воинскими достоинствами. Что касается остальных, то по мнению Д. Ф. Масловского, они «представляли лишь богатый материал для образования кавалеристов».

Небезынтересны упоминания автора о дискуссиях, происходивших в военных кругах по поводу целесообразности использования калмыцкой конницы в войне, о ее функциях в боевых операциях русской армии, в частности, в Семилетней войне. Особый интерес представляют опубликованные архивные материалы в обширных приложениях книги.

Роль калмыцкой конницы вместе с казаками в Семилетней войне еще ярче показал В. Бильбасов, один из глубоких знатоков военной истории и компетентных специалистов военного дела. В 1886 г. он опубликовал свою рецензию на упомянутую книгу Масловского под названием «Новые русские материалы по истории Семилетней войны». Прежде всего Бильбасов задается вопросом: Что же это за «нерегулярные» войска, которых Фридрих так боялся и Апраксин так «упорно» просил?». Здесь же он отвечал, что «Русская иррегулярная конница в Семилетнюю войну состояла из «разнородных» казаков — донских, чугуевских, (среди них — калмыки-казаки — К. Ш.), слободских; «разнородных» команд — калмыков, башкиров, татар, мещеряков и разных гусар — сербских, грузинских, молдавских, венгерских».

Раскрывая роль и значение иррегулярной кавалерии в боевых действиях, Бильбасов писал: «Для службы на передовых постах, для разведок для налетов небольшими партиями... эти нерегулярные войска были и остаются неоценимыми орудиями военного успеха; по выносливости лошадей, по боевому навыку и действию в конном, так и пешем строю, по умению приноравливаться к данной местности, эта нерегулярная конница была и остается неизмеримо выше искусственно воспитанной кавалерии... Все зависит от умения этою живою силою».

Далее развивая свою мысль о значимости иррегулярной конницы русской армии, Бильбасов обращается к трудам историков и писателей Пруссии середины XVIII в. Как известно, автором многих исторических и военно-теоретических работ являлся король Пруссии Фридрих II получивший мировое признание не только, как полководец, но и как военный теоретик и писатель-историк своего времени. В составе русской иррегулярной конницы монарх Пруссии высоко ценил боевые качества калмыцких воинов. Общность взглядов на этот род войск с Фридрихом II побудила Бильбасова процитировать в собственном переводе следующие строки из его книги «Politische Correspondent»: «Я вовсе не опасаюсь русской регулярной армии, но тем более страшусь казаков, татар и калмыков, способных в одну неделю опустошить и сжечь целую страну». Более конкретно выразил свое мнение Фридрих в другом своем труде «Histoire de mon temps», который перевел Бильбасов следующим образом: «… все избегают столкновения с Россиею, потому что можно все потерять, ограничиваясь даже оборонительною войною, в случае нападения русских — у них в войске много татар, казаков и калмыков, а эти кочевые хищники и зажигатели способны опустошить цветущие провинции прежде даже, чем регулярное русское войско вступит в них» . Безусловно, нельзя целиком согласиться с мнением автора, в котором он, чрезмерно преувеличив оценку иррегулярной конницы, неправомерно умалил роль регулярной русской армии. Тем не менее, его характеристика иррегулярных войск, исключая предвзятые мнения на реальной основе. Бильбасов, продолжая мысль Фридриха II, писал, что «эти нерегулярные войска способны были внушить «уважение» не только чужим, но и своим».

Другим видом литературы, которым пользовался Бильбасов в своей рецензии, были массовые популярные брошюры, изданные в Пруссии во время и после Семилетней войны. В них рассказывалось о различных ужасах среди немецкого населения от упоминания имени казаков и калмыков, которые изображались в образе фантастических существ, поедающих даже свои жертвы. Как правило, авторы брошюр обвиняли иррегулярные войска России в дерзостях, своевольствах и даже в каннибализме. Между тем, они признавали, что те же казаки и калмыки «подчинялись весьма сторогой дисциплине». В конечном итоге напрашивается резонный вопрос: почему же Фридрих II еще на заре своей полководческой славы постоянно просил у русского правительства 15—20 тысяч татар, казаков, калмыков?

Серьезным произведением, освещающим действия калмыцкой конницы в войнах России за Кавказ в XVIII в., является фундаментальный труд «Исторический очерк Кавказских войн от их начала до присоединения Грузии». Изданный в 1899 г. под редакцией военного историка генерал-майора Потто, он посвящался столетию занятия русскими войсками Тифлиса. В нем нашли отражение боевые действия калмыцкого войска начиная с Азовского похода 1711 г. вплоть до Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. В частности, особо выделена роль 20,5 -тысячного калмыцкого корпуса в составе войск П. М. Апраксина, действовавших на Кубани в 1711 г., а также во время Персидского похода 1722 г.

Подробно повествуется в книге об участии 40-тысячного войска во главе с наместником ханства Убаши в Русско-турецкой войне 1768—1774 гг., описываются не только боевые действия калмыков, но анализируются их военно-тактические приемы. Пожалуй, именно в этом надо видеть особую ценность работы и ее уникальность. Отмечается, например, умелая организация разведки, тесное взаимодействие отдельных отрядов между собой, блестящее исполнение окружения ими большой массы войск противника, приводившим к «разительным победам». В данной монографической работе с большим знанием описан образ калмыцких воинов: «По внешнему виду они были загорелые брюнеты, сильны, малорослы, чрезвычайно быстры в движениях, увертливы, необычайно дальнозорки, при том способны несколько дней не слезать с седла, переносить жажду, подобно их лошадям, славящимся этим и теперь, — словом, они представляли идеал кавалериста, умеющего одинаково драться на коне и пешим, рубить саблей, резать ножом, стрелять из лука и ружья».

При всем этом, в книге был допущен ряд фактических неточностей. Тайша Дондук-Омба при описании событий 1711 г. ошибочно назван ханом и более того, он представлен сыном Аюки, тогда как он был внуком последнего. Далее, передоверившись предшествующей литературе, авторы привели заниженные цифровые данные о калмыцком отряде, участвовавшем в Персидском походе 1722 г. (вместо 7 тысяч указывается 3,5 тысячи). В Два раза преувеличено число действовавших на Кавказе в 1768—1770 гг. калмыцких войск наместника Убаши. Но перечисленные недостатки ни в коей мере не снижают фактического содержания труда.

Подводя итоги изучению отечественными исследователями военной истории Калмыцкого ханства, а точнее привлечение его численной конницы к войнам России второй половины XVII—XVIII следует отметить, что им принадлежит приоритет рассматриваемой проблемы. Отсюда вытекает и историографическая ценность их трудов. Но, являясь в большинстве случаев не специальными работами, они воссоздают неполную, отрывочную, в ряде чаев страдающую неточностями историю реального участия калмыцких формирований в военных кампаниях России. В методологическом отношении оценки исследователей четко выражали классовые интересы господствующей дворянской и пришедшей на Смену в XIX в. буржуазной идеологии. Отсюда объяснимо стремление авторов утвердить, с одной стороны, концепцию преданности нерусских народов российскому монарху, с другой - в определенной степени умалить значимость вклада их в собственно русскую военную историю.

При всей своей противоречивости исследователи, в частности, в лице военных историков не могли не признать значимость иррегулярных войск, в которых калмыки занимали достойное место.

Большой интерес к изучению истории калмыцкого народа проявили советские ученые. Вместе с широким кругом проблем истории Калмыкии частично стали разрабатываться и многие аспекты военной истории . В изучение военного прошлого калмыков огромный вклад внес доцент Ставропольского пединститута Т. И. Беликов. Он явился первым советским автором, обобщившим участие калмыков в многочисленных войнах России XVII, XVIII и первой четверти XIX столетий. Ему удалось реализовать поставленную собой задачу: показать роль калмыцкой конницы в боевых действиях русской армии и выявить достойный вклад калмыцких воинов в дело борьбы за независимость России. Во втором издании книги Беликов дополнил ее краткими сведениями о калмыках-казаках, что значительно расширило представление о военной истории этого народа.

Столь обширная тема, да еще на протяжении двух веков, разумеется не под силу одному человеку. Преследуя основную цель — отобразить широкую панораму ратных дел калмыцкой конницы, оставил в стороне многие малоисследованные или почти неисследованные вопросы военной истории калмыцкого народа. Например, в работах Т. И. Беликова не нашли отражение такие важные вопросы, как комплектование, организация, вооружение, система военного обучения, материальное обеспечение калмыцких военных формирований. Остался не освещенным и такой аспект, как место и роль военного дела Калмыцкого ханства в системе военной организации России.

В монографиях Беликова недостаточно исследовано участие калмыков в русско-турецкой войне 1735—1739 гг., особенно действие калмыцких отрядов на главных направлениях кампании, и в Семилетней войне 1756—1763 гг. Также в них ошибочно трактуется, что в русско-турецкой войне 1768-1774 гг. приняла участие 40-тысячная калмыцкая конница. Здесь автор доверился фактическим данным работы Д. П. Бутурлина . На самом деле, достоверные источники, как «Журнал», регистрировавший боевые действия в ходе войны , и другие архивные материалы свидетельствуют о том, что калмыки смогли скомплектовать 20-тысячное войско, распределенное по двум корпусам Берга и Медема. К тому же Беликов, рассматривая действия конницы наместника Убуши на северо-кавказском направлении, не затронул ход военных действий с участием калмыцких отрядов на основном театре войны.

Отдельные вопросы военной истории калмыцкого народа получили некоторое освещение в IV и V главах «Очерков истории Калмыцкой АССР».

Таким образом, дооктябрьская историография военной истории Калмыкии получила дальнейшее свое развитие в трудах советских историков, в которых с позиций современной методологии критически пересмотрены ранее опубликованные материалы и дополнены новыми архивными источниками.

Однако исследуемая тема требует своей целостной разработки и детального освещения, так как до сих пор не изучены вышеупомянутые «белые пятна». Безусловно, неизученность этих проблем не позволяет во всей полноте воссоздать военную историю народа.

Именно поэтому, целью данной работы является рассмотрение своеобразия и особенностей военной организации калмыков в XVIII в., влияния хозяйственной и социально-политической организации калмыков на развитие военного дела и, наоборот, влияние последнего на экономику, политику и государственное устройство. Кроме того, преследуется цель, шире и детальнее раскрыть роль калмыцкой легкой конницы в войнах России XVIII в. Отсюда вытекают и конкретные задачи нашего исследования: осветить военное устройство ойратского общества XIII — первой половине XVIII в., которое стало основой военного дела калмыков в новых исторических условиях; проанализировать русско-калмыцкие отношения во второй половине XVII—XVIII вв., выяснить характер военной организации Калмыцкого ханства (вопросы комплектования, организации, вооружения, военного искусства); показать непосредственный вклад калмыцкого народа в укрепление могущества Российского государства.

Для решения этих вопросов привлечены новые источники центральных и местных архивов, вводимых в научный оборот впервые, а также ранее опубликованные документальные материалы. В монографии использованы документы фондов ЦГАДА, ЦГВИА СССР, ЦГИА СССР, Отдела рукописей Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, отдела рукописей Государственного исторического музея в Москве, архива Ленинградского отделения института истории, ЦГИА Украинской ССР, Государственных архивов Ростова-на-Дону, Оренбурга, Омска, ЦГА КССР- Хальмг Тангч.

В работе использованы древнемонгольские, ойратские и калмыцкие источники, ряд ранее опубликованных сборников источников материалов. Классифицируя этого рода источники, можно разделить на следующие категории: сборники законодательных актов и материалов правительственных и военных учреждений; сборники материалов, составленные видными исследований; источники калмыцкого происхождения; журналы с описанием сражений действующих русских армий; приложения документов к исследованиям.

Такая группировка опубликованных материалов позволяет определить достоверность того или иного факта, выяснить обстоятельства, при которых возник соответствующий документ, выявить его ценность. Следует отметить, что приведенные здесь публикации документальных материалов не являлись, специальными сборниками по военной истории Калмыкии, поэтому документы, касающиеся калмыцкой тематики, помогали составителям обеспечить полноту источников для военной истории России.

Настоящая работа посвящена военной истории собственно Калмыкии и не касается военной службы калмыков-казаков, которые находились в составе десяти казачьих войск и отдельных конно-казачьих полков, и численность их доходила до 45—50 тысяч человек. Указанной группе калмыков автор посвятил специальное исследование под названием «Калмыки в составе казачества России». Кроме того в данной работе опущены такие славные страницы истории Калмыкии, как участие калмыцких полков и частей в Отечественной войне 1812г. и в заграничных походах в составе русской армии 1813—1814 гг. Этой важной теме автор посвятил самостоятельную работу, которая вышла в свет в 1990 году в Калмыцком книжном издательстве.