|
Златкин
И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). Издательство «Наука», Москва,
1964.
ГЛАВА
ПЯТАЯ
ДЖУНГАРСКОЕ ХАНСТВО В ПЕРИОД
НАИБОЛЬШЕГО МОГУЩЕСТВА
(первая половина XVIII в)
1.
ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА
продолжение. . .
Суммируя показания источников, мы можем заключить, что
промысловая деятельность в Джунгарском ханстве во второй четверти XVIII
в. развивалась по следующим трем направлениям: производство оружия и военного
снаряжения, текстильное дело, производство украшений и некоторых предметов
быта. Все известные нам «предприятия» работали на ханскую казну и ставили
своей целью обслуживание нужд ханского двора и высшей аристократии. В
основе этой промысловой деятельности лежал принудительный труд аратов,
отбывавших своеобразную государственную барщину. В этих условиях социальное
и экономическое значение промыслов было незначительным, база, на которой
они возникали и развивались, была непрочной, их существование находилось
в зависимости главным образом от колебаний политической конъюнктуры.
Сержант Котовщиков ранней весной 1748 г. был по делам
службы в Тарбагатае, в улусах племянника Галдан-Церена — владетельного
князя Даваци. Там, как он выяснил, «имеетца завод серебряной и медной
руды, называетца Буха. А что де ис тех руд делаетца, не знает. И прежде,
при Галдан-Чирине, к тем заводам ис команды ноена Дебачи давано было людей
в работу по тысячи, по пятисот, а ныне де при владельце Цебек-Доржи-Намжи
людей ничего не даетца, понеже он, ноен, с ним, владельцем, имеет несогласие...
И при том заводе имеетца русских один мастер и два подмастерья и один
толмач... показанную руду добывают бурилами чрез порох и из медной руды
делают посуду... посылаетца в работу на тот завод людей их по 3000».
В том же 1748 году купец Айбек Бахмуратов, постоянно
проживавший в Джунгарии, рассказывал: «Заводы медные и серебряные, которые
де были при Галдан-Чирине, ныне де брошены, ибо де прибыли нет, а труда
весьма много было. А российские мастера Иван Билдега с товарищи в их урге
праздно (т. е. не работают.— И. 3.). А в прошлом де годе сделана была
ими медная пушка, токмо при пробе оную разорвало. А есть у них небольших
медных же пушек до 20, которые делал швед Аренар (Ренат.— И. 3.)... И
те пушки возят на верблюдах, а порох де, свинец и железо калмыки их делают
сами. А меди и серебра ныне не делают». Двумя годами позже, весной 1750
г., к российским властям от жителей Джунгарии пришли сведения, что «порох,
свинец, ружья, турки, сабли и панцыри при прежнем владельце Галданм -
Чирине делали. А ныне де оное получают из Большой Бухарин, где и мастера
их, зенгорцы, имеются». Эти же люди сообщали, что упоминавшийся нами Бильдега
у одного из зайсанов на р. Или «делает юфти красные. И хотя де прошлого
года оное их мастерство и несостоятельно было, но ныне делают лутче. И
те юфти отбираются в казну, а в народ еще отпуску не было».
Смерть Галдан-Церена (1745), вызвавшая резкое обострение
внутриполитической обстановки в Джунгарии, отразилась на положении промыслов,
вызвав свертывание одних, прекращение других и т. д. В целом, однако,
экономическая политика Галдан-Церена, направленная па развитие земледелия
и ремесленного производства, имела, несомненно, положительные результаты.
В некоторой мере она способствовала повышению экономического и культурного
уровня ойратского общества и сыграла свою роль в тех успехах, которые
были достигнуты ойратским государством в области внешнеполитической, во
взаимоотношениях с Китаем, Россией и другими соседними странами. Наибольшее
значение имели, конечно, взаимоотношения Джунгарии и цинского Китая. Они
определяли в значительной мере общее международное положение на обширных
пространствах Восточной и Центральной Азии.
А. Позднеев чрезвычайно упрощал проблему взаимоотношений
между Цинской империей и Джунгарским ханством. «Этот новый правитель чжунгаров,-
писал он о Галдан - Церене, - был коварен не менее своего отца, любил
войну и много раз нападал на китайскую границу. Император, выведенным
из терпения дерзостью чжунгаров, порешил наконец в 7-м году своего правления
(1729) наказать их». Так, по мнению А. Позднеева, началась новая серия
войн между Джунгарским ханством и Цинской империей. В действительности
дело было гораздо сложнее, оно не сводилось к плохому характеру одного
и недостатку терпения у другого.
Выше мы отмечали, что смерть Сюань Е и последовавшие
за этим события прервали военные действия между Китаем и Джунгарией. Но
состояние, пришедшее на смену войне, не было миром; противоречия, толкавшие
оба государства на путь взаимной борьбы, не были разрешены, цели, которые
ставили перед собой боровшиеся стороны, не были достигнуты. Очевидно,
причины, приведшие к войне Джунгарского ханства с Цинской империей в первые
годы XVIII в., продолжали действовать и в конце 20-х годов. Возобновление
военных действий было неизбежно, и обе стороны к ним тщательно готовились.
Галдан-Церен, как мы видели, принимал меры к тому, чтобы оснастить свои
войска артиллерией и огнестрельным оружием, создать необходимые для войны
запасы; то же делало и правительство Инь Чжэня, концентрируя войска халхаско
- ойратской границе в Халхе, мобилизуя людей, готовя лошадей и продолжая
в то же время поиски союзников, с помощью которых можно было бы навязать
Джунгарскому ханству борьбу на два фронта.
Из статейного списка С. Рагузинского явствует, что еще
в марте 1728 г. к нему поступили сведения о готовившейся отправке из Пекина
на джунгарскую границу представителей цинского правительства для переговоров
с братом Галдан-Церена, который восстал против хана «и для того пришел
в подданство к богдыханову величеству, обещая всю контайшину землю и российского
Аюку-хана в подданство привесть, ежели богдыхан покажет к нему особливую
милость». Из дальнейшего выясняется, что встревожившие Пекин слухи о приходе
на границу брата Галдан-Церена не подтвердились, хотя, как можно полагать,
в их основе и лежал известный нам конфликт между Галдан-Цереном и его
братом Лоузан-Шоно (он же Шоно-Батур), покинувшим Джунгарию и прикочевавшим
на Волгу. Но этот эпизод любопытен тем, что в нем отразилась глубокая
заинтересованность пекинских властей в союзниках для борьбы против ойратского
государства и их готовность принять любые предложения этого рода.
Как докладывал С. Рагузинский, он, беседуя в марте 1728 г. с представителями
Цинского правительства, обращал их внимание на то, что правитель Джунгарского
ханства неоднократно предлагал императору России выступить общими силами
против Китая. Эти предложения неизменно отклонялись, и Россия «имеет с
богадыхановым величеством мир и дружбу». На это его собеседники ответили,
что правитель ханства весьма непостоянный человек — то он склоняется к
россиянам, то к Китаю. Но тут же они «спрашивали с прилежанием, коликое
расстояние между контайшею и российским подданным Аюкою-ханом и какие
народы меж ими живут, и сколь далече контайшина граница от российской,
и умер ли старый Аюка-хан, и кто вступил на место его». Из этих вопросов
видно, что в 1728 г. правительство Цинской империи вновь серьезно изучало
возможность привлечения Калмыцкого ханства к совместной борьбе против
ойратского государства.
В ноябре 1735 г. из Джунгарии в Россию бежал захваченный
в 1731 г. ойратами в плен маньчжурский воин Ядха.
«И в те поры, — говорил российским властям Ядха,— многих
из нашего войска они, Галдан-Чиринские люди, побили, а других в полон
побрали... да отбили медных пушек пять». Такие же сведения сообщил другой
пленный — китаец Чуванчей, в 1728 г. направленный в г. Болх (Баркуль),
где через два года «учинился у китайской с Галдан-чириновым войском бой,
и в том бою он, Чуванчей, с прочими китайцы взят в плен». Есть основание
полагать, что ойратский зайсан Бату-Менко не преувеличивал, когда сообщал
майору Угримову «о победе над китайцами, что их китайцев, с немалым авантажем
трижды в 1730 и 1731 гг. разбили».
Ренат, участвовавший в некоторых сражениях, рассказывал
в мае 1732 г. Л. Угримову, что летом 1731 г. один ойратский отряд, насчитывавший
5 тыс. воинов «с небольшой артиллерией», которой командовал сам Ренат,
был направлен на г. Любчин (Люкчун?), но на подступах к нему был атакован
15 тыс. маньчжуров и потерял около 400 человек убитыми, «а достальных
уже я выручил. Однако де потом, того же лета при Алтае была у калмык с
китайцами другая баталия, при которой был и я. Калмыцкого войска с 30
тыс., а китайцев было тысяч с сорок и больше. Токмо де калмыки оные их,
китайские, войска разбили и тысяч с семь в полон взяли и при том 5 пушек
медных у них, китайцев, отбили... Да во оном же году после оного их, китайского,
несчастья пришло мунгальцев добровольно во владение Галдан-Церена при
знатных князьях тысяч с шесть, которые... поселены около Имиль реки».
В мае 1732 г. Галдан-Церен говорил Л. Угримову: «Приходило
де их, китайцев, в третьем годе (1730 — И. 3.) на нас к Баркулю озеру...
тысяч с двадцать, то де мы их тогда тысяч с десять побили, а в другой
де раз прошлого году приходили к Алтаю тысяч сорок, и тех де также почти
всех побили и в полон тысяч с десять взяли... А после де той баталии от
них же, китайцев, тысяч с десять дымов мунгалов к нам перешло». Рассказ
Галдан-Церена, как видим, совпадает с тем, что говорил Л. Угримову Ренат.
Он в основном и главном подтверждается также монгольскими и китайскими
источниками, показания которых приводит А. Поздиеев. Таким образом, успехи
ойратских войск в операциях 1729—1731 гг. несомненны. И тем не менее Галдан-Церен
очень хотел получить военную помощь России. Он сказал Л. Угримову, что
после поражений 1731 г. Цины никаких послов к нему не присылали, «а мне
де и посылать было не для чего. Оне де надеются на свое людство. И я де
хотя не столько людей имею, однако с однеми ими управиться надеюся. И
ныне де я отправил на них к Алтаю войска своего нарочито, ежели оне пожелают
драться». И вот в предвидении возможных новых сражений Галдан-Церен решил
обратиться к императрице Анне Ивановне с просьбой о присылке русских войск.
«Я де, - говорил он Л. Угримову,- не для того говорю, якобы боясь, и помириться
желаю,, но я еще ими и горжю... и николи мириться не буду, ежели они сами
не похотят. А ежели де постольку хотя и впредь своих войск присылать будут,
то я с однеми ими управиться могу». Помощь русскими войсками позволила
бы ему перейти от обороны к наступлению, что принесло бы «прибыль», как
он говорил, и ему и России. Нет сомнения, что ему эта «прибыль» рисовалась
по меньшей, мере в виде Халхи, присоединенной к ойратскому государству.
Но его надежды на военную помощь России были тщетными.
И все же Галдан-Церен, идя по стопам своих предшественников,
не переставал думать о присоединении Халхи. Курьер Хадан-Шараб, посланный
ханом на Алтай к командующему ойратскими войсками Церен-Дондобу-младшему,
в начале августа 1732 г. вернулся в ханскую ставку и рассказывал русскому
купцу Девятияровскому, что стотысячная цинская армия расположилась на
джунгарской границе в урочище Модон-Цаган-куль, «где построена, сказывают,
немалая крепость... и калмыцкие войска тысяч с тридцать их дожидаются».
Но, как выяснилось, цинская армия не намеревалась покинуть крепость и,
начав наступление, выйти в поле. Галдан-Церен приказывал Церен-Дондобу:
«Ежели от китайских войск с ними при Алтае до 23 числа августа ничего
происходить не будет, то... со оного числа иттить в мунгалы». Курьер Хадан-Шараб
привез Галдан-Церену донесение Церен-Дондоба о том, что «он уже и универсалы
к мунгальскому народу послал... чтоб оне, мунгальцы, не дожидаясь себе
разорения, шли под владение зенгорское».
23 августа 1732 г. 30-тысячная армия Церен-Дондоба-младшего
выступила в поход на восток по направлению к Толе и Керулену. Но этот
поход не принес успеха Джунгарскому ханству. Армия Церен-Дондоба потерпела
серьезное поражение. Ренат, пользовавшийся доверием Галдан-Церена и получавший
информацию о положении на фронте из первых рук, рассказывал Л. Угримову,
что 16 сентября в ханскую ставку пришло донесение от Церен-Дондоба. Последний
докладывал, что 23 августа его войска выступили с исходных позиций, а
26 августа дали бой 22-тысячной группировке войск противника у г. Модон-хотон
и разбили ее. 29 августа Церен-Дондоб возобновил движение на восток с
целью «их, мунгальцев, всех в свою сторону забрать, к которым он, Черен-Дондоб,
наперед за два дни послал и универсалы, дабы они, не дожидаясь разорения,
по единоверию шли все в их, калмыцкую, сторону». Некоторые халхаские владетельные
князья действительно перешли на ойратскую сторону. Церен-Дондоб надеялся,
что «и все мунгальцы в протекцию к ним придут».
Такие же сведения были сообщены Л. Угримову самим Галдан-Цереном
17 сентября. Хан рассказал, что китайцы построили на границе город, который
был атакован ойратскими воинами. «А к мунгальцам де послали, чтоб оне
в их, китайские, дела не мешались и шли б в нашу сторону без опасения,
понеже де оне одного с нами закону».
Но радость в ставке Галдан-Церена длилась недолго. 21
октября туда прибыл курьер с сообщением о серьезном поражении, нанесенном
цинскими войсками ойратской армии на территории Халхи. Ойраты сначала
разбили резиденцию главы церкви в Халхе — монастырь Эрдени-дзу на р. Орхон,
взяли пленных и добычу, но «китайские войска приуготовлены были близ оных
мест в прикрытых местах и оных калмыцких войск в тесном месте зело немало
разбили». Ренат показывал Л. Угримову письмо, присланное ему одним из
ойратских артиллеристов, участвовавшим в бою и сообщавшим, что из десяти
артиллеристов трое были убиты, двое ранены и трое взяты в плен, потеряны
одна пушка и три мортиры.
Положение усугублялось неутешительными сведениями об
операциях ойратских войск против казахов. «А которые де войски посланы
от них, калмыков, были на казахов, но и оные де возвратились так же с
великим .ущербом, так что едва и не все там остались. А прежде -разглашали,
что весьма много полону людей и скота у (казахов взяли. А после от довольного
скота и сами многие пришли пеши, которым с великою осторожностью велено
стоять в крайних своих улусах от приходу казачьего .и более малолюдством
не ходить».
В ноябре 1732 г. остатки войск Церен-Дондоба разошлись
по домам, а старшие начальники явились в ханскую ставку, где были судимы,
и «приговорили их штрафовать в одеяние женского платья за то, что оне
по наступлению китайских войск, не чиня дальнего отпору, побросав свои
знамена и оставя войски, бежали».
Галдан-Церен не скрыл от Л. Угримова, что его войска
осенью 1732 г. потерпели в Халхе поражение. В марте 1733 г. незадолго
до отъезда Угримова на родину Галдан-Церен изложил ему свое понимание
истории войны Джунгарского ханства с Цинской империей. Он говорил, что
Цины еще при жизни Цэван-Рабдана неоднократно конфликтовали с Джунгарским
ханством. Когда умер Сюань Е, его преемник Инь Чжэнь прислал к Галдан-Церену
послов с предложением разобрать и устранить накопившиеся недоразумения,
установить мир и дружбу между империей и ханством, выдать цинским властям
главаря восстания 1723 г. в Кукуноре Лубсан-Даньдзина и других участников
этого восстания, нашедших приют и убежище в Джунгарии. Галдан-Церен решил
принять предложения Инь Чжэня и выдать ему Лубсан-Даньдзина. «И с тем,—
говорил Угримову Галдан-Церен,— своего посланца к ним отправил, чтобы
обо всех прежних ссорах подлинно переговорить и о землях согласие учинить»127.
Но послы джунгарского хана, не доехав до Алтая, узнали, что цинские войска
движутся на Джунгарию. Послы немедленно вернулись назад. Вскоре цинские
войска напали на ойратский отряд в районе Баркуля, но были отбиты. «И
потому оне, китайцы, сами оной ссоры начинатели явились, а не мы. И от
того де времени уже третий год ныне с нами воюют. Однако мы же де над
ними всегда при деле счастье имели и многократно их разбивали... А прошлого
де году в сентябре месяце... оне, китайцы, наших людей тысячи с три побили
и в полон взяли. Однако де то им еще первое счастье послужило».
В этом рассказе обращает на себя внимание заявление
Галдан-Церена о том, что, вступив на ханский трон, он считал своей первоочередной
задачей договориться с цинским правительством «о землях», т.е. о возвращении
Джунгарскому ханству территорий, отошедших к Халхе.
Конфликт между Джунгарским ханством и Цинской империей
в описываемое время оказывал заметное влияние на взаимоотношения последней
с Россией, в частности на ход и исход переговоров российского посла Саввы
Владиславича Рагузинского в 1726—1727 гг., завершившихся подписанием известного
Кяхтинского договора.. О глубине и остроте противоречий, разделявших Джунгарское
ханство и Цинскую империю, свидетельствует тот факт, что обе державы почти
одновременно предложили царскому правительству союз для совместной борьбы
против другой стороны. О соответствующем предложении; Галдан-Церена, сделанном
через майора Угримова, мы уже говорили. Что же касается Цинской империи,
то ее посланцы в 1731 г. дважды приезжали в столицу Российского государства,
где вели об этом переговоры.
В январе 1731 г. они сообщили, что им поручено обстоятельно
информировать правительство России а войне, которую их повелитель ведет
против хана Джунгарии, что первым начал эту войну Галдан-Бошокту-хан„
который был разбит и «сам умертвил себя отравою» Племянник Галдана Цэван-Рабдан
«без позволения других ханов и духовных знатных особ собою точию, по согласию
семи человек своих советников, учинился над дядиным народом наследником
и владетелем и стал подражать злым поступкам дяди своего». Цинская империя
могла бы разбить Цэван-Рабдана, но не делала этого из-за миролюбия императора.
После смерти Цэван-Рабдана ханом стал Галдан-Церен. «И хотя он милости
и просил, точию учинился злым поступкам отца своего преемник... И для
того богдохан их за благо рассудил то зло предварить и презрителей его
милости и ненавидящих покоя смирить оружием... И приказано им, послам,
от богдыхана при дворе Российском... объявить, что когда их, китайские,
войска зенгорской народ атакуют и землю его овладеют, то... ежели ея императорскому
величеству что из земли их потребно, о том бы им объявить, и оное имеет
уступлено быть в Российскую сторону». Представители Цинов, как мы видим,
прямо и недвусмысленно заявили о своем согласии разделить с Россией территорию
Джунгарии. Но чего же добивалось цинское правительство от России взамен?
Оно хотело получить разрешение на поездку своих представителей на Волгу,
к хану калмыков, которого они должны были убедить выступить против Галдан-Церена;
они должны были также убедить Лоузан-Шоно, в то время еще проживавшего
в Калмыцком ханстве, начать борьбу против Галдан-Церена, обещая ему в
случае победы трон джунгарского хана. Предлагая царскому правительству
разделить Джунгарию, Инь Чжэнь рассчитывал этой ценой купить согласие
России с этими планами и ее содействие в их реализации. Правительство
Анны Ивановны весьма сдержанно отнеслось к этим предложениям. Посланцам
Цинов было разрешено проехать на Волгу, но одновременно были приняты меры
к тому, чтобы Калмыцкое ханство отклонило предложение о вмешательстве
в джунгарские дела. Что касается проекта раздела территории Джунгарии,
то представителям Китая было заявлено, что императрица Анна Ивановна благодарит
за дружескую и откровенную информацию, желает Инь Чжэню и его войскам
счастливых успехов, что «ежели б случилось, что б оное бохдыханово войско
какими неприятелей своих землями в соседстве Российской империи овладело,
то хотя ея императорское величество, имея такое пространное империум,
никакой чужой земли себе присовокупить не желает, однако же с такой их,
китайским, войском овладенной земле тогда дружески... соглашено быть может».
Одновременно послам сообщили, что впредь по вопросам,
имеющим отношение к Калмыцкому ханству, следует адресоваться в Петербург,
а непосредственные обращения к ханству допускаться не будут.
Воспользовавшись полученным разрешением, некоторые члены
цинского посольства выехали на Волгу в сопровождении секретаря (впоследствии
советника) Коллегии иностранных дел В. Бакунина. Посланцы были приняты
ханом Калмыкии Церен-Дондоком, которому и предложили выступить против
Галдан-Церена в одно время с войсками Цинской династии. Они стремились
вернуть тех торгоутов, которых Цэван-Рабдан отобрал у Санжиба, и открыть
прямой и самый короткий путь с Волги в Тибет через степи Казахстана и
Джунгарии. Особый разговор состоялся с Лоузан-Шоно, которого императорские
послы уговаривали возглавить борьбу против Галдан-Церена, обещая помощь
в овладении троном джунгарского хана.
Эти предложения были отклонены Церен-Дондоком. Действуя
согласно указаниям Петербурга, он заявил, что «войск своих на зенгорцев
послать без указу ея императорского величества не может, да и контайшин
сын Лоузанг-Шуно, хотя в армию китайскую и с охотою ехать желал, но так
же без воли ея императорского величества на то поступить и с послом согласиться
не мог». Он добавил, что послал в Петербург подробное донесение, к которому
приложил и копию своего ответа на письмо Инь Чжэня, врученное ему послами.
С этим ответом посланцы цинского императора покинули Калмыцкое ханство
и отправились в обратный путь.
О содержании переговоров с Лоузан-Шоно говорит его письмо
императрице Анне Ивановне (подлинник письма на калмыцком языке и перевод,
сделанный В. Бакуниным, хранятся в АВПР). «И всенижайше доношу,— писал
Лоузан-Шоно,— китайские послы мне объявили, что их великий государь о
моем деле намерен стараться... Ныне видится мне к тому удобное время,
о чем рассуждая, намерен я туды ехать. И по прежней вашей ко мне милости...
полагаюсь в волю вашего величества».
Лоузан-Шоно не прочь был принять предложение Цинов,
но отрицательное отношение Петербурга, а вскоре и смерть самого Шоно прекратили
обсуждение этого вопроса.
Не успела группа послов, сопровождаемая все тем же В.
Бакуниным, добраться до русско-китайской границы, как им повстречалось
новое посольство, направлявшееся из Пекина в Петербург. «Они едут,— говорит
Черепановская летопись,— поздравить с восшествием на трон ея императорское
величество. Они приехали тогда, когда первые послы, приезжавшие поздравить
Петра II, еще не успели пересечь границу, возвращаясь домой».
Второму пекинскому посольству предшествовала просьба
императора отправить в Пекин проживающего в Калмыкии «в бедствии и великой
обиде» брата Галдан-Церена Лоузан-Шоно. За ним должны были приехать из
Пекина специальные представители. Пекин просил также разрешить калмыкам,
обитающим на Волге, выступить против Галдан-Церена, которого они, объединившись
с казахами, бурятами и мусульманским населением Восточного Туркестана,
сумеют победить и прогнать.
Правительство России отказалось пропустить новых пекинских
послов на Волгу. В январе 1733 г. оно заявило, что желает Китаю успеха
в борьбе против джунгарского - хана, но не может принудить волжских калмыков
поддержать императора ввиду дальнего расстояния от Волги до Джунгарии,
а также «мирного его, контайши, с Россией пребывания, которое не заслуживает
того, чтоб с ним поступать неприятельски». Одновременно Пекин навещали,
что Лоузан-Шоно незадолго перед тем умер.
Хотя русское правительство отклонило предложение обеих
сторон — Джунгарского ханства и Цинской империи— о вмешательстве в их
борьбу, но объективно позиция России была на руку именно джунгарскому
хану, освобождая его от беспокойства за свой тыл и избавляя от опасности
одновременной борьбы на два фронта. Едва ли: будет преувеличением сказать,
что позиция России спасала Джунгарское ханство от разгрома.
|