Очерки истории Калмыцкой АССР. Дооктябрьский период. Издательство «Наука», Москва, 1967.

Глава IX КАЛМЫКИЯ В 1907—1914 гг.

На рубеже XIX—XX вв. развитие капитализма в России вступило в свою высшую и последнюю стадию — стадию империализма. На этом этапе капитализм исчерпал свою исторически прогрессивную миссию и превратился в паразитический и загнивающий, доводящий до крайности основные противоречия капиталистического общества. В. И. Ленин назвал империализм кануном социалистической революции.

Особенность развития России заключалась в том, что империалистический капитализм был оплетен здесь густой сетью докапиталистических отношений. В России экономические и социальные противоречия эпохи сказывались с большой силой; особенно тяжелыми были эксплуатация рабочего класса и разоряющегося крестьянства, колониальный гнет на национальных окраинах.

1. Хозяйство калмыков и процесс социальной дифференциации

В период империализма все более явственно сказывалось положение Калмыкии как колонии, подчиненной интересам русских помещиков, буржуазии и царского правительства. Развитие пароходства по Волге, проведение железнодорожных путей, связавших Волгу и Нижнее Поволжье с центральной Россией, все более втягивали Калмыкию в общероссийский товарооборот, обращая ее в рынок, поставляющий сельскохозяйственное сырье, и в рынок сбыта промышленных изделий. Это вело к дальнейшим социальным изменениям внутри калмыцкого общества.

Калмыцкое население Астраханской и Ставропольской губерний исчислялось в начале 1910-х годов в 149316 человек. Прирост с 1892 г. (143963 человека) был очень низким. Это объяснялось тяжелыми жизненными условиями большей части калмыцкого народа, приводившими к высокой смертности, особенно среди детей, а также и распространением отхода за пределы степи и недостаточно точным учетом отходников.

Территория 8 калмыцких улусов Астраханской губ. и Большедербетовского улуса Ставропольской губ. занимала в начале XX в. более 7 млн. дес.2, и формально плотность населения была низкой — около 4 человек на 1 кв. версту. Фактически, как это будет показано ниже, калмыцкое население уже испытывало в это время земельную тесноту при сохранившемся значении в хозяйстве кочевого и полукочевого скотоводства.

В 1909 г. Министерство внутренних дел, в ведение которого Калмыкия вернулась в 1902 г., провело обследование Калмыцкой степи Астраханской губ., охватившее 21 759 калмыцких хозяйств. Материалы обследования, опубликованные в 1910 г., в сопоставлении с данными текущей статистики и являются важнейшими источниками для изучения хозяйства и социальных отношений Калмыкии этого времени.

Как и в XIX в., кочевое и полукочевое скотоводство в начале XX в. играло ведущую роль в жизни большей части местного населения, доставляя основные средства существования и отбывания податей и повинностей. Скот часто заменял во взаимных сделках деньги, его количество определяло общественное положение калмыков.

В первом десятилетии XX в. в скотоводческом хозяйстве калмыков происходят перемены, уже наметившиеся во второй половине XIX в. и связанные с развитием капитализма в России и с теми запросами, которые предъявляла к Калмыкии промышленность центра.

По сведениям 1909 г., в степи Астраханской губ. было 1 074 734 головы калмыцкого скота, в том числе 758 508 голов овец, 206 363 крупного рогатого скота, 83 635 лошадей и 26 228 голов верблюдов.

Более половины всего скота приходилось на 3 улуса: Малодербетовский, Манычский и Икицохуровский, лучше обеспеченные кормами.

Наиболее распространенным видом скотоводства в Калмыцкой степи являлось овцеводство, быстро развивавшееся в данный период. Так, с 1896 по 1911 г. количество овец по степи возросло более чем в 2 раза (334571 голова и 786586 голов).

Разводилась в основном калмыцкая курдючная порода. Для начала XX в. особенно характерно широкое распространение тонкорунной породы овец (шленки и мериносы), как наиболее доходной. Так, в Большедербетовском улусе количество овец тонкорунной породы увеличилось с 1896 по 1901 г. более чем в 3 раза, с 15047 до 50036 голов. Шлейку и мериносов разводили и богатые калмыки Малодербетовского, Манычского, Ики-цохуровского улусов, князья Тюмени в Александровском (Хошоутовском) улусе. Шерсть тонкорунных овец вывозилась за пределы Калмыцкой степи, она шла на русские текстильные фабрики.

Крупный рогатый скот разводили преимущественно в Эргенях, в Манычском и Малодербетовском улусах. Здесь в 1909 г. находилось 146,5 тыс. голов из 206 с лишним тысяч, т.е. свыше 65% всего рогатого скота астраханских калмыков; калмыцкий крупный рогатый скот славился хорошими мясными качествами, а также выносливостью. Последнее качество ценилось русскими и украинскими крестьянами и казаками Донской области. Скот использовался в качестве тягловой силы и калмыками, особенно в тех районах, где усилился переход к оседлости.

Если ранее верблюды были особенно нужны для дальних перекочевок, то в XX в., при сокращении районов кочевок, верблюдов стали использовать на полевых работах и для извоза. Верблюжья шерсть составляла предмет вывоза за пределы степи.

Коневодство было сосредоточено в руках небольшой группы богачей — коннозаводчиков. Калмыцкая лошадь считалась более пригодной для верховой езды, чем для упряжки, она резва и вынослива, поэтому калмыки поставляли лошадей для армии. Лошади шли в конский ремонт по высоким ценам, например, с завода князя Тундутова по 225 руб. за голову.

Крупные коневоды получали большой доход от поставки лошадей для конского ремонта в кавалерии, что побуждало их к улучшению породы калмыцких лошадей путем скрещивания ее с другими породами, прежде всего с жеребцами донской породы, более пригодными к военной службе. Главное управление государственного коннозаводства, преследуя интересы обеспечения армии хорошими кавалерийскими лошадьми, оказывало им в этом помощь.

Скотоводство в Калмыцкой степи в начале XX в. сохраняло кочевой характер, но того строгого распределения летних и зимних кочевий улусов, которое было описано Кумо-Манычской экспедицией в 1860-е годы, в начале XX в. уже не было.

Калмыцкая семья у своей кибитки. начало 20 в.

Обычно калмыки перекочевывали с места на место на небольшие расстояния в поисках хороших угодий и водопоев. Отгон скота на так называемые черные земли (южная часть Манычского и Икицохуровского улусов, Эркетеневский улус, южная часть Ставропольской губ. по р. Куме), где в зимнее время не бывает снежного покрова, и из улуса в улус производился каждый раз с разрешения начальства, преимущественно в суровые зимы.

Пользование пастбищами формально считалось общинным. Русские источники определяют землепользование в степи как аймачное, «родовое» и «хотонное», отличая вместе с тем отсутствие меж и вообще сколько-нибудь точных границ между кочевьями родов и аймаков. При растущей дифференциации калмыцкого общества захваты земельных угодий со стороны калмыков-богачей имели самое широкое распространение.

В начале XX в. в Калмыцкой степи возрастало число хозяйств, заготовлявших сено на зиму, и резко увеличилось количество сенных запасов. Причиной этого было появление в степи сенокосилок, между тем как ранее в ходу были косы. Употреблялись преимущественно сенокосилки завода «Мак-Кормик», покупавшиеся в Царицыне или даже в сельских лавках на Маныче. В улусах Астраханской губ. запасы сена возросли с 1904 по 1909 г. более чем в 5 раз (2037587 пудов и 10686964 пуда). Кроме частных запасов кормов с 1890-х годов была введена по всем улусам заготовка общественных запасов сена для обеспечения скота на случай бескормицы в суровые снежные зимы однако организация заготовок была настолько неудовлетворительной, что давала мало результатов. Заготовка сена, а также строительство помещений для скота на зимнее время имели место преимущественно в крупных хозяйствах, располагавших для этого необходимыми средствами. Так, когда у коннозаводчика Бога Кензеева (Манычский улус) в зиму 1906/07 г. пало от голода 600 лошадей, он в следующем году наемными лобогрейками скосил сено с площади в 4167 дес., обеспечив, таким образом, свой скот кормами. В некоторых улусах сенокосы в калмыцких общинах делились на паи между хозяйствами, но и в этом случае бедняки далеко не всегда имели возможность заготовить сено.

В конце XIX—начале XX в. в ряде районов степи наблюдался постепенный переход от скотоводческо-кочевого быта к оседло-земледельческому.

С сокращением земельных владений местного калмыцкого населения в результате отвода значительной части их царским правительством соседним крестьянским обществам и хуторянам, вырезки участков 10-верстной полосы и земель, прилегающих к степным дорогам, образования новых оброчных угодий свобода калмыцкого кочевья постепенно стеснялась. Нерациональная система выпаса скота в условиях Астраханской степи вела к истощению почвы и образованию песков в связи с истреблением травяного окрова, что также ухудшало положение местных скотоводов, сокращая размеры пастбищ и сенокосных угодий.

Калмыцкая семья у саманного жилища. Начало 20 в.

На примере оседлых соседей — русских и украинских крестьян — калмыки начинали постепенно сознавать преимущества земледельческого хозяйства. Это проявлялось, например, в том, что многие аймачные и хотонные общества обращались в Управление калмыцким народом с ходатайством разрешить им устройство плотин, чтобы заняться садоводством, огородничеством, хлебопашеством, устройством оседлых поселений около воды.

Оседая на землю, калмыки обзаводились постройками. Наличие «землянок» и деревянных домов, вместо кибиток, было основным признаком оседлости. В 1909 г. в степи Астраханской губ. насчитывалось 488 деревянных и 3470 саманных жилищ и землянок; у 9863 хозяйств имелись амбары, базы (скотные дворы) и котухи (хлевы). Наибольшей степенью оседлости отличались северная и западная части Малодербетовского улуса и Хошоутовский (Александровский) улус, а также юго-восточная часть Яндыко-Мочажного улуса. Наименьшая степень оседлости наблюдалась в центре Калмыцкой степи, где продолжал господствовать скотоводческо-кочевой быт.

Характерно, что в домах и землянках калмыки обычно жили зимой, а весной переселялись в кибитки и откочевывали с зимовки в степь. Многие хозяева в зависимости от близости запасов корма стали строить кроме своих постоянных жилищ хутора с небольшими деревянными и глинобитными кухнями и базами для скота. Поэтому встречались семьи с двумя местами оседлости: одно — постоянное, при общехотонном поселке, другое — временное, в зависимости от близости заготовленных кормов. При этом сам хозяин жил в поселке, а на хуторе находились его сыновья и работники. Не только деревянные, но и каменные здания строились в усадьбах некоторых лиц из среды прежней феодальной знати: на балке Солянка — в усадьбе нойона Тундутова, на урочище Бургуста — зайсанга Кутузова, на урочище Дунду-Нур — зайсанга Эмгень-Дундукова, при которых находились сады и огороды, а в усадьбе Тундутова — и хлебная распашка.

Около хурулов возникали поселки, где, как правило, жило духовенство.

С переходом к оседлому образу жизни связано и развитие земледелия в Калмыцкой степи. Наиболее, благоприятные возможности для хлебопашества существовали в северной и северозападной частях Малодербетовского и Манычского улусов, т.е. по балкам Эргеней. Из зерновых культур в степи высевались озимая и яровая пшеница, рожь, овес, ячмень, просо, из технических — горчица и в небольшом количестве лен. Существовала двухпольная залежная система хозяйства, когда сначала сеяли пшеницу, а потом рожь. Употреблялись 2-лемешные плуги, земля пропахивалась мелко, до двух вершков, под яровые хлеба — весной, озимые же сеялись без вспашки земли после уборки яровых. Распашка носила беспорядочный характер. На одном и том же месте зерновые следовали до истощения почвы, потом посевы переносились на целину.

В конце XIX—начале XX в. хлебопашество в Калмыцкой степи достигло значительных успехов. Если в 1896 г. по 8 улусам Астраханской губ. высевалось всего 1731 четверть зерновых и технических культур, то в 1914 г.— 18155 четвертей, преимущественно пшеницы. Так за 20 лет количество высеваемых культур увеличилось в 10,5 раза.

Значительный рост посевов пшеницы объяснялся тем, что она является одним из самых засухоустойчивых хлебов, и поэтому дает по сравнению с другими злаками более высокие урожаи в засушливой Калмыцкой степи.

На первом месте у астраханских калмыков по развитию хлебопашества стоял Малодербетовский улус, на втором месте — Манычский; по Икицохуровскому и Багацохуровскому улусам распашки были очень незначительны, а в остальных улусах Астраханской губ. их не было совсем.

Общий размер распашки и удельный вес хлебопашества в хозяйстве калмыков был еще очень невелик. Земледелие являлось подспорьем скотоводству. Засевали обычно немного: для себя и для скота, на корм которому шла солома. Только в 1910-х годах на севере Калмыкии начали увеличиваться распашки, достигая у богатых хозяев 300—400 дес. В 1909 г. в Калмыцкой степи Астраханской губ. имелось 13389 дес. земли под пашней у 1657 калмыцких хозяйств, что по степи составляло 7,6% от всего количества хозяйств. Из них 562 хозяйства имели личную запашку, 337— супрягой и 758 хозяйств сдавали 4871 дес. пашни крестьянам из доли урожая. Хлебопашеством преимущественно занимались в районах, примыкавших к русским селам, и приемам земледелия калмыки учились у крестьян.

Беднота обычно отдавала свои пахотные земли крестьянам, получая 1/5 – 1/6 часть урожая. В ряде случаев малоимущие хозяйства объединялись для совместной обработки земли (супряга). Средние по своей обеспеченности хозяйства обрабатывали земли сами, а зажиточные нанимали батраков-калмыков или предоставляли свою пашню, рабочий скот, семена, земледельческие орудия бедным калмыкам или русским крестьянам соседних сел, работавшим на хозяйском инвентаре и получавшим за это половину урожая. В этих хозяйствах распашка приобретала более крупные размеры: пахали на 3—10 плугах.

В хозяйствах, занимавшихся хлебопашеством, получали распространение улучшенные сельскохозяйственные орудия. Так, в 1909 г. в Манычском улусе в 248 хозяйствах насчитывалось 76 жнеек, 107 сенокосилок, 27 конных грабель, 160 плугов, 24 бункера, 8 культиваторов, 130 борон, 6 веялок, 4 сеялки, всего 542 орудия. Сельскохозяйственными орудиями было обеспечено 90% всех хозяйств, занимавшихся хлебопашеством (248 из 275 хозяйств) в Манычском улусе. Почти все машины были сосредоточены в хозяйствах, имевших более 20 голов скота, 44,3% машин — в хозяйствах, имевших более 100 голов скота. Кроме собственных сельскохозяйственных орудий калмыки пользовались наемными у соседних крестьян, особенно сенокосилками. Так, икицохуровские богачи во время сенокоса нанимали по 16—20 сенокосилок, что также имело место и в Малодербетовском и Манычском улусах.

Кроме хлебопашества среди калмыцкого населения кое-где начали развиваться садоводство, огородничество, бахчеводство, разведение табачных плантаций, главным образом в Эргенях, где природные условия, особенно ключи и пруды по балкам, этому благоприятствовали. В садах росли яблони, груши, вишни, крыжовник, малина, смородина. Были и виноградники, например в имениях князя Тундутова и зайсанга Балзанова. В огородах выращивались капуста, картофель, помидоры, огурцы. Табаководство являлось дополнением к огородничеству.

Районом бахчеводства с начала XX в. стали Абганеры, т.е. район по балкам Червлянная, Тенгута, Донская, Царицынская, где развитие бахчей было обязано соседству с Тихорецкой веткой Владикавказской железной дороги, обеспечивавшей сбыт арбузов.

В 1907—1911 гг. садоводством, огородничеством и бахчеводством занималось в Астраханской губ. только 397 калмыцких хозяйств на 1037 дес.

Одним из занятий калмыцкого населения являлось рыболовство. В начале XX в. рыболовством самостоятельно занималось 2547 калмыцких хозяйств Астраханской губ., что составляло 11,8% от общего их количества. Значительное место занимало рыболовство в хозяйствах калмыков Яндыко-Мочажного улуса, где рыболовецкие хозяйства составляли 37% от всего количества хозяйств в улусе (2051 из 5575). В Икицохуровском и Хараху-совском улусах небольшое число хозяйств занималось рыболовством на Сарпинских и Састинских озерах, где вылавливали линей, щук, сазанов, шедших затем на продажу приезжим из Ставропольской губ. скупщикам; некоторые калмыцкие хозяйства Александровского улуса занимались рыболовством в волжских водах.

Хозяйства, самостоятельно занимавшиеся рыболовством, имели необходимый для этого инвентарь. Так, у 2051 рыболовецкого хозяйства Яндыко-Мочажного улуса было подчалок 344, бударок 1109, сетей 39 854. Средний заработок на сеть в год составлял в 1910-х годах 6 руб. 80 коп., что давало в среднем на хозяйство 189 руб. Для некоторых калмыцких хозяйств, не имевших скота, рыболовство являлось основным источником дохода.

Отдельные группы калмыков арендовали у государства казенные рыболовные угодья на определенный срок. Так, калмыки Багацатановского аймака Яндыко-Мочажного улуса арендовали в 1909 г. Ватажский участок на 1 год за 775 руб. Царская администрация стесняла самостоятельное ведение калмыками рыболовного хозяйства в интересах крупных русских рыбопромышленников, использовавших калмыков как основную рабочую силу на промыслах.

На Каспийском море и на Нижней Волге, где воды сдавались в аренду рыбопромышленникам, вольные ловцы вынуждены были отдавать большую часть улова тому, в чьих водах они промышляли, являясь, таким образом, субарендаторами у крупных рыбопромышленников. Кроме рыболовства в Калмыцкой степи в начале XX в. местное население занималось извозным промыслом, находившимся в тесной связи со скотоводческим хозяйством. Калмыки занимались извозом на верблюдах, волах, лошадях, перевозя соль с места выработки на Южно-Астраханских озерах, муку и другие грузы по Астраханско-Ставропольскому тракту. Извозный промысел, как и рыболовство, являлся в скотоводческих хозяйствах дополнительным источником дохода.

Быстро развивавшийся в России с конца XIX в. капитализм рос не только вглубь, но и вширь, превращая национальные отсталые районы в сырьевой придаток промышленности центра и в рынок сбыта ее изделий. В такой колониальной зависимости от русского капитализма находилась и Калмыкия Проникавшие в Калмыцкую степь капиталистические отношения вели к росту товарности местных скотоводческих и скотоводческо-земледельческих хозяйств.

Из продуктов калмыцкого хозяйства на рынок поступал преимущественно скот, главным образом овцы и крупный рогатый скот, в меньшей степени лошади и верблюды. Так, в 1909 г. по 5 скотоводческим улусам — Икицохуровскому, Харахусовскому, Багацохуровскому, Александровскому и Эркетеневскому — было продано 116398 голов скота (овец — 89129 голов, рогатого скота — 18614, лошадей 5055, верблюдов — 3100 голов). Кроме скота, Калмыцкая степь давала на продажу такие предметы скотоводческого хозяйства, как шерсть (овечья и верблюжья) и шкуры.

Местом сбыта калмыцкого скота и Других предметов животноводства являлись окрестные русские и украинские села и города: Царицын, Сарепта, Черный Яр, Енотаевск, Ставрополь. Крупным рынком был Калмыцкий Базар на р. Солянке, близ Астрахани, где в 1907 г. было продано скота на сумму в 500 тыс. руб., в то время как вся вырученная от продажи скота по улусам сумма достигла 2 млн. руб.

Мясной скот поступал из Калмыкии по железным дорогам в городские центры России, в том числе и в столицы; частично мясо шло за границу. Для сбыта скота имели значение Грязе-Царицынская железная дорога, соединявшая Царицын с центральной Россией, ветка Царицын—Тихорецкая, проходившая в непосредственной близости к Калмыцкой степи, и Ставропольская ветка Владикавказской железной дороги. В 1913 г. был разработан проект железной дороги Астрахань—станция Торговая Царицын-ско-Тихорецкой ветки, которая должна была пересечь Калмыцкую степь Астраханской губ. и пройти через Большедербетовский улус. При разработке проекта учитывалось значение будущей дороги для транспортировки калмыцкого рогатого скота, «стяжавшего себе известность на столичных рынках».

В степи в крупных селениях, таких как Элиста, Улан-Эрге, Яшкуль, устраивались в течение года ярмарки, из которых наиболее крупной и регулярно действующей являлась Элистинская.

Вначале она открывалась два раза в году: 27 апреля и 10 августа, но по ходатайству крупных калмыков-скотоводов на съезде улусных попечителей в 1907 г. Элистинская ярмарка стала действовать еще и 18 октября, чтобы можно было сделать последние закупки на зиму. В первые десятилетия XX в. происходил значительный рост Элистинской ярмарки, что выражалось в увеличении количества привозимых на продажу товаров и росте товарооборота. Если в 1904 г. на две ярмарки в Элисту было привезено товаров на сумму 722731 руб., то в 1909 г. уже на 1 848596 руб. Вместе с этим произошло значительное увеличение товарооборота. Если в 1904 г. сумма проданных товаров составляла только 22% от суммы привезенных, то в 1909 г. уже 35%. Основным предметом торговли на Элистинской ярмарке был скот, стоимость которого составляла 60—70% от общей стоимости привозимых и продаваемых товаров.

Основными поставщиками скота на рынок являлись крупные скотоводы и коневоды — калмыки, хозяйства которых носили товарный характер. Коневоды поставляли на рынок лошадей со своих заводов. Так, в 1909 г. в Харахусовском улусе 134 богатых хозяйства, составлявших 10% от общего числа хозяйств улуса, дали на рынок 90% проданных по улусу лошадей (458 голов из 500); в Икицохуровском улусе 12,5% хозяйств (264 хозяйства) поставили 62% от всех проданных лошадей (1500 из 2434 голов). Отдельные крупные коннозаводчики пригоняли на продажу довольно значительные партии лошадей. Так, два самых богатых в Багацохуровском улусе хозяйства, имевших более 500 голов скота каждое, в 1909 г. продали 240 лошадей. На долю богатых калмыков-скотоводов приходилась также большая часть поступавших на рынок овец и крупного рогатого скота.

Однако и бедные и средние хозяйства также имели постоянную связь с рынком, что вызывалось потребностью в деньгах для уплаты всякого рода налогов и повинностей и для покупки предметов потребления. Такого рода хозяйства занимались в основном продажей крупного рогатого скота. В 1909 г. в Икицохуровском улусе эти хозяйства поставили на рынок около 43% всего проданного рогатого скота (3404 из 7878 голов), в Харахусовском и Эркетеневском — 42% (1190 из 2830 голов). Калмык-бедняк, вынужденный нередко продать последнюю скотину, подрывал свое скотоводческое хозяйство и шел в отход на заработки.

Главной фигурой в торговле по Калмыцкой степи в конце XIX—начале XX в. являлся скупщик, игравший роль посредника между товаропроизводителями-калмыками и потребителями.

Торговцы, объезжая степь, скупали в хотонах продукты животноводческого хозяйства (шерсть, шкуры и т. п.) на очень невыгодных для калмыков условиях, прибегая к обману неграмотной калмыцкой массы и закабаляя ее путем мелкого кредита. Часто скупка производилась под задаток каким-нибудь товаром, на который накидывалось 15% его стоимости. Задаток мог даваться и деньгами, но не превышал обычно 1/3 стоимости покупаемых товаров. Скупщики давали задаток на полгода и более вперед. Нужда в деньгах и товарах, получаемых в виде кредита под продукты своего животноводческого хозяйства, отдавала калмыков-бедняков в руки скупщиков — ростовщиков. В результате таких торговых операций разница в ценах покупки из первых рук местными скупщиками и ценах от продажи этими последними более крупным торговцам выражалась для отдельных товаров в 15—66%. При обмене продуктов животноводства на товары интересы калмыков страдали еще больше. В качестве скупщиков в Калмыцкой степи выступали главным образом русские торговцы из окрестных сел и городов. Они открывали в степи, при улусных ставках и по трактам лавки, снабжавшие калмыков предметами первой необходимости: мануфактурой, мукой, чаем, спичками, керосином и т. д. Мелкие лавочники получали от калмыков в обмен на товары скот, шерсть, шкуры, войлоки, кошмы, которые затем продавались по более дорогим ценам крупным торговцам.

Крупные торговцы выходили в данный период и из среды скотоводов-калмыков, осуществлявших сбыт товаров, производимых в собственном хозяйстве, а также занимавшихся скупкой и ростовщичеством.

Предметами торговли являлись также продукты земледельческого хозяйства, развивавшегося в северной и северо-западной частях степи. Они находили сбыт у местного населения, а также вывозились за пределы Калмыкии. Росту торгового земледелия в значительной мере способствовало строительство Тихорецкой ветки Владикавказской железной дороги, хотя она примыкала к степи всего тремя-четырьмя станциями. Так, в 1913— 1914 гг. со станции Сарепта отправлялось по 1 тыс. вагонов зерна, Абганерово — 200—300 вагонов, Тунгуты—100 вагонов, Тундутово — 20—30 вагонов. Товарный характер приобретало огородничество, садоводство и бахчеводство. Особенно успешно развивалось бахчеводство в связи с возможностью вывозить арбузы в Петербург, Москву, Воронеж и другие города. Со станции Тундутово в 1914 г. было отправлено 500 вагонов арбузов, Тингуты — более 1500 вагонов, Абганерово — 20—30 вагонов, Сарепты — 500 вагонов.

В вывозе хлеба и арбузов по Тихорецкой ветке принимало участие главным образом русское крестьянство; но и земледельческое хозяйство калмыков было связано с рынком. Таким образом, рост рынка для сбыта товаров скотоводческого и скотоводческо-земледельческого хозяйства Калмыцкой степи способствовал повышению его товарности, разрушал натуральную замкнутость.

Проникновение в Калмыкию изделий русской фабричной промышленности снизило значение домашней промышленности, но она еще составляла необходимую принадлежность скотоводческих хозяйств. Главную роль в домашней промышленности калмыков продолжали играть женщины. Они выделывали шкуры баранов, телят, коров и изготовляли из них тулупы, женские безрукавки, зимние кожаные штаны, овчинные и мерлушковые шапки, спальные подушки. Кожи на сыромятные ремни и сами ремни приготовляли мужчины. Они же занимались подготовкой верблюжьих и овечьих шкур для выделки их на посуду, которую кроили и шили женщины (подойники, кожаные ведра, сосуды для араки). Женщины-калмычки отличались мастерством в плетении веревок и арканов из верблюжьей шерсти и конского волоса, а также циновок, корзинок, сумок. Все калмычки занимались прядением из шерсти, валяли кошмы.

Рыбные промыслы представляли собой предприятия, насчитывавшие значительное число наемных рабочих. Как и соляные промыслы Астраханской губ., рыбные промыслы широко использовали труд рабочих-калмыков. Техническая оснащенность промыслов была слабой, условия труда примитивны.

* * *

Реформа 1892 г., отменившая феодальную зависимость рядовых калмыков от нойонов и зайсангов и приравнявшая первых, как и безаймачных зайсангов, к русскому крестьянству, не была радикальной. Русское правительство вознаградило владельцев за потерю прав над личностью калмыков-простолюдинов и албанного сбора выкупом в размере пятикратного албана из сумм общественного калмыцкого капитала. Так, нойон Малодербетовского улуса Церен-Давид Тундутов, у которого в зависимости находилось 10 тыс семейств, получил выкупных платежей 360 тыс. руб.

В связи с реформой рядовые калмыки лишились части общинных земель; бывшие нойоны и зайсанги стремились захватить в собственность общинные калмыцкие земли. Так, владельцы Хошоутовского улуса князья Тюмени забрали у калмыцких обществ улуса большое количество земель, среди которых была так называемая Шамбайская дача, из-за чего длилась в течение 1904— 1911 гг. тяжба между наследниками князя А. А. Тюменя и хо-шоутовскими калмыками. Наследники Тюменя пытались также удержать за собой угодья на луговой стороне Волги общей площадью 6338 дес. удобной и неудобной земли. Богатства бывших феодалов, заключавшиеся в обширных угодьях и большом количестве скота, являлись основой не только экономического господства. Рядовые калмыки, стесненные в земельном отношении, были вынуждены идти в кабалу к своим прежним владельцам, арендуя у них землю. Отношения между бывшими нойонами и зайсангами и калмыками-простолюдинами были опутаны сетью феодальных пережитков, продолжавших существовать в течение долгого времени после реформы. Феодальные пережитки задерживали развитие капиталистических отношений среди калмыков. Однако русский капитализм оказывал влияние на происходившие здесь социальные процессы.

Как уже указывалось выше, обследованием 1909 г. было охвачено 21 759 калмыцких хозяйств Астраханской губ. Оно производилось путем покибиточного объезда населения с подробными опросными листами. Эти статистические материалы дают представление о том, как отразились на экономике и социальных отношениях калмыцких улусов Астраханской губ. процессы, происходившие в период империализма в России.

Имущественная дифференциация в Калмыцкой степи достигла к 1910 г. значительных размеров. Особого внимания заслуживают данные о распределении между хозяйствами скота. Конечно, данные обследования 1909 г. едва ли могли быть точными. Можно с уверенностью говорить о том, что они преуменьшают количество скота у богатых калмыков, так как точного контроля за стадами и табунами в степи не могло быть. И все же картина имущественной дифференциации очень ярка.

Карта калмыцких улусов астраханской и Ставропольской губерний 1910 г.

Имелась группа хозяйств, лишенных скота, являвшегося для калмыка-кочевника одним из основных средств производства.

В 1909 г. такого рода хозяйства составляли 13% от всего количества хозяйств по степи (2924 хозяйства). К этой группе неимущих калмыков тесно примыкала малоимущая группа с количеством скота от 1 до 15 голов, составлявшая по Калмыцкой степи 14067 хозяйств, или 64,76 %. Таким образом, в 1909 г. в Калмыцкой степи насчитывалось 78,7% (16991 хозяйство) неимущих и малоимущих хозяйств, что свидетельствовало о значительной степени обнищания массы рядовых калмыков в данный период. Обе эти группы хозяйств не имели возможности получить средства существования только от своего собственного хозяйства, вынуждены были продавать свою рабочую силу и прибегали к отходу.

Группа средних по своей обеспеченности скотом (15—50 голов) хозяйств была немногочисленна, составляя в 1909 г. 15,15 % (3400 хозяйств). Эти хозяйства по своему экономическому положению являлись неустойчивыми.

Крупные хозяйства, имеющие от 50 до 500 и более голов скота, составляли в Калмыцкой степи в 1909 г. 6,1% (1368 хозяйств). Это были представители прежней феодальной знати и нарождавшейся калмыцкой буржуазии, занимавшиеся товарным скотоводством и отчасти земледелием и использовавшие в своих хозяйствах труд бедняков-калмыков.

Значительную группу населения, занимавшую привилегированное положение в местном обществе, составляло калмыцкое духовенство, влияние которого было очень сильным. Калмыки жертвовали в хурулы большое количество скота. Так, в 1906 г. по 5 улусам (Икицохуровский, Харахусовский, Багацохуровский, Александровский, Эркетеневский) в хурулы было пожертвовано 2587 голов скота.

Самым богатым в степи был харахусовский хурул Раши-Гелюн, которому принадлежало в 1909 г. 21 верблюд, 378 лошадей, 44 головы крупного рогатого скота, 687 овец. Один из его гелюнгов, потом бакша Тимид Сангаджиев, брат богача—старшины, занимался товарным коневодством, «за флагом хурула».

В отдельных частях Калмыкии процесс имущественной дифференциации населения отличался различной степенью глубины. Статистические материалы дают возможность более подробно рассмотреть положение каждой из указанных выше четырех групп хозяйств.

Небольшая часть бесскотных калмыцких хозяйств (28 из 2924) имела в Малодербетовском и Манычском улусах участки пахотной земли, в среднем по 6 дес. но не имея возможности обрабатывать землю самостоятельно, эти хозяйства сдавали её крестьянам соседних сел в аренду, получая за это определенную часть урожая. Некоторые хозяйства имели в этих улусах небольшие сады, огороды, бахчи, табачные плантации, которые или возделывались ими собственным трудом, или также сдавались в аренду.

Одним из источников дохода обедневших калмыков были сенокошение и продажа заготовленных запасов сена богатым скотоводам, нуждавшимся в большом количестве кормов для своего многочисленного скота. Так, в 1909 г. хозяйства, не имевшие скота, накосили 187410 пудов сена, а продали 183535 пудов (почти все), что составило 30% от всего проданного по степи сена.

Часть не имевших скота хозяйств занималась рыболовством (232 хозяйства), которое для них являлось единственным источником существования. Однако для лова был необходим инвентарь (сети, бударки), для приобретения которого требовался определенный материальный достаток. Таким образом, группу хозяйств, занимавшихся рыболовством, нельзя относить к бедноте.

Подавляющая масса калмыцких бесскотных хозяйств не могла обеспечить себя средствами существования, и члены этих семейств вынуждены были искать применения своей рабочей силы вне собственного хозяйства. В 1909 г. эти хозяйства отпускали для работы на стороне 2429 рабочих, которые находили применение своему труду в сельском хозяйстве в качестве батраков, поденщиков, табунщиков, пастухов у калмыков же или в русских селах (1228 человек из 1033 хозяйств), или в качестве рабочих на рыбных и соляных промыслах (1201 человек из 1021 хозяйства).

К неимущей группе калмыцкого населения примыкала малоимущая группа калмыцких хозяйств. Несмотря на многочисленность хозяйств в этой группе (14067 хозяйств), на нее приходилось незначительное количество скота, составлявшего от общего количества скота по степи следующую часть: верблюдов—17,3% (4539 голов), лошадей—14.8% (12412 голов), рогатого скота — 37,2% (76786 голов), овец —около 9% (67920 голов). В северных районах Малодербетовского и Манычского улусов калмыки-бедняки располагали небольшими наделами земли, которую они часто обрабатывали супрягой, т.е. объединяясь в товарищества, иногда же сдавали русским крестьянам за часть урожая.

Одним из дополнительных источников дохода для калмыков-бедняков являлось рыболовство, которым занималось 2171 хозяйство, т.е. 15,4% этой группы. Большинство из них—1747 хозяйств — находилось в Яндыко-Мочажном улусе, географическое положение которого у Каспийского моря и дельты Волги создавало благоприятные возможности для рыболовства. В других улусах рыбная ловля велась по окрестным озерам (Сарпинские, Састинские). Рыболовный промысел приносил бедному калмыцкому хозяйству некоторый доход, так как часть рыбы шла в пищу, а часть на продажу, но заниматься им могли наиболее состоятельные в данной хозяйственной группе калмыки, которые располагали средствами для приобретения рыболовецкого инвентаря.

Хозяйства калмыков-бедняков с их незначительным количеством скота и земли не могли обеспечить семью необходимыми средствами существования, побуждая отдельных членов уходить в поисках применения своей рабочей силы за пределы собственного хозяйства. Связанные со скотоводческим хозяйством калмыки-бедняки стремились найти работу у крупных скотоводов. Таким образом, сохранялась связь калмыков-отходников с сельским хозяйством.

На сельскохозяйственные работы, носившие срочный и поденный характер, из 6301 хозяйства уходило 8117 рабочих. Почти половина хозяйств этой группы прибегала к продаже лишней рабочей силы путем найма в пастухи, табунщики, косари, на полевые работы у калмыцких богачей и зажиточных хозяев. Калмыки поступали в наем также и к соседним русским крестьянам-кулакам. На промыслы уходило гораздо меньше калмыков-бедняков (3688 рабочих из 2714 хозяйств), так как работа на промыслах была связана с более длительным отрывом от собственного хозяйства.

Группам неимущего и малоимущего калмыцкого населения противостояла группа калмыков-богачей, сконцентрировавших в своих руках большое количество скота и земли.

В 1909 г. хозяйства с количеством скота 50—500 голов и более составляли 6,2% (1368 хозяйств), но в их руках находилась основная масса скота: верблюдов 54,2% (14151 голова), лошадей 78,8% (65951 голова), рогатого скота —38,7% (79303 головы), овец — 62,7% (470986 голов) от общего количества этих видов скота по Калмыцкой степи. В этой группе выделялось 39 хозяйств крупных коневодов и овцеводов.

В фактическом владении калмыков-богачей находились сенокосные, пастбищные и водопойные угодья, откуда они вытесняли менее обеспеченных калмыков. Хозяйства этой группы носили товарный характер. Особенно большое место в них занимали коневодство и овцеводство. Крупные коневоды имели заводы, насчитывавшие до 1 тыс. и более лошадей. Так, самым богатым коневодом Малодербетовского улуса являлся Санджи Боваев из рядовых калмыков, у которого в 1909 г. было 1500 лошадей. В Манычском улусе крупные конные заводы были у Кензеева, Цембилова, зайсангов Джальджи Трухменова и Эрнджена Шарапова. В 1907 г. Цебек Джал Онкоров из Багацохуровского улуса имел 3815 лошадей, Цаган-Убуши Леджинев — 2321 лошадь (Икицохуровский улус). Крупные коневоды перестраивали свои хозяйства в связи с требованиями рынка, что сказывалось на улучшении породы конских табунов. Калмыцкие лошади с заводов крупных коневодов благодаря своим высоким природным качествам, выносливости и резвости шли в ремонт, т.е. приобретались государством для военной службы, по высоким ценам (100— 130 руб. и даже 200 руб., в то время как крестьянские лошади оценивались в 30—50 руб.), что приносило большие доходы их владельцам.

Кроме коневодства значительные доходы крупные скотоводы получали от овцеводства, особенно от разведения тонкорунных овец шленской и мериносовой пород.

Наличие большого количества скота в хозяйстве требовало заготовки кормов во избежание падежа в суровые зимы. Благодаря захватам все лучшие сенокосы находились в руках богатых скотоводов. Для сенокошения использовались наемные калмыки-бедняки, которые еще зимой получали в задаток деньги: в Багацо-хуровском улусе зайсанг Бегали Онкоров платил 3 руб. за 1 тыс. снопов. Иногда нанимались и русские крестьяне с косилками, работавшие сдельно или из части собираемого сена. Так, в 1908 г. в Икицохуровском улусе богачи Цаган-Убуши Леджинев нанимал 27 сенокосилок, Церен Бадмаев — 26, Инджир Лиджиев — 22, что свидетельствовало об огромных размерах сенокосных угодий у богачей-скотоводов. Некоторые богачи-скотоводы при распределении сенокосных общинных угодий на паи скупали участки сенокоса у своих соседей-калмыков, а также арендовали сенокосы у крестьян. Так, коневод Цембилов Манычского улуса арендовал в Ставропольской губ. на Маныче 1 тыс. дес. сенокоса. Несмотря на большие размеры собственных сенокосных угодий, крупные скотоводы покупали сено у калмыков-бедняков, занимавшихся сенокошением на продажу.

Богатство и знатность открывали возможность для злоупотреблений и насилий, что проявлялось, например, в захвате силой общественных земель для выпаса и сенокошения. Так, в жалобе жителей Зюнгарского аймака Икицохуровского улуса говорится о столкновении с зайсангом Цереном Бадмаевым в мае 1912 г., который своими 18 косилками скосил сено с общинного урочища Олинг, всего 300 возов, избив объездчика и других калмыков, препятствовавших ему в этом. Калмыкам аймака досталось мало сена.

Богатый калмык на коне. Начало 20 в.

В северной части Калмыцкой степи, куда постепенно проникали земледелие и оседлый быт, хозяйства богатых калмыков носили скотоводческо-земледельческий характер. Занятие хлебопашеством, садоводством, огородничеством, бахчеводством вело к концентрации земельных владений в руках богатой верхушки. Составляя всего 10% от общего числа занимавшихся земледелием хозяйств, она сосредоточивала в 1909 г. 26% пашенной земли (3549,5 дес.), 44% площади садов (116,7 дес.), 18% огородов (72 дес.), 30% бахчей (53,5 дес.). Размеры земельных площадей, занятых под посевы зерновых культур, достигали 20—40 дес. и более на хозяйство. Так, в Манычском улусе 4 хозяйства с более 500 голов скота распахивали 555 дес., т.е. в среднем по 140 дес. каждое. Богатые хозяйства были обеспечены необходимым для ведения земледелия сельскохозяйственным инвентарем. Техника земледелия в таких хозяйствах, располагавших плугами, жнейками, конными граблями, сеялками, боронами, была значительно выше, чем в хозяйствах рядовых калмыков. Кроме использования в хозяйстве покупных сельскохозяйственных орудий, богачи пользовались наемными у крестьян орудиями.

Земледелие в хозяйствах богатых калмыков так же, как и скотоводство, носило товарный характер.

Размеры скотоводства и размеры посева в этой группе хозяйств превышали рабочую норму семьи и вели к использованию труда наемных рабочих. В 1909 г. наемный труд применялся в 1051 зажиточном калмыцком хозяйстве, что составляло 80% от всего количества хозяйств этой группы. В 1909 г. 1329 хозяйств по степи нанимали 3745 рабочих, а 39 самых богатых хозяйств с 500 голов скота и выше насчитывали 1438 рабочих.

Средние хозяйства в Калмыцкой степи были немногочисленны (15,15%, или 3400 хозяйств).

Одним из проявлений процесса социального расслоения в Калмыцкой степи в начале XX в. являлся отход части трудового населения хотонов в поисках работы по найму. Основную массу отходников давали бедняцкие и средние калмыцкие хозяйства. Обследование 1909 г. выявило по Калмыцкой степи 15070 отходников, что составляло около 50% рабочего мужского населения.

Наибольший процент отходников давали скотоводческие окраинные улусы Багацохуровский и Александровский; интенсивный процесс пауперизации рядовой калмыцкой массы создавал избыток рабочей силы, которая не могла целиком поглощаться зажиточными хозяйствами. Около половины сельскохозяйственных рабочих уходило из улусов в соседние русские-села Енотаевского и Черноярского уездов.

Наименьший процент отходников наблюдался в центре Калмыцкой степи, в Икицохуровском и Харахусовском улусах, где процесс социального расслоения был менее глубок и основную массу составляли калмыцкие хозяйства средней обеспеченности. В Икицохуровском улусе крупные скотоводческие хозяйства испытывали даже недостаток в рабочей силе и вынуждены были использовать труд пришлых из других улусов калмыков.

По своему характеру отхожие промыслы делились на сельскохозяйственные и промысловые.

Часть выходцев из Калмыцкой степи привлекалась в качестве чернорабочих на железные дороги для их ремонта. Калмыки работали на строительстве трактов в степи и Астраханской железной дороги, построенной в 1909 году. На границе Калмыцкой степи, на местах оседлых поселений калмыки-рабочие встречались на разнообразных работах: они являлись перевозчиками на реках, кучерами на почтовых станциях, землекопами и т. п. Этот отход, часто носивший сезонный характер, не отрывал отходников целиком от скотоводческого хозяйства и не требовал особой квалификации.

В Калмыцкой степи отход населения на сельскохозяйственные работы был распространенным явлением, так как калмыки охотнее всего пристраивались на привычные для них работы в скотоводческие хозяйства.

В 1909 г. хозяйства, отпускающие сельскохозяйственных рабочих, составляли по Калмыцкой степи 7780, т.е. 35% от общего числа хозяйств, а число самих рабочих насчитывало 10025 человек, т.е. 32% от всего взрослого мужского населения86. Хозяйства калмыцкой верхушки не могли дать заработка всей калмыцкой бедноте. В 1909 г. в хозяйствах скотоводов-промышленников было занято 7765 человек, т.е. 77% сельскохозяйственных рабочих. Остальная часть, не находя заработка в своих хотонах и улусах, вынуждена была уходить за пределы Калмыцкой степи. Местами направления отхода являлись соседние области Донская и Терская и губернии Ставропольская, Саратовская и Самарская. Это были районы с развитым капиталистическим сельским хозяйством, предъявлявшим большой спрос на рабочую силу. Отходники-калмыки поступали работать в качестве батраков, пастухов, табунщиков в хозяйства таких крупных скотоводов и коннозаводчиков, как Букреевы, Корольков, Полтавский и др. Наемные рабочие использовались в скотоводческих хозяйствах в качестве пастухов, табунщиков, косарей. Там, где в хозяйстве имело место хлебопашество, возделывание садов, огородов, бахчей, они выполняли различного рода полевые работы, а также земляные, например рытье колодцев - худуков.

В сельском хозяйстве Калмыцкой степи наемный труд отходников существовал в нескольких формах, чему соответствовало подразделение рабочих на годовых, срочных и поденных. При поденщине бедняки-калмыки, которых не могло прокормить свое собственное разоренное хозяйство, искали заработка поблизости от него в хозяйствах богачей своего или соседних хотонов. Если при поденщине сохранялась довольно тесная связь калмыков-работников с собственным хозяйством, то срочная работа предполагала более длительный отрыв от него для работы на положении наемного рабочего-батрака. Сроки работы могли быть различными, что обусловливалось характером возложенного на работника труда. Среди категории срочных работников выделялась группа годовых рабочих, для которых наем являлся часто единственным источником существования. Из общего числа отходников по Калмыцкой степи в 1909 г. на поденной работе было занято 34% (2421 человек из 7165), на срочной—14% (1033 человека из 7165), годовые рабочие составляли 52% (3710 человек из 7165).

Калмыки на соляных разработках. Начало 20 в.

Таким образом, в Калмыцкой степи в начале XX в. из форм найма наиболее распространенным был годовой наем. Характерно, что труд поденщиков имел распространение в хозяйствах низшей категории, наоборот, в хозяйствах богатых калмыков годовые рабочие превалировали над остальными. Это свидетельствовало об образовании в Калмыцкой степи в начале XX в. крупных хозяйств, основанных на постоянном употреблении наемного труда батраков, распределяемого равномерно по временам года.

В Калмыцкой степи существовали в данный период денежная и натуральная формы оплаты труда, причем вторая занимала значительное место. Размер заработной платы зависел от характера труда, а также от срока найма. Так, в Икицохуровском улусе в 1909 г. табунщики получали 120 руб. в год, чабаны и пастухи — 61 руб. 48 коп. Нанимающиеся на сенокосы помесячно или поденно получали 20 руб. в месяц. В Манычском улусе в 1909 г. заработная плата годового рабочего составляла 25 руб. деньгами и 36 руб. натурой, а поденного рабочего от 50 коп. до 1 руб. в день на хозяйских харчах. Оплата одного и того же вида работы в отдельных районах степи колебалась в зависимости от спроса и предложения рабочей силы. Так, в 1909 г. в Манычском улусе годовой труд пастуха оценивался довольно высоко, составляя 72 руб. деньгами и 36 руб. натурой, в то время как в Икицохуровском улусе пастухам платили 61 руб. 48 коп.

Наибольшее распространение наем батраков в сельском хозяйстве получил в Малодербетовском и Манычском улусах, что было связано в первую очередь с развитием здесь скотоводческо-земледельческого хозяйства, требовавшего больше рабочих рук, чем скотоводство. В Манычском и Малодербетовском улусах находилось 50% всех хозяйств, применяющих труд сельскохозяйственных рабочих (1134 из 2092). Количество наемных работников в этих двух улусах составляло 4152 человека. В 7 самых крупных хозяйствах Манычского улуса в 1909 г. насчитывалось 744 рабочих, т.е. более чем по 100 человек на 1 хозяйство. Так как полевые работы носили сезонный характер, то в такого рода хозяйствах значительное место занимал поденный и срочный труд. Так, в Малодербетовском улусе поденные и срочные работы составляли 42%, в Манычском — 60% от общего числа рабочих по улусам.

В скотоводческих улусах наемный труд имел место в очень богатых скотом хозяйствах, требовавших посторонних рабочих рук для пастьбы, ухода за скотом, а также для сенокошения. В крупном хозяйстве Харахусовского улуса (более 500 голов скота) в 1909 г. работало 7 рабочих, а в двух таких же хозяйствах Багацохуровского улуса — 26 работников. В скотоводческих хозяйствах преобладал труд годовых работников, так как уход за скотом и его пастьба требовали постоянного контингента рабочих, кроме того, наем годовых рабочих не был столь хлопотливым делом и не отнимал много времени и средств, как наем поденщиков. Правда, труд пастухов и табунщиков мог носить также и срочный характер. Поденщина в этих хозяйствах была обычно связана с заготовкой кормов для скота (сенокошение, заготовка камыша). Так, в Икицохуровском улусе, стоявшем по развитию скотоводства на первом месте, в 1909 г. годовые работники в 13 хозяйствах составляли 229 человек, в то время как поденщиков было 38 человек, а срочных 5 человек.

Рассматривая данные обследования 1909 г. о сельскохозяйственном отходе и применении наемного труда в хозяйствах Калмыкии, надо иметь в виду следующее: работа по найму в связи с сохранением феодальных пережитков далеко не всегда означала вольный наем; наем на сельскохозяйственные работы фактически не всегда был отходом; данные об использовании наемного труда в отдельных хозяйствах не означают одновременной занятости в том или ином хозяйстве всего количества рабочих, которое отражено в цифровых материалах.

Значительная часть калмыков-отходников направлялась на соляные и рыбные промыслы, находившиеся в Астраханской губ. На промыслы давали рабочих 17% всех хозяйств Калмыцкой степи (3828 хозяйств). Число промысловых рабочих-отходников (5045 человек) составляло 19% от мужского рабочего населения. Если сельскохозяйственные рабочие использовались чаще всего на привычных для них работах по скотоводческому хозяйству, то на промыслах калмыцкая беднота в своих жизненных условиях отрывалась от унаследованных привычек кочевника-скотовода и приспособлялась к совершенно несвойственным для них условиям жизни и труда. Особенно тесно с рыбными промыслами был связан Яндыко-Мочажный улус, где 2317 хозяйств, т.е. 50%, давали на промыслы 2947 рабочих. Таким образом, почти половина мужского рабочего населения улуса была занята работой на рыбопро-мышленников, составляя основной контингент неводных рабочих на промыслах. Если для пришлых из других улусов калмыков работа на промыслах носила временный характер, когда они, отработав период лова, возвращались в свое хозяйство, то для части населения Яндыко-Мочажного улуса она превращалась в единственный вид заработка.

В Яндыко-Мочажном улусе были семьи, дававшие ватажных рабочих в течение нескольких поколений. Ценность калмыцкого труда для рыбопромышленников заключалась не только в их опыте и умении, но также в том, что у калмыков было мало праздников и они не совпадали, как у русских, с периодом лова, а также в дешевизне пищевого довольствия.

Рыбопромышленники нанимали рабочих на промыслы через калмыков-подрядчиков, являвшихся посредниками между хозяевами и рабочими. При найме подрядчик действовал как приказчик. Для некоторых калмыков подряд являлся источником дохода, особенно в тех случаях, когда они вербовали рабочих сразу для нескольких артелей. Таким образом, из среды рядовой калмыцкой массы, занятой на промыслах, выделялась группа, занимавшаяся подрядами, т.е. непосредственным наймом калмыцких рабочих и организацией из них промысловых артелей, которые ими же и возглавлялись. Это была верхушка промысловых калмыцких рабочих, состоявшая в тесной связи с владельцами рыбных промыслов, соблюдавшая их интересы в качестве приказчиков и получавшая значительные доходы.

На промыслах существовала система задатков, получаемых рабочими при найме, являвшаяся средством экономического закабаления. Пришедшие на промысел для заработка калмыки часто возвращались домой, в свои хозяйства, оставаясь в долгу у рыбопромышленников за утерянный или испорченный инвентарь, по штрафам, за выдаваемую одежду.

Калмыцкие рабочие использовались главным образом на неводных работах в период весенней и осенней путины. Выловленная рыба перерабатывалась здесь же на промыслах, для чего у каждого владельца были небольшие предприятия по засолу, копчению, вялению рыбы. Поэтому часть калмыков выполняла работу по переработке рыбы. В этой работе принимали участие не только калмыки-мужчины, но и женщины-калмычки.

Таким образом, существовавшие на юге Астраханской губ. рыбные промыслы, представлявшие собой капиталистические предприятия русских рыбопромышленников, привлекали в начале XX в. значительную часть обедневшего населения Калмыцкой степи. Часть калмыков, занятых на промыслах, из-за потери скотоводческого хозяйства вместе с семьей прикочевывала к рыболовным ватагам и начинала жить исключительно за счет рыболовного заработка.

Кроме работы на рыбных промыслах часть калмыков направлялась на соляные промыслы, находящиеся в районе Южно-Астраханских озер. Соледобыча в Астраханской губ. представляла второй по значительности вид промышленности после рыбных промыслов и была с ними тесно связана, поставляя соль для засола рыбы. Рабочими на Астраханских соляных озерах являлись преимущественно калмыки. В 1903 г. на 20 участках работало 390 человек, а в 1909 г. на 48 участках насчитывалось 662 рабочих. Цифры эти значительно ниже данных XIX в., что связано с тем, что с середины 80-х годов XIX в. добыча соли на озере Эльтон была временно прекращена, а на озере Баскунчак работали казахи Букеевской орды. Упадок разработок соли на астраханских озерах был вызван также конкуренцией со стороны соляных шахт Донецкого округа, где действовали французское и голландское общества.

Приведенные данные указывают на то, что не только имело место проникновение русского капитализма в Калмыкию, но и начали возникать элементы капиталистических отношений внутри калмыцкого общества, начался, хотя и в слабых формах, процесс формирования калмыцкой буржуазии и калмыцкого пролетариата.

Аналогичные процессы происходили среди калмыков Больше-дербетовского улуса и Области Войска Донского с некоторыми особенностями, вызывавшимися большей степенью развития земледелия и оседлости, а у донских калмыков и условиями их казачьей службы.