Эренжен Хара-Даван "Чингисхан как полководец и его наследие". Белград, 1929.

IX. ПОХОД В СРЕДНЮЮ АЗИЮ

Вернувшись из Китая, Чингис-хан должен был обратить внимание на ближайший к нему запад, где, как было отмечено в предыдущей главе, у него оставался еще сильный враг - Кучлук-хан, который коварством успел завладеть Кара-китайской державой. Не были еще покорены некоторые народы к западу от Алтая до реки Урала. Как бы ни сложились дальнейшие отношения с могущественным государем мусульманской Средней Азии, султаном Мухаммедом, называемым также "Хорезмшахом", который владел Туркестаном, Афганистаном и Персией, во всяком случае должны были быть предварительно ликвидированы ближайшие враги, которые могли быть опасны для мирных сношений с мусульманской державой, а в случае войны - усилить собою врагов Монгольской монархии.

Эту задачу он возлагает на своих лучших полководцев Субутая и Джэбэ, которые легко с нею справляются. Первый в 1216 г. быстро покоряет земли между Алтаем и Уралом, причем племя меркитов, непримиримых врагов Чингис-хана, истребляется до последнего человека [+142]; второй уничтожает империю узурпатора Кучлука, искусно использовав неудовольствие против него его мусульманских подданных, преследуемых им за религиозные убеждения. Объявив полную веротерпимость, Джэбэ-нойон привлекает к монголам симпатии их, а также части чинов войска, обеспечивая себе таким путем военные успехи. Разбитый наголову и преследуемый по пятам монголами, Кучлук лишается царства и бесславно гибнет в дебрях Гиндукуша. Кара-китайская держава, охватывающая Восточный Туркестан со столицей Кашгаром и часть Семиречья с некоторыми прилегающими землями присоединяется к Империи Чингис-хана, которая, таким образом, приходит в непосредственное соприкосновение с обширными владениями Хорезмшаха.

Последний еще во время Китайского похода снарядил к монгольскому монарху посольство с официальной целью завязки мирных сношений, но, конечно, не без тайной миссии проверить дошедшие до Мухаммеда слухи о возрастающем могуществе Чингис-хана. Посольство это застало его, уже по возвращении его из Чжунду, в Каракоруме, где и было весьма милостиво принято.

Чингис-хан поручил чинам посольства передать их государю, что считает его повелителем Запада, как признает себя владыкою Востока, и что он будет рад установлению между ними дружеских отношений и завязке торговых сношений между их народами.

В ответ на это посольство, с которым прибыли в Монголию и мусульманские купцы с товарами, Чингис-хан снарядил к Мухаммеду своих послов и многолюдный торговый караван. Послы должны были отвезти султану богатые подарки и передать предложение о взаимном обеспечении безопасности торговых сношений между обоими государствами. Послы Чингис-хана и сопровождавшие их купцы, преимущественно мусульмане, в 1218 г., по пути в султанскую столицу, прибыли в город Отрар, который, по одним сведениям, находился несколько севернее нынешнего Ташкента, а по другим - к северо-западу от него, на реке Сырдарье. Но здесь послов и торговцев ждал совсем не тот прием, на который они рассчитывали.

Наместник султана в Отраре - неизвестно, по тайным ли инструкциям своего повелителя или по собственному почину - снаряженный Чингис-ханом караван предал разграблению, личный же состав его, а также ханских послов, приказал перебить. Возможно, что тайным мотивом этого варварского поступка был тот, что Мухаммед, не веря искренности Чингисхана, задетый за живое тем, что в своем послании к султану Чингис-хан назвал его своим "любимым сыном" и, убежденный в неминуемости разрыва, нарочно старался ускорить момент неизбежной развязки; подтверждением этому предположению может служить то, что, когда Чингис-хан, в ярости за участь, постигшую его послов, личность которых у монголов почиталась неприкосновенной, снарядил к Хорезмшаху второе посольство с требованием выдачи ему виновника избиения - отрарского наместника, Мухаммед опять приказал умертвить главного посла, а спутников его выгнал от себя с поруганием.

Война стала неизбежной. Чингис-хан готовился к ней с особой тщательностью, так как вполне считался с военным могуществом своего нового противника, одна полевая армия которого - правда, менее дисциплинированная и не столь прочно спаянная, как монгольская, - была составлена преимущественно из контингентов воинственных турецких (тюркских) народов, обладала отличным вооружением и насчитывала в своих рядах 400 000, большею частью конных воинов. Кроме всевозможных военных машин в армии имелись и боевые слоны, род оружия, с которым монголам не приходилось иметь дела в предыдущих войнах. Помимо таких внушительных полевых сил империя Хорезмшаха славилась крепостью своих городов и искусством своих инженеров, а доступ извне к ее жизненным центрам был прикрыт труднопроходимыми естественными преградами - горными хребтами и безводными пустынями. С другой стороны, внутренняя спайка этого государства, только недавно расширившегося завоеваниями, разноплеменного по составу населения и подтачиваемого непримиримой враждой между приверженцами различных мусульманских вероучений (сунниты, шииты и множество фанатичных сект), далеко не была крепкой.

Для грандиозного предприятия покорения Средней Азии Чингис-хан к весне 1219 г. собирает в верховьях Иртыша конную армию численностью 230 000 человек. Хотя после покорения северных областей Цзиньской империи население Монгольской державы значительно возросло, повелитель ее не считает целесообразным увеличивать свою кочевую армию ненадежными в политическом отношении, маловоинственными и непривычными к естественным условиям западного театра войны элементами оседлого населения вновь завоеванных земель. Великий Полководец слишком хорошо знает, что качество важнее количества. Поэтому китайцы (кидани, чжурчжени) входят в его армию лишь в небольшой пропорции, составляя ее технические войска, соединенные в особый корпус, общей численностью около 30 000 человек, из коих китайцев и прочих чужеземцев собственно только 10 000, а остальные из вполне надежных элементов.

Кроме этого корпуса, в котором все старшие командные должности замещены монголами, в составе монгольской армии имеются вспомогательные отряды, выставленные вассалами империи, в том числе и десятитысячный уйгурский корпус, который несколько месяцев спустя после начала кампании был отпущен домой и заменен отрядом туркмен такой же численности. Принимая этих мусульман на службу, Чингис-хан искусно использовал племенную и религиозную вражду среди подданного султану Мухаммеду населения.

Требование о выставлении вспомогательного контингента, обращенное, между прочим, к правителю тангутов, встретило отказ, а именно через посла Чингис-хана он передал своему суверену следующий дерзкий ответ: "Если у тебя не хватает войска, то не будь и царем". Не желая мелкими побочными операциями отвлекаться от своего главного предприятия, Чингис-хан оставляет пока этот вызов безнаказанным, предоставляя себе отомстить его автору впоследствии.

Ядро армии и ее главную массу составляют по-прежнему несравненные ветераны-кочевники из монголов и слившиеся с ними в военном братстве родственные племена. Около 20 000 человек таких же войск имеется у Мухали в Китае и столько же у Джэбэ в Кара-Китае; небольшой отряд дан в распоряжение младшего брата Чингиса, оставленного на время войны его наместником в Монголии.

Несколько лет тому назад Мухаммед удачно воевал с Багдадским халифом из рода Аббасидов, который в рассматриваемую эпоху представлял лишь тень былого могущества своих предков. Теснимый своим сильным соседом, халиф предлагал союз Чингис-хану, но последний, рассчитывая тогда еще на установление с Хорезмшахом мирных и торговых сношений, предложение халифа оставил без последствий. Хотя легкие успехи Мухаммеда над войсками халифа, а также его предыдущие военные предприятия придворными льстецами были раздуты как подвиги некоего нового Александра Македонского, однако в действительности султан был совершенно лишен полководческого дарования; равным образом, несмотря на наличие в числе членов его семьи и начальников его войска значительного числа доблестных витязей, среди которых особенно выделяется его сын и наследник Джелал ад-Дин, ни один из них не обладал данными для искусного водительства войск в бою и на войне. Таким образом, в этом отношении монголы в лице своего командного состава имели над противником неоспоримое преимущество.

Другим обстоятельством, которое должно было вредно отразиться на военных операциях Хорезмшаха, была подозрительность, под влиянием которой он опасался соединить свои войска в крупные массы во избежание восстаний. При этом условии он рисковал свои превосходящие силы подставлять по частям под удар монголов, которые, как мы видели, всегда умело применяли на войне принцип держать свои силы сосредоточенными.

Наконец, не оказалось у бездарного мусульманского монарха и самых главных качеств, необходимых для того, чтобы в годину испытаний твердо держать в руках бразды правления государством и власть над войском: твердости воли и решимости.

Все эти обстоятельства, равно как и репутация веротерпимости монголов, только что подтвержденная образом действий Джэбэ-нойона в Кара-Китае, сослужили Чингис-хану немалую службу в борьбе с мусульманским властелином в Средней Азии, в борьбе, которая при всем том оказалась далеко не легкой, как будет видно дальше.

Армия Чингис-хана к предстоящему походу была вооружена и снаряжена лучше, чем когда-либо. Между прочим, на каждого всадника приходилось по четыре - пять заводных лошадей. В район сбора армии сгонялись огромные стада, часть которых должна была откормиться здесь в течение лета. Через отделяющие монгольское плоскогорье от среднеазиатских степей горные хребты Чингис-хан еще до формального разрыва с Мухаммедом перебросил свои щупальца. Задача эта с одной стороны была выполнена на юге Джэбэ-нойоном; с другой стороны ее выполнял старший сын хана - Джучи, который, покорив племя киргизов после их восстания, к 1219 г. проник с отрядом в Кипчакские степи. Работа этих щупальцев носила преимущественно мирный характер; под видом торговых сношений производилась тщательная разведка страны с ее населением, а также вооруженных сил будущего противника.

Составленный план кампании заключался в нападении на Мухаммеда главными силами с севера, обойдя озеро Балхаш с западной стороны; Джэбэ-нойону, который во время преследования Кучлука давал волю предприимчивости и своему темпераменту игрока, надолго углубился в предгорья пограничных Тибетских гор, где он покоряет хану новые земли и набирает воинов для своего отряда; ему, Джэбэ, поручается производство энергичной диверсии с востока к Фергане для отвлечения на себя части сил противника.

Таким образом, главные силы и второстепенные операции разделены между собою мощным горным хребтом Тянь-Шаня и его продолжением на запад в пределы Туркестана, что должно представить затруднение для их согласования между собою. Главным силам предстояла задача пройти расстояние более двух тысяч верст через горные хребты и безводные пустыни (Голодная степь), имея в своем составе до 200 000 человек и миллион лошадей, - задача совершенно неразрешимая для современных армий такой численности. Справедливо придавая крупное значение диверсии с востока, возложенной на Джэбэ, Чингис-хан усиливает его несколькими тысячами легкой конницы, которые отправляет к нему под начальством вернувшегося из Кипчака Джучи, доведя этим силы Джэбэ до 20 000 человек. Эта небольшая армия глубокой зимой 1218 - 1219 гг. переходит Алтайский хребет по перевалам Кизиль-Арт и Терек-Даван высотою более 12 000 футов над уровнем моря - подвиг неслыханной смелости, намного превосходящий по отваге переходы через Альпы Ганнибала и Бонапарта [+143]. Несмотря на огромные расстояния между Джэбэ и ханской ставкой и разделяющие их исполинские преграды, связь между ними действует исправно - одна из загадок для современного поколения.

Главная армия выступает в поход весною 1219 г. Переход через пограничные горы по обледенелым перевалам представляет огромные трудности, которые преодолеваются благодаря дисциплине монгольского войска и выносливости его людского и конского состава. Но колонны растянулись при этом до крайности. Спустившись к озеру Балхаш, головные остановились, армия подтянулась, лошади подкормились. Восстановилась тесная связь между отдельными колоннами. Разведка двинута вперед. После некоторого отдыха армия выступила широким фронтом, направляясь к среднему течению Сырдарьи [+144].

Диверсия, произведенная наступлением Джэбэ и Джучи в Фергану еще раньше, чем обнаружилось для противника наступление главной армии, оказала то действие, которое от нее ожидалось, т.е. отвлекла на себя значительную часть сил Мухаммеда. В то же время в происшедшем там сражении монголы хотя и не одержали решительной победы и после боя по своему обыкновению бесследно исчезли, однако нанесли мусульманским войскам крупные потери и сбили с них спесь превосходства, которым те кичились перед своим презираемым дотоле противником. Сам Мухаммед растерялся и в панике поспешил на свой северный фронт для организации отпора ввиду обнаруженного тем временем наступления главной Чингисовой армии. При этом он сделал ошибку, свойственную слабым духом полководцам, разбросав свои превосходящие силы на широком фронте и по многочисленным укрепленным городам. Чингис-хан, получив донесение от Джучи, наступавшего через Коканд, одобрил его действия, послал ему в подкрепление еще пять тысяч человек и приказал преследовать Мухаммеда. Это преследование задержалось, однако, на несколько месяцев вследствие геройского сопротивления, оказанного попутною крепостью Ходжентом под начальством оставленного там Хорезмшахом воеводою Тимур-Малика. Монголам пришлось здесь впервые применить свои тяжелые осадные орудия (в том числе и огнеметы), обслуживаемые цзиньскими артиллеристами.

Еще до осады Ходжента Джэбэ отделился от Джучи, уклоняясь на юг. Совершая невероятные по трудности марши через высочайшие горные хребты и Памирское плато, он появился в верховьях Амударьи, угрожая в случае продолжения наступления вниз по реке отрезать султана, поджидавшего Чингис-хана на Сырдарье, от его промежуточной амударьинской базы с ее главными опорными пунктами - Самаркандом и Бухарой. Это побудило Мухаммеда выделить туда значительные силы, еще более разбросав свою армию, ослабив оборону линии реки Сырдарьи, в долине которой он готовил решительное сражение Чингис-хану.

Между тем последний, выделив часть своих сил для овладения городами Отраром и Ташкентом, сам с главными силами со свойственным монголам искусством бесследно исчезает из поля зрения разведки противника, ловко обманывает султана, уклонившись вправо к низовьям Сырдарьи и переправившись там через реку. Совершив кажущийся теперь невероятным переход с многочисленной армией через пустыню Кызылкум, прикрывающую Хивинский оазис с востока, он совершенно неожиданно появляется перед Бухарой, подойдя к этому крепкому оплоту султана с запада. По поводу этого маневра подполковник Рэнк высказывает следующее суждение:

"Мы не имеем подробностей, относящихся к необычайному маршу - маневру Чингис-хана через пустыню Кызылкум, но факт налицо: в течение месяца армия численностью не менее 50 тысяч человек с 60 с лишком тысяч лошадей проходит 600 километров по пустыне, считавшейся непроходимой. Шесть с половиной веков спустя русские, оперируя во время своего похода на Хиву... в том же районе, теряли лошадей тысячами. Операцию такого размаха и такой смелости мы снова встречаем в истории только 600 лет спустя; да и то операция Бонапарта 1800 г., которая наиболее подходит к Сырдарьинской операции Чингис-хана, уступает ей в отношении грандиозности преодоленных естественных преград" [+145].

"Этим маневром, - говорит Гарольд Лэм, - не только был обойден фланг Мухаммеда, но он и был отрезан от своих южных армий, от своего сына [+146] и ожидаемых с ним подкреплений, от богатых областей Хорасана и Персии" [+147].

"В то время как Джэбэ наступал с востока, Чингис-хан шел с запада, и шах в своей ставке в Самарканде мог предвидеть, что челюсти отверстой пасти, в которой он очутился, вот-вот сомкнутся у него в тылу... Мухаммед-Воитель, прославленный своим народом как второй Александр, оказался грубо обманутым своим неприятелем. Монгольские отряды, предводимые сыновьями Чингис-хана и предававшие огню и мечу долину Сырдарьи, оказались не более как маской, предназначенной для сокрытия направления главного удара, наносимого армиями Джэбэ и самого Чингис-хана" [+148].

Ввиду таких перспектив Мухаммед бросает армию, которая ищет спасения за крепостными валами Самарканда, и бежит на юг под предлогом ускорения формирования собирающихся там ополчений. Тем временем крепость Бухара была позорно брошена своим гарнизоном под предлогом недостатка в ней запасов продовольствия, чтобы выдержать продолжительную осаду. Пользуясь лазейкой, оставленной ему в линии обложения, и не подозревая в этом ловушки, поставленной ему монгольским командованием, очевидно, хорошо осведомленным о господствующих в городе и гарнизоне настроениях, последний темной ночью бесшумно выступает из крепости, вытягиваясь в походную колонну. Но этот акт трусости только ускоряет его гибель. В чистом поле он подвергается внезапной атаке монголов и уничтожается почти до последнего человека.

После этого жители Бухары решили сдаться; только небольшой отряд, засевший в цитадели, продолжал оказывать сопротивление, которое, конечно, не могло быть продолжительным. Через несколько дней цитадель была взята. Богатый город подвергся разграблению и уничтожен пожаром.

Так пал этот крепкий оплот владычества Хорезмшаха в Средней Азии, вполне оправдав этим глубоко верное изречение Чингис-хана, что "сила крепостных стен никогда не бывает ни более и ни менее мужества их защитников" [+149].

То же самое подтвердилось и на примере другого, еще более крепкого оплота Амударьинской линии - города Самарканда, который был укреплен по последнему слову науки и техники того времени. Гарнизон его представлял внушительную силу в 110 000 воинов при 20 боевых слонах - силу, которая превосходила числом подошедшую к крепости монгольскую армию, состоявшую, по-видимому, из соединенных сил, приведенных Чингис-ханом из-под Бухары и подошедших с востока под начальством Джэбэ. Но после первой же неудачной вылазки гарнизон пал духом. Огромные толпы пленных, находившихся при монгольских войсках и употреблявшихся ими для осадных работ, принимались защитниками крепости за неприятельские войска ("У страха глаза велики"). 30 000 человек из гарнизона еще до вылазки перешли на сторону монголов; они сначала были любезно приняты, но затем все перебиты как изменники своему государю. Таков был обычай Чингис-хана: он ни во что не ставил жизнь людей, не соответствовавших его идеальному типу, т.е. тому психологическому типу, из которого им составлялся правящий слой лучших людей. Остальной гарнизон Самарканда и крепость сдались монголам на пятый день от начала осады.

Около этого времени мы уже видим в действиях монголов под крепостями широкое применение не только физического труда военнопленных и мобилизованных молодых мужчин из местного населения, но и использование их в качестве "пушечного мяса" при штурмах, как это практиковалось и в китайском походе. Этот способ позволял уменьшать до минимума потери своих собственных войск, а потому при всей его жестокости должен быть признан вполне целесообразным.

Покончив с Самаркандом и удостоверившись из полученных донесений, что вражеские оборонительные линии Сырдарьи [+150] и Амударьи окончательно перешли в руки монголов, Чингис-хан для преследования Хорезмшаха отправляет в апреле 1220 г. отряд из трех тем (туменов) под начальством Джэбэ, Субутая и своего зятя Тучагара (Тукаджара). Первая тьма составляла авангард отряда, вторая - его главные силы, третья - арьергард [+151]. Данный этим орхонам приказ гласил:

"Силою Бога Великого, пока не возьмете его в руки, не возвращайтесь. Если он ослабеет от вас, с несколькими людьми будет искать убежища в крепких горах и мрачных пещерах или скроется от глаз людей, как пери (невидимые духи), то вы должны, подобно ветру летучему, устремиться через его области; всякому, кто выйдет с покорностью, окажите ласку, учреждайте управление и правителя; всякого, кто будет попирать дорогу и становиться в оппозицию, насилуйте..."

Из ярлыка Чингис-хана, данного Субутаю письмом с алой "тамгой" (печатью), видно следующее: "Эмиры, старшие и многий народ да ведают, что я дал тебе все лицо земное от восхода солнца до запада. Всякий, кто покорится, пусть будет помилован, а всякий, кто не покорится и выйдет с оппозицией и распрей, да погибнет" [+152].

Таким образом, на названных трех воевод, кроме овладения особой Мухаммеда, возлагалась еще задача привести в покорность неприятельские области вдоль пути своего следования и, разумеется, внести расстройство в дело формирования противником новых армий.

Но султан ничего не успел или не сумел сделать в этом направлении, несмотря на богатые ресурсы своей империи; зато в заботах о своей личной безопасности он успел избежать поимки и плена, ловко сбил преследователей со своего следа тем, что он неожиданно для них круто повернул в свои западные области, где и нашел на некоторое время укрытие.

Тучагар со своей тьмой вскоре после начала операции отделился от остальных двух орхонов и вслед за тем чуть не поплатился головой за то, что ослушался ханского приказа и подверг жестокой расправе население одного из городов, изъявивших покорность Джэбэ и Субутаю. Успокоясь после первой вспышки гнева, Чингис-хан заменил ему смертную казнь разжалованием в рядовые [+153].

Впоследствии Тучагар был убит при осаде Нишапура. Как видно, Чингис-хан одинаково строго карал своих подчиненных как за оказание врагам неуместного милосердия, так и за бесцельную жестокость. Этот случай подтверждает не только строгость, но и справедливость Чингис-хана, так как Тучагар был зятем его, женатым на дочери.

Джэбэ и Субутай, в течение трех недель тщетно искавшие Мухаммеда там, где его не было, наконец снова нападают на его след и почти настигают его у Хамадана, но султану и на этот раз удается ускользнуть. Почти всеми покинутый и больной, он спасается бегством на одном из островов Каспийского моря, но здесь естественная смерть кладет предел тревогам последних месяцев его жизни.

Во время преследования Мухаммеда неутомимые Джэбэ и Субутай, имея всего 20 000 всадников (с несколькими заводными конями у каждого), бессменно рыская за ним в течение многих месяцев, делая при этом 120-верстные переходы без дневок, по десять-двенадцать дней подряд, успели побывать под стенами Мерва и Нишапура (Нишабур), нанести под Тегераном поражение 30-тысячному корпусу, разбить под Казвином еще одну персидскую армию, подошедшую на выручку своему монарху, и, только получив достоверное известие о смерти Мухаммеда, они расположились со своим отрядом на отдых и на зимовку на берегах Аракса в Муганской степи.

Здесь по предложению Субутая они решили двинуться на север, с тем чтобы обойти Каспийское море и таким кружным путем вернуться к главной армии Чингис-хана. Последний, зимуя с армией в окрестностях Самарканда, дал свое согласие на этот набег. Выступая в новый поход, Джэбэ и Субутай усилили свой отряд несколькими тысячами курдов и туркмен.

Совершенный ими в последующий, менее чем двухлетний, срок набег или рейд принадлежит к числу замечательнейших военных предприятий этого рода. Не имея, разумеется, никаких карт тех стран, по которым им предстояло пройти, монгольские вожди через Тебриз, который изъявляет им покорность, и Диарбекр снова проникают в Закавказье, где выдерживают упорную борьбу с грузинами; в последней решительной битве с ними одерживают победу благодаря применению одного из своих обычных тактических приемов. В данном случае прием этот состоял в том, что Джэбэ с 5 тысячами человек засел в засаде, а Субутай с остальными силами, обратившись в притворное бегство, наводит неприятеля на эту засаду, которая его внезапно атакует одновременно с перешедшим в наступление Субутаем. В этом бою грузин было перебито до 30000 человек.

После победы над грузинами монгольский отряд углубляется в дебри Кавказского хребта, где среди непрестанных боев с горцами прокладывает себе путь через Дербентский проход и наконец выходит на равнины Северного Кавказа.

"Когда Джэбэ и Субутай вошли в долину низовий Терека, им противостали соединенные силы кипчаков, черкесов, лезгин и алан. Видя невозможность сопротивляться этим массам, монголы подослали к кипчакам опытных искусителей и путем подкупа склонили их отделиться от остальных союзников, а затем порознь разбили и тех и других" [+154] . Таким способом Субутай и Джэбэ достигают привольных южнорусских степей.

Субутай во время похода ведет самую тщательную разведку с помощью имеющихся при отряде специалистов. О пройденных и о соседних странах собираются возможно точные статистические сведения. Вдоль пройденного пути устанавливаются почтовые станции для связи с главной ставкой. Разведка дает первые определенные сведения о Русском великом княжестве. Монгольские вожди не считают возможным вернуться к своему повелителю, не выяснив с точностью, чего можно ожидать в будущем от этой страны и населяющего ее народа. Поэтому они с Северного Кавказа сворачивают не на восток, согласно первоначальному замыслу, а на запад, пересекают низовья Дона, наносят жестокое поражение кочующим в южнорусских степях половцам и гонят их перед собою, направляясь к нижнему течению Днепра.

Мимоходом они "заглядывают" на Крымский полуостров, где берут у генуэзцев штурмом крепость Судак и входят в сношение с напуганными местными представителями администрации и купечества Генуэзской республики. В то же время они свою кружную и небезопасную коммуникационную линию через Кавказский перешеек заменяют новой, проходящей через низовья Волги и недавно покоренные урало-каспийские степи в Туркестан; по этой линии налаживается с Чингис-ханом вполне удовлетворительная связь.

Тем временем русские князья, обеспокоенные появлением у южных границ государства нового, неведомого врага, о котором половцы со своим ханом Котяном, тестем русского князя Мстислава Галицкого, передают ужасы, собирают сильное ополчение, с которым и выступают против монголов, присоединив к себе оправившихся после поражения половцев. Когда русская рать совершает переправу через Днепр в районе острова Варягов, к князьям прибывает монгольское посольство в составе десяти человек с предложением дружбы и с просьбой не оказывать покровительства половцам, а, напротив, в союзе с монголами отомстить этому всегдашнему своему врагу и отобрать у него все награбленное им у русского народа добро. Русские князья, вероятно не поверив искренности монгольского предложения, допустили тяжкое нарушение международных обычаев: по их приказанию монгольские послы были перебиты. В то же время русская рать, достигшая силы до 80 000 воинов, выступила монголам навстречу.

Монголы выслали второе посольство русским князьям, которое заявило: "Итак, вы, слушаясь половцев, умертвили наших послов и хотите битвы? Да будет! Мы вам не сделали зла. Бог един для всех народов: он нас рассудит!" На этот раз русские князья, удивленные великодушием монголов, отпустили послов, не изменив, однако, своего решения [+155].

Джэбэ и Субутай ввиду такого превосходства сил у противника прибегли к своему обычному приему: не принимая боя, они стали отступать в глубь степи на восток, завлекая неприятеля мнимыми мелкими успехами его оружия и побуждая его при преследовании растягиваться в глубину и разбрасывать свои войска. Достигнув таким образом в течение восьмидневного отступления некоторого равновесия сил, они, наконец остановились на берегах реки Калки, сумев, вероятно, предварительно поколебать путем тайных переговоров верность половцев их союзу с русскими князьями. После такой подготовки они внезапно ударили на княжеские войска, и в происшедшем 31 мая 1223 г. (по нашим летописям, ошибочно, - 1224 г.) бою русские благодаря превосходству монгольской тактики, а также происшедшей во время боя измене половцев понесли, как известно, тягчайшее поражение. Арабский писатель Ибн ал-Асир повествует, что спаслась лишь десятая часть русского ополчения, на поле сражения легли 6 князей и 70 бояр.

По поводу этого исторического события доктор С. А. Федоров сообщает следующие любопытные сведения:

"В битве... на стороне монгол... сражались обитатели Подонья - бродники, из которых образовалось потом донское казачество. Монголы, как всегда, умело использовали недовольство между ними и русскими князьями, подчиняться которым не хотели предки донцов, тем более что связь между ними была очень слаба. Кроме того, монголы объявили по прибытии на юг России о невмешательстве во внутренние их дела и полной веротерпимости, а в то время в Европе господствовал принцип: cuius regio, eius religio (чья власть, того и вера). Кроме жителей Подонья с монголами были и аланы (дагестанцы) ; всего в войске было 20 000 своих и 5 000 чужих против 80 000 русских. Битва на Калке не входила в задачу этого кавалерийского рейда монгол - они были к тому спровоцированы (умерщвлением их послов)... Несмотря на тройной количественный перевес [+156], русские войска были разбиты преимуществом монгольского искусства, дисциплины монгольских войск; это, видимо, сразу увидели предки донцов, знатоков у себя военного дела, и решили перейти на сторону монгол, несмотря на их громадное меньшинство" [+157] .

Разбитого противника монголы, вопреки своему обычаю, преследовали лишь на короткое расстояние. Считая свою задачу на юге России выполненной и обстановку достаточно разъясненной, а также в силу поступившего из ханской ставки приказа Джэбэ и Субутай приступают к обратному движению в Среднюю Азию в обход с севера Каспийского моря - кружным путем, через землю Камских болгар, переплыв Итиль (Волгу) и Яик (Урал). Рашид ад-Дин приводит следующий перечень народов, покоренных Джэбэ-нойоном и Субутай-багадуром монгольскому оружию: кипчак (тюркские народы), урус [+158], черкес, асы (аланы), маджада (маджар), келар, пула (болгары), башкурт, ибир, сибир [+159] [*1]. "Сокровенное Сказание" добавляет, что монголы тогда доходили до Кивямян (Киева) и Кермен" [+160] (Черкассы).

Не подлежит никакому сомнению, что описанный рейд мог быть приведен к благополучному окончанию только при условии исключительной выносливости и дисциплине монгольских войск, а также уверенности их в своей непобедимости и их слепой преданности своим вождям. Этот поход способствовал установлению новых международных сношений. Через Таврический полуостров монголы вошли в контакт с генуэзцами, а также с соперниками последних - венецианцами.

Пока происходил набег в Южную Россию, в главной армии Чингис-хана военные события развивались в намеченном духе постепенного покорения обширных владений Хорезмшаха с севера на юг. В то же время монгольский император принимал меры для восстановления мирной жизни в завоеванных краях. Осенью 1220 г. он подошел с армией к Термезу, который и взял штурмом. Подготовка к этому штурму была произведена методически с помощью катапульт, под прикрытием снарядов которых штурмующие колонны подведены к крепостным стенам. Катапультами же было произведено предварительно засыпание рва мешками с землей. (В других случаях, при отсутствии или недостатке катапульт, эта опасная операция производилась руками пленных.)

Зиму 1220/21 г. Чингис-хан провел на удобной для зимовки армии местности к югу от Самарканда, откуда еще поздней осенью отправил сильный отряд под начальством трех царевичей и Боорчу-нойона для овладения цветущим Хорезмским (ныне Хивинским) оазисом, чтобы не оставлять у себя на фланге эту удобную для вражеских предприятий базу. После продолжительной осады г. Хорезм (Гургандж, ныне Ургенч) был взят. Во время осады его монголы с целью затопления города произвели огромные работы для отвода Амударьи в другое русло. Затопление не удалось, но географическая карта бассейна нижней Амударьи понесла изменения, которые впоследствии ставили в тупик ученых-географов. Взятие Хорезма, как и других городов, попавших в руки монголов посте сильного сопротивления, сопровождалось страшным кровопролитием.

Во время осады Хорезма отношения между старшими сыновьями Чингис-хана - Джучи и Чагатаем - настолько обострились, что грозили перейти в открытую борьбу, разумеется с крайним ущербом для успеха порученного им дела и для поддержания дисциплины в войсках осадного корпуса. Узнав об этом, Чингис-хан назначил своего третьего сына, Угэдэя главным начальником осады, подчинив ему старших братьев, к крайнему неудовольствию последних. Тем не менее обладавший большим умом и тонким тактом Угэдэй сумел помирить братьев, успокоить их самолюбие и восстановить дисциплину. После этого Хорезм был взят штурмом.

Переправившись весною 1221 г. через Амударью, Чингисхан занял Балх и подошел к Талькану; царевич Тулуй послан на Хорасан для завоевания этой области.

Несмотря на все одержанные до тех пор успехи, Монгольский Самодержец отлично сознавал, что борьба еще далеко не окончена. Даже смерть Мухаммеда делу не помогла, так как заместивший его сын Джелал ад-Дин обладал энергией и решительностью в гораздо большей степени, чем покойный султан. Мусульманский мир, считая Чингис-хана "Бичом Божьим" и исчадием ада, деятельно вооружался против него и мог выставить еще многие сотни тысяч воинов, в то время как монгольская армия сильно таяла от неизбежных потерь на войне. Лучшие из орхонов отсутствовали: Джэбэ и Субутай - в дальнем набеге, Мухали - в Китае, Тилик и Тучагар убиты в сражениях. Чингис-хан чувствовал потребность в советах своего любимца Субутая и послал ему приказ о прибытии в ставку. Субутай явился в Балх и, проведя несколько дней с ханом, вернулся к своему отряду, проскакав в общей сложности несколько тысяч верст.

Против Джелал ад-Дина, формировавшего армию в Газни (Афганистан), Чингис-хан отрядил своего названого брата, воеводу Шиги-Кутуку, но тот потерпел от своего храброго противника у г. Бамиана поражение, явившееся первой крупной неудачей монголов в эту войну. Шиги-Кутуку с остатками своего отряда возвратился к своему повелителю, который с полным спокойствием принял известие о поражении, ничем не выразив своего неудовольствия побежденному вождю. По этому поводу он высказал лишь следующую глубокую истину:

"Шиги-Кутуку знал только победы, поэтому ему полезно испытать горечь поражения, чтобы тем горячее стремиться в будущем к победе".

Впоследствии, проезжая вместе с Шиги-Кутуку по полю неудачного для монголов боя и расспросив его о подробностях дела, он указал ему на ошибку в его распоряжениях, сводившуюся к неправильной оценке местности, которая была кочковатая, мешавшая маневрам конницы в бою.

В своем неудачном сражении с Джелал ад-Дином Шиги-Кутуку уступал ему числом войск более чем вдвое (30 тысяч против 70). Интересен употребленный им прием для введения противника в заблуждение относительно силы своего отряда. Он приказал наделать из соломы чучел, одеть их в запасную одежду и привязать в виде всадников на спины заводных лошадей. Окружавшие Джелал ад-Дина военачальники чуть было не поддались этому обману и советовали молодому султану отступить, но он не внял этим советам и одержал победу.

Чингис-хан, который во время неудачной операции Шиги-Кутуку был связан осадой Талькана, вскоре после Бамианского боя овладел крепким городом и мог сам с главными силами выступить против Джелал ад-Дина; тыл его обеспечивался отрядом Тулуя в Хорасане. На берегах Инда произошел в 1221 г. решительный бой, в котором мусульмане, несмотря на чудеса храбрости, показанные их султаном, и на численное превосходство, понесли тяжкое поражение, сломившее вконец их способность к сопротивлению.

Этой победой монголы были обязаны искусной стратегии Чингис-хана. Одна из его колонн была еще издалека направлена в обход левого фланга Джелал ад-Дина и притом по такой гористой местности, которую противник считал непроходимой. При прохождении ее монголами многие из них, действительно погибли в диких горных ущельях и глубоких пропастях, но задача была выполнена, и в исходе сражения не могло быть сомнения. Тем не менее мусульманские войска продолжали оказывать на фронте отчаянное сопротивление. Чтобы окончательно сломить его, Чингис-хану, лично руководившему боем, пришлось в решительный момент бросить в сечу свою отборную "тысячу багадуров", которая и решила победу. Джелал ад-Дину, который сам с группой уцелевших храбрецов, в том числе и знаменитым героем Ходжента - Тимур-Маликом, прикрывал отход своих войск за Инд, не оставалось другого выхода, как броситься в реку для переправы вплавь, что ему и удалось. Чингис-хан, который ценил и уважал доблесть и у своих врагов, тут же указал своим сыновьям на молодого султана как на достойный подражания образец.

К этому же времени было покончено и с Хорасаном, где Тулуй в короткое время овладел тремя вражескими твердынями: Мервом, Нишапуром и Гератом.

Как раз в это время, когда Чингис-хан закончил успешно войну, прогнав Джелал ад-Дина в Индию, приехал к нему в походную ставку из Шаньдуна (на берегу Желтого моря) через Пекин и Монголию за 10 000 ли [+161] приглашенный ханом знаменитый даосский [+162] монах, престарелый Чан Чунь, с целой свитой своих учеников, последователей учения "дао", занимавшихся, между прочим, "алхимией" и "отыскиванием философского камня". Чингис-хан его тогда спросил, есть ли средство для бессмертия. Монах ответил, что такого средства нет, а есть способы для продления жизни. Чингис-хан не имел гордыни других завоевателей, он в походной обстановке возил с собой ученого мужа, вечерами через переводчика брал советы для духовного совершенствования вместе с некоторыми своими сподвижниками и, не будучи грамотным, велел своим секретарям записывать советы учителя, который, возможно, в душе лелеял мысль распространения учения дао через Чингис-хана, повелителя столь обширной Империи [+163].

Чтобы дать понятие об осадных средствах монголов, приводим следующие, заимствованные у М. И. Иванина цифры, показывающие количество машин, введенных ими в дело при осаде Нишапура: 3 000 баллист (машины для прицельного действия метали преимущественно большие стрелы), 300 катапульт (машины навесного действия), 700 машин для метания горшков с зажженной нефтью. Для штурма было заготовлено: 4 000 лестниц и 2 500 вьюков камня (для засыпки крепостного рва) [+164].

Почти каждый город приходилось брать после отчаянного сопротивления, почему все эти победы монголов сопровождались избиениями людей десятками и сотнями тысяч, т.е. в масштабе, приближающемся к гекатомбам последней европейской войны. Такова была система Чингис-хана.

"Я запрещаю вам, - объявил он своим воеводам, - выказывать милосердие к моим врагам без особого на то с моей стороны распоряжения. Только суровость удерживает таких людей в повиновении. Когда враг завоеван, это еще не значит, что покорен, и он будет всегда ненавидеть своего нового властелина". Он не прибегал к таким жестоким мерам ни в степях Монголии, ни, в такой крайней степени, в Китае. Здесь, в мире ислама, он показал себя истинным Бичом. Он жестоко упрекал Тулуя за пощаду, данную населению Герата, за исключением перебитых 10 000 приверженцев султана Джелал ад-Дина. И в самом деле, Герат впоследствии восстал против монгольского ига, умертвив поставленного ханом губернатора [+165].

Говоря о жестокостях монголов, европейцам следовало бы постараться понять их психологию, так как понятие "жестокость" в Европе и Азии имеет, по-видимому, разное значение. Так, монголу кажется бессмысленной и ненужной жестокость в Европе, выражавшаяся в форме костров инквизиции и "крестовых походов", потому что монголы - приверженцы абсолютной свободы совести. На воинственность характера народа влияет род его повседневных занятий. Из монгола-охотника только и мог создаться монгол-завоеватель. С малых лет занимаясь охотой на зверя с луком и борзыми и на птиц с соколами, он развил в себе страсть к ней, приучил себя к преодолению препятствий, к достижению цели путем выдержки и знания природы. Чем больше он на охоте убьет крупных зверей, тем больше у него проявляется радость победы; эта радость по поводу своей победы над зверем у монгола-охотника, у монгола-воина переходит в торжество при виде победы над врагом-человеком. Раз вкусивши эту сладость победы, монгол-охотник или монгол-воин всеми фибрами своей души, всем напряжением своих упругих мускулов стремится к большим победам, к большим радостям [+166].

Как его борзые, впервые вкусившие крови травленного ими зверя, становятся злобными на зверя, без чего не могут считаться хорошо натасканными для охоты, так у монгола, как природного воина с девственными, ничем не прикрытыми чувствами, есть злобность, которая при победе требует удовлетворения, без чего нет стимула, нет пафоса победы. Чингис-хан, как сын своего народа, с этой точки зрения понятен, и его жестокость простительна, тем более что она, как видно из вышеприведенных слов его, входила у него в систему ведения войны. Мы видим у него неистовую волю к победе и жизни. Для него на первом плане - сила, следовательно - военное дело.

Для характеристики его может служить следующий дошедший до нас разговор, который он вел со своими сподвижниками. Однажды он спросил Боорчу-нойона, в чем тот видит высшее наслаждение человека. Боорчу ответил, что высшим удовольствием он считает охоту, когда можно ехать весною верхом на хорошем коне, держа на руке ловчего сокола. Чингис спросил затем Борогула и других полководцев; все они дали ответы, приблизительно схожие с ответом Боорчу.

- Нет, - сказал тогда Чингис-хан, - наслаждение и блаженство человека состоит в том, чтобы подавить возмутившегося, победить врага, вырвать его с корнем, гнать побежденных перед собой, отнять у них то, чем они владели, видеть в слезах лица тех, которые им дороги, ездить на их приятно идущих жирных конях, сжимать в объятиях их дочерей и жен...

Эти знаменательные слова показывают, что привлекало в жизни Чингис-хана. Его больше удовлетворяли результаты победы; его манили не удалые забавы, "потехи богатырские", не слава, даже не власть, а обладание плодами победы над врагами, когда удовлетворяется жажда мести и обретаются новые блага жизни. Чингис-хан является перед нами воплощенным идеалом степного воителя с его хищническими, практическими инстинктами [+167], которые своей огромной силой воли он умел сдерживать и которыми он умел управлять, чтобы добиться высших результатов, в чем нас убеждают многие случаи из его жизни. При этом он вовсе не практиковал жестокость ради жестокости и в приказах запрещал бесцельные избиения мирного населения. За нарушение этого приказа во время войны в Персии один из лучших его воевод, Тучагар, подвергся, как выше упоминалось, строгому наказанию. Население добровольно сдававшихся городов обыкновенно щадилось и только облагалось умеренной данью. Крупные контрибуции взыскивались лишь с богачей. Духовенство освобождалось от каких бы то ни было налогов и натуральных повинностей. Напротив, население городов, оказывавших монголам сопротивление, обыкновенно избивалось поголовно, за исключением женщин и детей, а также художников, ремесленников и вообще людей, обладавших техническими познаниями, которые могли быть полезны монгольскому войску.

"Трудно представить себе, - пишет арабский историк Ибн ал-Асир, - тот панический ужас, который овладел тогда всеми сердцами. Рассказывают, что однажды один монгол ворвался в большое селение и стал избивать жителей его, не встречая ни в ком попытки к сопротивлению; в другой раз безоружный монгол приказал своему пленнику лечь на землю, пока он не принесет свое оружие и тот повиновался этому приказанию, хотя он знал, что оружие, понадобилось монголу лишь для того, чтобы отсечь ему голову" [+168].

Таким террором Чингис-хан создавал возможность, расходуя лишь ничтожные силы, удерживать в повиновении миллионы покоренного населения, а также подготовлял психологическую почву для дальнейших завоеваний и будущих войн. "Как перед лесным пожаром бежит впереди удушающий дым, так и перед наступающей монгольской конницей далеко вперед стелется удушающий, обессиливающий страх, дававший всегда плодотворные результаты" [+169].

Равным образом террор, как мы видели со слов самого Чингис-хана, применялся с беспощадной строгостью к населению восставших городов и областей в тыловой зоне, так как без этого нельзя бы было обеспечить спокойствие в тылу армии, слишком малочисленной для возможности выделения крупных гарнизонов в завоеванные города. Такой образ действий вызывался "военной необходимостью", которую европейцы, производя разрушения и практикуя жестокости в еще более грандиозных размерах, чем Чингис-хан, не располагавший совершенными орудиями разрушения и уничтожения, почему-то склонны считать своей монополией, отказывая другим в праве пользоваться ею на равных с ними началах.

В оценке приписываемых Чингис-хану и его монголам жестокостей необходимо принимать во внимание еще два существенных обстоятельства. Первое - это то, что он жил не в XIX и не в XX, а в XII и XIII веке. Поэтому судить о нем надлежит по масштабу его эпохи, которая, равно как и последующие за ней столетия, не была идиллическим веком человечества: об этом свидетельствуют такие исторические факты, как поголовное истребление населения города Льежа (Лютиха) Карлом Смелым, чудовищная расправа Ивана Грозного с Новгородом и ужасы 30-летней войны, превратившей Среднюю Европу в пустыню. Второе обстоятельство, которое невольно заставляет относиться с сомнением к колоссальным цифрам приписываемых Чингис-хану человеческих жертв (полмиллиона, даже миллион для одного места), - это то, что историки Чингис-хана, которые их приводят, принадлежали к покоренным им и пострадавшим от него народам. Цифры эти, несомненно, сильно преувеличены. Но и то, что остается от них, если уменьшить их вдвое, втрое, вчетверо, все-таки весьма внушительно и должно быть отнесено помимо вышеупомянутой "военной необходимости" к тому пренебрежению, с которым монгольский завоеватель относился к человеческой жизни вообще, а в частности - к жизни городских людей, в большинстве причислявшихся им к "первому психологическому типу".

Способ управления террором, вплоть до успокоения поднятых войной народных страстей, был не только дешевым (в смысле экономии своих людей), но и единственно возможным при том огромном перевесе в числе, который имели покоренные над завоевателями. Террор был в то время общепринятым средством управления и единственно понятным для тогдашних народов. Что система не вполне чужда и нравам "просвещенной" Европы, видно из того, что не далее как десять - четырнадцать лет тому назад она практиковалась немцами в оккупированной Бельгии, австро-болгаро-германцами в Сербии и Румынии, большевиками во время гражданской войны. Например, в Сербии в период оккупации ее с 1915 по 1918 г. мы видим систему продовольственного снабжения армии за счет населения оккупированных областей, взимание контрибуции и заложников, бессудные расстрелы и т.п.

Но зато, может быть, скажут нам, что европейцы не предавались таким грабежам, как монголы. Так ли это? Всем еще памятно обвинение, которое навлекли на себя немецкие войска, нередко в лице своих довольно высокопоставленных представителей, в присвоении частного имущества в оккупированных областях Бельгии, Франции и Сербии. То же самое, несомненно, произошло бы, если бы во время войны французы занимали части германской территории. Что "культурные" европейцы не отстают в этом отношении от азиатских "варваров", можно судить по следующим, зафиксированным историей эпизодам:

В 1858 г. англичане и французы нашли пустяковый предлог и затеяли войну с Китаем. По Тяньцзинскому мирному договору европейцам было торжественно предоставлено право распространения христианства через миссионеров и ввоза опиума, этого сильнейшего яда для организма. Кроме того, пункт 7-й этого договора воспрещал китайцам называть европейских капиталистов тем, чем они были, - "варварами" [+170].

Тогда в Китае бушевало восстание тайпинов, которое подавляли англо-французские войска. Последние, чтобы доказать всему миру, что они не варвары, сожгли 200 буддийских храмов и замков. Хороший пример показал осенью 1860 г. генерал Кузэн, разграбив императорский "Летний дворец" близ Пекина. Лорд Эльджин, желая затмить славу этого французского генерала, приказал сжечь этот дворец, который Расселем по художественной ценности ставится рядом с собором Св. Марка в Венеции. Тогда китайцы поняли, кто такие носители европейской "общечеловеческой" культуры.

Сорок лет спустя, во время так называемой "боксерской войны" 1900 г., они удостоверились в этом окончательно по тем грандиозным грабежам и бесчинствам, которые производились в Печилийской провинции регулярными экспедиционными отрядами, принадлежавшими почти ко всем европейским национальностям.

Победой, одержанной над Джелал ад-Дином на реке Инд, завершилось в главных чертах покорение обширной среднеазиатской мусульманской империи, а так как Чингис-хан, всегда осторожный в своих военных предприятиях, отлично понимал, что для завоевания Индии, куда бежал султан, еще не наступило время, то ему оставалось только по принятии мер для закрепления за собой завоеванной территории вернуться с большею частью армии в Монголию. Во время этого триумфального возвращения на родину были еще попутно покорены некоторые, лежавшие в стороне горные крепости Северного Афганистана. Лето 1222 г. Чингис-хан провел с армией в прохладных местах в горном районе Гиндукуша, в следующую зиму он стоял под Самаркандом, а весна 1223 г. застала его на берегах реки Чирчик близ Ташкента.

В том же году состоялся на берегах Сырдарьи созванный Монгольским Самодержцем большой курултай из вельмож и сановников империи. На этом торжественном и многолюдном собрании правящего отбора лучших "второго психологического типа" людей Чингис-хан восседал на Мухаммедовом золотом троне, доставленном из Самарканда. На курултай прибыл и Субутай, возвратившийся из южнорусских степей со своим отрядом. Летописец рассказывает, что Чингис-хан был так заинтересован его докладом о совершенном набеге, что выслушивал его ежедневно в течение нескольких часов, решив тогда же завещать своим наследникам задачу покорения Европы. Отныне Чингис-хан чувствовал себя повелителем "5 цветов народов, говорящих на 720 разных языках, населяющих мир (Замба тюбе)" [+171].

В свою столицу Каракорум [+172] Чингис-хан прибыл только в 1225 г. Он был на вершине своей славы. Когда-то бедный и всеми покинутый Темучин стоял теперь во главе организованной и огромной империи, ему беспрекословно повиновалось верное и прославленное победами войско, он имел сподвижников - талантливых полководцев, которые не были раболепными царедворцами и не боялись говорить ему правду в глаза. Завоевание мусульманской Азии открыло новые пути между Востоком и Западом; ядро Монгольской империи лежало в узле этих путей. Линии летучей почты, созданные военными потребностями, обращались в пути культурных сношений между нациями в мирное время.

Не подлежит сомнению, что такие гигантские результаты были достижением полководческого гения Чингис-хана. Его действия в первый период Среднеазиатской войны (до бегства Мухаммеда из-под Самарканда) не требуют комментариев; не надо быть специалистом, чтобы дать им надлежащую оценку с точки зрения теории военного искусства. Менее понятными представляются операции монгольских войск во второй период войны: подчас кажется, что верховный вождь их грешил слишком большим разбросом своих сил. Но если хорошо вдуматься в стратегическую обстановку этого периода, то окажется, что и в данном случае деятельность Чингис-хана, как строго соответствовавшая этой обстановке, должна быть признана безукоризненной.

Дело в том, что регулярные силы противника уничтожены, но он занят формированием новых, которые собираются в нескольких пунктах [+173]. Эти очаги необходимо ликвидировать flagrante delicto; отсюда вытекает необходимость действий не сосредоточенными силами, а отдельными отрядами. В то же время надо лишить неприятеля опорных точек для развития его вооруженных сил: это положение имеет следствием многочисленные осады крепких городов. Наконец, важно не дать вражеской силе собраться около главы государства, почему в погоню за бежавшим султаном направляются двое из наиболее талантливых и наиболее энергичных вождей, которые хотя и не настигают венценосного беглеца, но своей погоней доводят его до естественной гибели.

В многочисленных осадах, которые ведут монгольские войска, они могли бы быстро растратить свою драгоценную живую силу, источники пополнения которой находятся в расстоянии нескольких тысяч верст от театра войны, если бы их полководец не дошел до гениальной (хотя и жестокой) идеи брать крепости руками побежденных.

Все это с очевидностью указывает на несравненный военный гений Чингис-хана.

[*1] После битвы на Калке, по сообщению арабского историка Ибн ал-Асира, в Волжской Булгарии произошли следующие события: "Татары... направились в Булгар в конце 620 года [4 февраля 1223 - 23 января 1224 г.]. Когда жители Булгара услышали о приближении их к ним, они в нескольких местах устроили им засады, выступили против них (татар), встретились с ними и, заманив их до тех пор, пока они зашли за место засад, напали на них с тыла, так что они (татары) остались в середине; поял их меч со всех сторон, перебито их множество, и уцелели из них только немногие. Говорят, что их было до 4 000 человек". Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. СПб., 1899, Т. 1.

[+142] Эрдман, с. 332. По другим сведениям, меркиты были истреблены раньше, а именно после поражения, нанесенного их вождю Тохта-беки, союзнику Кучлука (с. 177).

[+143] По Рэнку, с. 19-20.

[+144] Каждая из армий прокладывала себе дорогу через горные хребты, густые леса и реки. Так, даосский монах Чан-Чунь описывает в своем путешествии в 1221 г. к Чингис-хану в Среднюю Азию, что он ехал по дороге, проложенной армией 2-го царевича и переехал 48 мостов. Из этого можно заключить, что монголы через малые реки перебрасывали мосты, а через большие реки, как Амударья, Урал, Волга, переплывали по монгольскому способу: на камышовых плотах и на надутых воздухом бараньих бурдюках.

[+145] Рэнк. с. 21-23.

[+146] Сын султана был занят формированием новых сил на юге.

[+147] Эти области являлись главной базой Мухаммеда.

[+148] Лэм, с. 139.

[+149] Там же, с. 140.

[+150] В числе взятых городов сырдарьинской линии был и Отрар, в котором было перебито первое монгольское посольство. После продолжительной осады этот крепкий город пал под ударами Чингисовых сыновей Чагатая и Угэдэя, а взятый в плен шахский наместник Гаир-хан (он же Инальчик, Инальчук, Инальджик, Инанча-хан.), главный виновник избиения послов, подвергнут лютой казни.

[+151] Кому из этих трех лиц было вверено общее начальствование над отрядом - неизвестно. Вообще у Чингис-хана мы встречаем множество таких случаев назначения нескольких начальников для выполнения одной и той же задачи, без указания их взаимных отношений. Надо полагать, что в подобных случаях начальствование и подчиненность участников определялись автоматически, на основании какого-нибудь общего законоположения или обычая, оставшихся нам неизвестными.

[+152] По Н. И. Березину.

[+153] По Б. Я. Владимирцову, с. 169, - отрешением от командования.

[+154] По Г. Е. Грумм-Гржимайло.

[+155] По Н. М. Карамзину.

[+156] Собственно на поле сражения русские такого перевеса, вероятно, не имели, так как при предыдущем преследовании монголов разбросались.

[+157] Статья "Донцы в наследии Чингис-хана" в журнале "Вольное казачество", № 11.

[+158] Русский.

[+159] По Н. И. Березину.

[+160] Черкассы - Новочеркасск и теперь по-калмыцки называется Кермен.

[+161] Ли - 1/2 версты.

[+162] Правильнее писать даосский, чем таосский, так как происходит от слова "дао".

[+163] Путешествие даосского монаха Чан Чуня на Запад.

[+164] М. И. Иванин, с. 71.

[+165] Лэм, c. 167.

[+166] Вот почему у монголов после победы всегда бывает общий пир. Так, например, на берегу реки Кубани и по сие время находится исторический "Курган победы" калмыков над кубанскими татарами. Курган был насыпан над телами павших в бою. Рядом же справлялся пир - пир победы.

[+167] По Б. Я. Владимирцову, с. 166.

[+168] Г.Е. Грумм-Гржимайло.

[+169] Всеволод Иванов. Мы.

[+170] Мюллер. Очерк новейшей истории Китая, с. 173.

[+171] Алтан тобчи.

[+172] Каракорум был основан Чингис-ханом в 1220 г., а закончен при Угадэе в 1234 г. Его посетил Плано Карпини в 1246 г., Рубрук в 1254 г. и Марко Поло в 1275 г. В настоящее время на его развалинах стоит старейший буддийский монастырь Эрдни-цзу (Г. Е. Грумм-Гржимайм. Западная Монголия).

[+173] Положение, аналогичное тому, которое создалось во время франко-прусской войны 1870-1871 гг. после осады Меца и пленения немцами в Седане последней французской регулярной армии.

< Предыдущая > < Оглавление > < Следующая >