Эрдниев У.Э. Калмыки: Историко-этнографические очерки. - 3-е изд., перераб. и доп. - Элиста: Калм. кн. изд-во. 1985. - 282 с., ил.

Развитие капиталистических отношений

Крепостное право в Калмыкии было отменено царем 16 марта 1892 г. в интересах нойонов и зайсангов за большой выкуп. «Освобожденные» калмыки оказались в неоплатном долгу, составлявшем к 1895 г. 158150 рублей (только по шестирублевым кибиточным сборам).
Отмена крепостного права открыла новый период в истории калмыцкого народа. Капиталистические производственные отношения, созревавшие в недрах феодально-патриархального строя, получили более широкий простор для своего развития. Калмыкия хотя медленно, но неуклонно стала перестраиваться на капиталистический лад. Это находит свое выражение в классовом расслоении калмыцкой деревни. Увеличивается число разорившихся калмыков, уходивших на заработки, с одной стороны, а с другой стороны, основное богатство Калмыкии - скот сосредоточивается в руках численно небольшой эксплуататорской верхушки, что неопровержимо доказывается данными таблицы.

Таблица 1.

В хозяйствах богатых калмыков, которых было в 5 раз меньше, чем хозяйств бедняков, содержалось гораздо большее поголовье животных (лошадей - более чем в 6 раз, овец — в 6, верблюдов—в 3 раза). Немногие семьи богатых калмыков фактически владели всеми пастбищами, сенокосными угодьями и водными источниками. Большинство калмыцкого народа составляли бедняки. Они все более разорялись, были вынуждены батрачить. В степи вырастала прослойка местной буржуазии, в лице знати — нойонов и зайсангов, развивавших товарное скотоводство, что свидетельствовало, по словам В. И. Ленина, о переходе к капиталистическим формам хозяйства. В своей работе «Развитие капитализма в России» Ленин писал: «Старое крестьянство не только «дифференцируется», оно совершенно разрушается, перестает существовать, вытесняемое совершенно новыми типами сельского населения,— типами, которые являются базисом общества с господствующим товарным хозяйством и капиталистическим производством». В другой своей работе «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве» Ленин писал: «...Дело не ограничивается созданием одного только имущественного неравенства: создается «новая сила» — капитал... Создание этой новой силы сопровождается созданием новых типов крестьянских хозяйств: во-первых, зажиточного, экономически крепкого, ведущего развитое товарное хозяйство, отбивающего аренду у бедноты, прибегающего к эксплуатации чужого труда; во-вторых, «пролетарского» крестьянства, продающего свою рабочую силу капиталу». Развивающийся вглубь и вширь российский капитализм взрывал замкнутость и ограниченность калмыцкого скотоводческого хозяйства, втягивая его в товарно-капиталистические отношения. Калмыцкие богачи продавали лошадей, крупный и мелкий рогатый скот десятками тысяч. Скот пригоняли на продажу в Калмыцкий Базар, в Черный Яр, Царицын, Астрахань, на ярмарки многих пунктов Области Войска Донского, Астраханской и Ставропольской губерний; лошадей продавали поуздечно, косяками, табунами; крупный рогатый скот — небольшими партиями из 50 - 100 голов, целыми стадами, овец -полусотнями и сотнями. В 1909 г. только один Икицохуровский улус продал 1551 верблюда, 2434 лошади, 7878 голов крупного рогатого скота, 37379 овец и 24 козы, всего - 49266 голов разного скота. Продавался не только скот, но и продукты скотоводства: кожа, шерсть, тулупы. По очень приблизительным данным, ежегодный сбор шерсти составлял 170 -180 тыс. пудов, из них вывозилось не менее одной трети. В рыночные отношения втягивались бедняки и батраки, которые были вынуждены, чтобы собрать средства на покупку пищевых и промышленных товаров, продавать не только скот, но и свою рабочую силу. Калмыкия становилась рынком сбыта промышленных товаров и источником сырья для легкой промышленности России.

В конце XIX — начале XX в. появились крупные скотопромышленники, кулаки, коннозаводчики, разводившие скот для продажи на всероссийском рынке. Князь Данзан Тундутов поставлял ежегодно в царскую армию по 600—700 верховых лошадей, каждая из которых стоила 115 руб. Князь Тюмень Сербеджаб занялся разведением тонкорунных овец. В 1818 г. он имел 24 головы овец шленской породы. В 1832 г. он приобрел мериносовых маток и производителей - всего 75 голов. Уже в 1863 г. у хошеутовского нойона было 1638 овец шленской породы и 496 мериносовых. В этом же году он получил около 140 пудов шерсти, которая была продана на месте по 6 руб. за пуд. Тюмени были также крупными коннозаводчиками: они поставляли в царскую армию большое количество верховых лошадей.

Крупным землевладельцем и коннозаводчиком был и большедербетовский князь М. Гахаев, кони которого участвовали в скачках, устраивавшихся в различных губерниях Российской империи.

Все нойоны применяли в своем хозяйстве наемный труд. У них работали не только табунщики, пастухи, но и садоводы, кладовщики, повара, ключники, мастера различных дел, содержалась прислуга, часть которой, возможно, все еще была в феодальной зависимости от своего хозяина.
В Калмыкии начинают появляться относительно крупные капиталистические (товарные) хозяйства. Зайсанг Баруновского аймака Багацохуровского улуса Цебек Джал Онкоров был крупным коннозаводчиком. В 1915 г. он имел около 5 тыс. лошадей. Цаган-Убуши Леджинов располагал табунами более чем в 2 тыс. голов. Боваев, зайсанг Сальского аймака Малодербетовского улуса, согласно архивным документам 1916 г., имел 1200 лошадей. Они владели большим количеством и других видов скота. Тот же Цаган-Убуши Леджинов имел в 1916 г. 1300 голов крупного рогатого скота, овец - 2500, верблюдов - 200 голов, ежегодно сдавал в ремонт по 200 лошадей для царской кавалерии. По нашим полевым материалам, зайсанг Большедербетовского улуса Опогинов имел во владении до 6000 голов скота калмыцкой породы и приобрел известность в тогдашней России как крупный скотопромышленник. Все эти факты свидетельствуют о постепенном приспособлении хозяйств калмыцких феодалов к утверждавшимся в России товарно-капиталистическим отношениям.

Случалось, что крупные скотопромышленники происходили не только из нойонов и богатых зайсангов, но из простолюдинов. Богатый калмык Эркетеневского улуса Манджи Гаряев имел 700 лошадей, 3000 овец, 170 верблюдов, 160 голов крупного рогатого скота. У Церена Бадмаева из Икицохуровского улуса в 1916 г. было до 700 голов крупного рогатого скота, 175 верблюдов и 3500 овец. В 1914 г. бывший владелец Хошеутовского улуса нойон Тюмень сообщал чиновнику Министерства внутренних дел Кошкину, что среди калмыков существуют такие крупные скотоводы, как Кензеевы, Цембелевы, Убушиевы и др., скот которых «удостаивается первой премии на выставке в Ростове-на-Дону, Новочеркасске».

Многочисленные кулаки-скотоводы имели по 500—700 голов овец, по 100—250 лошадей, 100—150 голов крупного рогатого скота, 40—70 верблюдов. Это были скототорговцы, поставлявшие мясной скот на рынки юга России.

Были калмыки преуспевавшие и в области торговли. В 1914 г. в Яндыко-Мочажном улусе существовало до 10 лавок, принадлежавших небольшой группе хозяев, возглавляемых калмыком Бувеевым. В Хошеутовском улусе братья Шонхоровы вели торговлю с годовым оборотом в 30—40 тыс. руб. В Манычском улусе торговлей занимались Кензеевы, торговый оборот которых достигал 100—150 тыс. руб. в год.

Хурулы имели крупные скотоводческие хозяйства. Согласно данным отчета главного попечителя калмыцкого народа за 1874 г., калмыцким хурулам принадлежало 23893 головы всех видов скота. В эту цифру не входит скот, который был у хурулов Болыпедербетовского улуса (Ставропольской губернии) и расположенных на территории Области Войска Донского.

В 1890 г. только шести хурулам принадлежало 15114 голов крупного рогатого и мелкого скота. Надо отметить, что эти данные явно преуменьшены. Скота у них было намного больше, чем указано в документах. Не меньшим количеством скота располагали хурулы и в начале XX в. вплоть до начала коллективизации сельского хозяйства в СССР. Хурулы были коллективными эксплуататорами трудящихся калмыков, применявшими наемный труд пастухов, чабанов, табунщиков, поваров, изготовителей кумыса. Верхушка ламаистского духовенства также относилась к господствующему классу, обогащалась за счет неравномерного распределения хурульных доходов. Бакша Цагалаевского хурула Дорджиев имел капитал в сумме 150 тыс. руб. По сведениям X. Б. Канукова, до революции некоторые ламы, бакши, зурхачи и гелюнги имели крупные хозяйства — по нескольку тысяч голов лошадей, скота, овец, верблюдов. Они строили себе роскошные дворцы (в Больших Дербетах и на Дону), приобретали автомобили, фаэтоны и ландо. Некоторые священнослужители хранили деньги в банках или отдавали мирянам взаймы под проценты. Отдельные гелюнги занимались земледелием. Бакши Сетенов (Большедербетовский улус), Буринов (донские станицы) имели пашни по 500 десятин, которые обрабатывались трудом сотен батраков, хлеб молотили паровыми молотилками. Перечисленные социальные группы относились к классу эксплуататоров, который не может «...хозяйничать иначе, как при помощи труда соседних разоренных крестьян...».

Несмотря на пережитки феодально-патриархального строя, сельское хозяйство все более приобретало торгово-предпринимательский характер. Породистый и упитанный скот нойонов, зайсангов и кулаков продавался по более высокой цене, чем скот остальных калмыков. Лошади трех-четырехлетнего возраста зайсанга Дондукова (Багачоносовский аймак), Кармыкова (Икичоносовский аймак) продавались по 100—130 руб., в то время как крестьянская лошадь того же возраста стоила всего 30—50 руб. Богатые покупали породистых производителей из государственных конюшен для своих табунов, стад и отар как в Элисте, так и в соседних губерниях. Бедный же калмык же имел возможности улучшить породность скота. Его хозяйство оставалось экстенсивным, малопродуктивным. Ветеринарный врач, посетивший в 1900 г. Калмыцкую степь, писал, что коневодство рядовых калмыков «ведется первобытным образом — подбор маток не производится, жеребцов хорошей породы не имеется».

Следовательно, главным источником дохода нойонов (их было всего три фамилии), богатых скотопромышленников и кулаков было товарное животноводство. Они поставляли скот не только на российские рынки, но и за границу. «Мраморное» мясо калмыцкого скота ценилось во Франции, Бельгии, Англии и в других странах. Скотопромышленники и нойоны держали свои деньги в банках Астрахани, Царицына, Ростова-на-Дону, Ставрополя-на-Кавказе и даже Петербурга, т.е. участвовали в банковских операциях России».
Калмыкия, будучи составной частью Российской империи, находясь в окружении русских губерний, в тесном экономическом и культурном контакте с народами, идущими по пути буржуазного развития, не могла не подвергнуться «тлетворным влияниям» капитализма. Здесь уместно привести высказывание В. И. Ленина «... можно уже... открыто признать, что никаких других общественно-экономических отношений кроме буржуазных и отживающих крепостнических в России не было и нет...». Несмотря на наличие пережитков феодально-патриархальных отношений, калмыцкое общество медленно, но неуклонно наполнялось товарно-капиталистическим содержанием. В. И. Ленин говорил, что внутренний рынок зиждется на специализации отдельных районов. Он писал: «... в одной местности складывается по преимуществу торговое зерновое хозяйство; главным продуктом, производимым на продажу, является зерно. Скотоводство играет подчиненную роль в таком хозяйстве и далее — в крайних случаях одностороннего развития посевного хозяйства - почти исчезает. (...) В других местностях складывается по преимуществу торговое скотоводческое хозяйство; главными продуктами, производимыми на продажу, являются мясные или молочные продукты. Чисто земледельческое хозяйство приспособляется к скотоводческому».

Кроме крупных владельцев в степи были зажиточные, экономически крепкие кулаки, втянувшиеся в товарное хозяйство России, прибегавшие к эксплуатации чужого труда. К числу их относились калмыки, имевшие свыше 50 голов крупного рогатого скота, 50—100 овец, 2—3 лошади. Количество их достигало 1329 кибитко - хозяйств.
По официальным архивным документам 1926 г, кулаками считались те, кто имел более 40 голов крупного рогатого скота, Они использовали наемный труд сезонных рабочих, близких по своему положению к поденщикам, труд которых, по мнению В. И. Ленина, был непременным элементом в развитии капитализма в сельском хозяйстве.

Традиционно считалось, что калмыки, имевшие 3—7 коров, пару рабочих волов, 7—10 овец и одну лошадь, являются бедняками: они не прибегали к наемному труду. По данным литературы, бедной называлась семья, если у нее имелось 2—3 лошади, 5 голов рогатого скота и до 20 овец. Приведенный критерий относится к периоду только начавшегося приспособления калмыцкого хозяйства к характеру российского рынка, когда почти единственным источником существования абсолютного большинства калмыков был скот. В начале XX в., по сведениям 1910 г., к бедняцким относились семьи, имевшие от 5 до 20 голов крупного рогатого скота. Таких насчитывалось 13854 хозяйства.

Середняками было принято считать тех, кто имел от 20 до 50 голов. Таких хозяйств было 2294.

Батраками считались те, кто имел от 1 до 5 голов крупного рогатого скота. Таких в Астраханской губернии было 2924, или 13% всех хозяйств. По официальным архивным документам 1926 г., батраками считались те, кто имеют 1 или 2 головы крупного рогатого скота, бедняками — от 3 до 20, середняками — от 21 до 40, кулаками — свыше 40 голов.

Батраков, не имеющих скота, почти не было. В. И. Ленин писал: «Совершенно неимущий сельский рабочий — редкость, потому что в земледелии сельское хозяйство, в строгом смысле, связано с домашним хозяйством». Это были мелкие крестьяне, обладавшие «...искусством держаться путем безмерного и невероятного понижения потребностей».

Прямым результатом проникновения капиталистических отношений было ускорение процесса социального расслоения в калмыцком обществе. Об этом можно судить по архивным материалам. С каждым годом ухудшалось положение батрацких и маломощных бедняцких семей. В 1897 г. в рапорте попечителя калмыцкого народа сообщается о том, что «в результате тяжелой и продолжительной зимы 1895—1896 гг. разорилось более 100 семейств... Неурожайный 1897 г. ухудшил еще более положение-калмыков. Рыбопромышленники не нанимали степных калмыков, не знающих русского языка... Летом 1897 года калмыки партиями человек в 11—13, после тщетных повсеместных поисков работы, возвращались истощенные, голодные и требовали дать им какую-либо работу, объясняя, что у них нет положительно никаких средств для приобретения жизненных припасов». Число калмыков, уходивших из улусов на заработки, в конце XIX - начале XX вв., не уменьшилось. В 1891 г. более 20 тыс. калмыков Астраханской губернии уходили в поисках заработка. В 1912 г., по более полным данным, на рыбных промыслах было занято 5702, на сельскохозяйственных и других работах - 1848 калмыков.

Положение отходников, особенно рыбопромысловых рабочих, было тяжелым, о чем можно судить по свидетельствам современников. Бывший попечитель калмыцкого народа К. Костенков писал: «Говоря о неутомимости калмыков и привычке их к работам, нельзя не заметить, что это не проходит для них даром: очень многие из них страдают страшными ревматическими болями, скорбутом (цингой — У. Э.) и т. п. болезнями».

Жизненный уровень калмыцкого населения, занимавшегося рыболовством, был самым низким в России. Из 25 семей, поселившихся около Образцовского промысла Сапожникова, только одна семья имела 4 коровы, 3 семьи — по одной корове. Одна семья имела козу, остальные не имели и того. Большинство населения жило в кибитках, покрытых чаканом. Страшная бедность вынуждала работать детей 12 — 13-летнего возраста. Среди них наблюдалась высокая смертность. Многие страдали дизентерией. На том же Образцовском промысле в редких семьях было по нескольку детей, чаще встречались семьи бездетные. В одной семье в течение шести лет умерло десять детей.

Большая смертность наблюдалась среди промысловых рабочих, особенно мужчин. На Образцовском промысле И. А. Житецкий встретил несколько женщин в преклонном возрасте и ни одного мужчины старше 60 лет. На Воробьевском промысле (35 кибиток) был только один пожилой мужчина.

Такая высокая мужская смертность объясняется тем, что на рыбных промыслах работали, в основном, мужчины, а условия труда были крайне тяжелыми, труд, по существу, не охранялся. Не менее трудным было положение тех, кто оставался в своем аймаке. Богачи прикрывали эксплуатацию бедных родственников различными видами благодеяния и покровительства. Нередко богатый калмык нанимал на работу супружескую пару. Жена выполняла всю работу по домашнему хозяйству: доила коров, готовила пищу, выкуривала араку, изготовляла и заготовляла кизяк, обрабатывала овчину, шерсть и т.д. Муж работал чабаном, пастухом или разнорабочим, за что хозяин платил им натурой: одеждой, скотом, шерстью, кошмой (часто старой), необходимой для покрытия кибитки. Батраки получали от нанимателя немного денег, на которые приобретали промышленные и продовольственные товары.

Встречались факты, когда состоятельные семьи брали на воспитание детей, родители которых умерли. Обычно это были родственники. Дети помогали своим опекунам во всем: в домашнем хозяйстве, в уходе за скотом, в заготовке сена, в строительстве теплых помещений для скота. Затем богатые «воспитатели» выдавали девушек замуж, справляли приданое, а парней женили на бедных девушках, наделяя молодых небольшим количеством скота, поголовье которого почти никогда не увеличивалось. Они фактически становились крепостными и работали на своих покровителей в течение всей жизни.

Нередко состоятельные хозяева отдавали своим бедным родственникам дойную корову или необученных диких волов во временное пользование, причем богач давал скот с осени, когда животные переходили на стойловое содержание. Хозяин выигрывал во всех отношениях: его скот круглый год содержался бесплатно, через год или два он получал обратно хорошо обученных рабочих волов.

Бедняк обращался к своему богатому родственнику за помощью, тот давал овцу, шерсть, старую кошму. При этом по всей округе распространялся слух о щедрости и доброте того, кто дал многосемейному разорившемуся человеку овцу или оказал какую-нибудь другую помощь.

Все перечисленные виды «благодеяния», покровительств и помощи были по своему экономическому содержанию своеобразной формой феодальной эксплуатации бедных богатыми скотоводами, прикрытой старыми феодально-патриархальными отношениями.

Следовательно, в Калмыкии вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции сохранялись многие пережитки феодально-патриархальных отношений: сословность — нойоны, зайсанги, духовенство, харчуды (простолюдины) и т.д., общинные формы землепользования, выгодные эксплуататорской верхушке, огромное влияние ламаистской религии на многие стороны жизни калмыцкого народа, приниженное положение женщин, бескультурье, невежество, почти сплошная безграмотность не только социальных низов, но и большинства представителей господствующих классов.

Мы ставим термин «феодальный» на первое место потому, что по своему характеру общественные отношения в Калмыкии были феодальными. И в то же время они были переплетены с остатками патриархальных традиций и обычаев, которые сохранились от более ранней стадии развития.

В конце XIX — начале XX вв. царская Россия, вступившая в высшую и последнюю стадию капитализма — империализм, резко усилила национально-колониальный гнет в Калмыкии. Царская администрация в лице попечителей отнимала у трудящихся калмыков землю под видом оброчной аренды, обирала народ поборами и налогами, всячески подавляла развитие национальной культуры и образования, поддерживала феодально-патриархальный гнет нойонов, зайсангов и ламаистского духовенства, которые вкупе с царизмом замедляли темпы развития и утверждение капиталистического уклада. Калмыкия оставалась сельскохозяйственным краем, в котором ведущую роль продолжало играть экстенсивное животноводство. Калмыцкое общество находилось на первой стадии развития товарного хозяйства. В ней утверждалось товарное скотоводство, цель которого состояла в разведении товарного скота и в производстве животноводческих продуктов для российского рынка. В Калмыцкой степи проявлялись все мрачные стороны капитализма: образовалась хроническая резервная армия труда. Но особенности этого этапа развития состояли в том, что прогрессивные процессы происходили под влиянием русского капитализма, который не мог существовать и развиваться без колонизации новых земель и без разрушения и втягивания близлежащих некапиталистических окраин в орбиту своего движения. Внутреннего рынка в Калмыкии не образовалось в силу экономической и культурной отсталости и наличия многих докапиталистических пережитков. В. И. Ленин указывал, что «в России, несомненно, уже упрочилось и неуклонно развивается столь же капиталистическое (как и на западе — У. Э.) устройство земледелия. И помещичье и крестьянское хозяйство эволюционируют именно в этом направлении. Но чисто капиталистические отношения придавлены еще у нас в громадных размерах отношениями крепостническими». Это последнее положение относилось и к Калмыкии, которая оставалась феодально-патриархальной окраиной России.