Религиозные верования

Пережитки доламаистских верований. В конце XIX — начале XX вв. господствующей религией калмыков был ламаизм. Однако вплоть до последнего времени в их мировоззрении сохранилось много пережитков доламаистских верований, на что почти не обращалось внимание в литературе, хотя они играли существенную роль в жизни населения. Видное место в религиозных верованиях калмыков занимал культ неба и небесных светил: солнца, луны и звезд. Солнце — источник тепла и податель всех благ. С этим связан специальный свадебный обряд поклонения молодой невестки желтому солнцу. П. С. Паллас писал, что, по мнению калмыков, солнце состоит из стекла и огня, и в окружности имеет несколько сот беря (один беря — 8,5 км). Луну почитают несколько меньше солнца, и по их объявлению она состоит из стекла и воды. Число звезд, полагают они, до десяти тысяч миллионов». По утверждению П. Небольсина, калмыки «почитают небо, солнце и луну за особенные дары милосердия к людям... Солнце оплодотворяет и живит землю: оно источник всего, что для благоденствия человека нужно».

С остатками родового культа связано также почитание огня, особенно огня очага, как эмблемы солнца, чем объясняется обычай придавать очагу, разведенному в середине кибитки, округлую форму. Очаг, согласно представлению калмыков,— центр жилища, символ семьи, семейного счастья и жизни. Неслучайно в кибитке гелюнга и в кибитке, поставленной для гостей, нет очага, так как эти жилища не семейные. Очаг — предмет культа не только семьи, но и всего рода. Это и понятно. На огне варили пищу, он освещал кибитку, давал тепло. По обычаю огонь своего очага берегли. До восхода солнца и после его захода строго запрещалось чужому человеку (не родственнику) выносить огонь из жилища, так как вместе с огнем могло уйти счастье семьи и рода к чужим. Огонь в очаге — хранитель благополучия и богатства семьи. Этим объясняется обычай бросать в очаг перед началом трапезы куски мяса, сала, лить араку, жиры, масло. Это было жертвоприношение огню, который получал первым свою долю кушанья и питья. Возле очага читали молитвы, к нему обращались как к посреднику между людьми и. божествами, т. к. считалось, что огонь передает жертвы многочисленным духам. С этим представлением связан обряд «гал тялгян» или «гал тядиг cap», который совершали примерно в конце сентября или начале октября. Для исполнения обряда калмыки резали барана, варили почти все части его туши, приглашали родственников и однохотонцев и коллективно съедали сваренное мясо. «Долю огня» приносили очагу в жертву следующим образом: против двери, около очага, сооружали из специально изготовленных палочек или кизяка (поверхность его в этом случае выравнивали) квадрат в виде колодеоного сруба. На верх сруба клали десять ребер по определенному порядку, считая их от передней левой ноги, а поверх ребер — грудную кость, также очищенную от мяса. Эти одиннадцать вываренных костей заматывали в шерстяные нитки, затем на них клали полосу мяса, вырезанную из живота жертвенного животного. Все это поджигалось, на костер клали большую берцовую кость от правой задней ноги, череп без нижней челюсти (но в некоторых аймаках клали на огонь именно нижнюю челюсть овцы), лили туда курдючный жир и добавляли полосы нутряного сала, мясо, вырезанное из спины животного в виде короткого ремня. Туда же лили молоко и масло, бросали серебряную или медную монету. По четырем сторонам квадратного сооружения ставили светильнички (сделанные из теста чашки с фитилями, наполненные салом) и зажигали их. Спинную часть с курдюком, легкие, почки, печень, прямую кишку, грудинку с куском шкуры, опаленной на огне,— все это помещали в предназначенную для этой цели сумку из овчины или овчинную шубу (далга), вручали самому старому из близких родственников. Рядом с этим почтенным человеком садился мальчик (из семьи хозяина), который держал перед собой сырую правую переднюю ногу (ха) барана, до этого висевшую на головке кибиточной решетки. Старик поднимал врученную ему сумку, делал ею круг возле жертвенника и произносил «хоре, хоре». За ним эти слова повторяли все присутствующие, положив на правую ладонь по кусочку жира. Церемония с возгласами «хоре, хоре» повторялась три раза. После каждого круга мальчики — участники обряда — начиная с сына хозяина, державшего ногу барана — откусывали небольшой кусочек чуть высунутого из сумы овечьего сердца. Все продукты, находившиеся в суме, оставляли до утра: их съедали только родственники (чужим не давали), а сырая нога оставалась нетронутой три дня, затем ее варили и съедали.

Приношение верховному божеству огня целого барана совершали и после выдачи дочери или сестры замуж с тем, чтобы она «не унесла с собой счастье и благополучие семьи».

Согласно поверьям калмыков, огонь является чистейшим элементом. Нельзя его осквернять или оскорблять.

По представлению калмыков, как и многих народов мира, огонь имеет очищающее свойство. Весной каждого года, во время перекочевки с зимней стоянки на летние пастбища, скотоводы-калмыки разжигали по обеим сторонам дороги костры (ширг), сыпали в них соль и прогоняли между ними весь скот, а также проходили сами со всем домашним имуществом, погруженным на телеги.

Возвращавшиеся с похорон также очищались огнем. Этот обряд существовал у монгольских народов еще в XIII в. Плано Карлики сообщает: монголы «веруют, что огнем все очищается». Все послы и приносившиеся ими дары должны были «пройти между двух огней, чтобы подвергнуться очищению» от яда и зла. Отказ от очищения был равносилен злоумышлению. Этот обряд, уходящий своими корнями к периоду родового строя, продолжал существовать вплоть до 30-х гг. нашего века. Он соблюдается отдельными калмыцкими семьями и в настоящее время, правда, в несколько иной форме — в виде окуривания дымом горящего можжевельника, действительно имеющего некоторое антисептическое свойство.

Калмыки продолжали обожествлять горы, камни, которые, по их мнению, имели своих божеств-хозяев — эзен. По свидетельству К. Костенкова, калмыки обожествляли гору Богдо, расположенную на территории современной Астраханской области, в районе озера Баскунчак. На вершине Богдо Ула была сооружена пирамидальная насыпь из камней, которой поклонялись проходившие мимо нее калмыки, оставляя там какие-нибудь предметы — пищу, монеты и т. д.
В степи, в открытых местах, где нет гор и сколько-нибудь заметных холмов, этот обряд проводился как «ова тякхе» — поклонение духам местности — на вершине насыпных холмов, каменных куч и курганов, которыми столь богата калмыцкая степь. Мужчины выезжали к курганам, обычно расположенным на возвышенности, на вершине самого высокого из них забивали палку и ставили вылепленное из теста изображение белого старика (цаган авва), олицетворяющего духа хозяина местности. В совершении этого древнего обряда участвовало и ламаистское духовенство.

Пережитком первобытных религиозных верований является обряд, именуемый «булуг тякхе», соблюдавшийся там, где есть водные источники, родники, или «ус тякхе», где нет родников и рек. Ежегодно, в конце августа или в самом начале сентября, исполнялся обряд «усун-аршан», выражавшийся в том, что каждый калмык приходил на берег реки к родникам, колодцам и, сделав три земных поклона, благоговейно вкушал воду. В засушливые годы верующие во главе с гелюнгами приходили к роднику пли другому водному источнику, читали молитвы, поклонялись, делали жертвоприношение духам - хозяевам водных источников. При совершении обрядов «ова тякхе», «ус тякхе» или «булуг тякхе» приносили в жертву скот. Животных резали, варили мясо и тут же его съедали, запивая аракой. Жертвоприношение делали так же продуктами (маслом, мукой, конфетами) и монетами. Исполнение подобных обрядов фактически означало, мольбу о дожде, особенно необходимом в таком засушливом районе, как Калмыцкая степь.

Вплоть до последнего времени бытовали также пережитки культа животных. С позволения гелюнга состоятельные люди объявляли тех или иных домашних животных (коров, овец, лошадей) священными, от употребления их мяса хозяева воздерживались. Священными могли быть объявлены животные только определенной масти. Так, например, лошади — серой, каурой и т. д., но не черной масти. После исполнения обряда «гал тял-ген» трубчатая кость (большая берцовая кость) жертвенного животного заботливо сохранялась в течение длительного времени как талисман, мозгом ее, т.е. костным жиром, лечили воспаление среднего уха у детей. О бытовании у калмыков культа промысловых животных свидетельствует обычай, по которому к воротнику детской одежды (особенно шубы) привязывали трубчатые кости зайца: считалось, что этот амулет защитит ребенка от дурных влияний.

Встречались и пережитки культа растительности. Например, можжевельник (кюджи) не без оснований считался у калмыков очистительным средством. Весною при перегонке чигяна на араку втыкали пучок травы в глину (хавхаг), которой заделывали одно из двух отверстий в крышке большого котла. Эта трава символизировала обилие молочной и мясной пищи. В урочище Нюкен, расположенном на территории Чилгиро-Цатхаловского аймака Икицохуровского улуса, население обожествляло деревья, посаженные одним духовным лицом.

До 30-х гг. текущего столетия сохранялись пережитки культа предков, хотя калмыки не знали ни алтаря предков, ни приношения им жертв. Однако предки почитались у всех калмыков. Об этом свидетельствуют часто произносившиеся суеверными мужчинами и женщинами слова: «Эдже-авин сякюсн элдхя» («Пусть благословят духи предков»). В дни свадьбы молодую невестку заставляли поклониться духам предков — «эджи-авин сякюснд мергмю», при этом невесткам запрещалось называть давно умерших предков мужа по имени. Время от времени состоятельные люди делали жертвоприношения в честь духа покойных родителей, т. е. отдавали скот и деньги хурулам. Очевидно, у верующих продолжало существовать представление о том, что духи покойных могут покровительствовать своим сородичам, опекать и охранять их от всякого зла и несчастья.

Большой интерес представляет вера в силу различных магических действий, которые, по представлению калмыков, могут влиять на окружающий мир. Существовала магия защитного типа, или отгоняющая магия. Например, многие носили на шее бу (талисман), сделанный из бумаги или материи с соответствующей молитвой или заклинаниями (тярни), иногда привязывали его к волосам детей. Встречались случаи, когда талисман носили на кистях руки и на ногах. Бу, согласно верованьям, обеспечивал его хозяину долгую жизнь, предотвращал болезни и защищал от злых духов.

К этому же типу магии относится вера в действенность некоторых икон, наделявшихся чудотворными свойствами. Наиболее сильными амулетами считались маленькие глиняные или металлические изображения богов, вложенные в серебряные или деревянные футляры. Они якобы спасали от пуль и ударов сабли на войне.

Бытовала и вредоносная словесная магия, известная под названием «харал» (проклятие), имевшая целью причинить вред отдельным липам и семьям. Харал нередко применяли наиболее невежественные женщины в качестве мести на почве случайно возникавшей между женщинами ссоры. Среди суеверных калмыков харал считался весьма опасным. Верили, что проклятия и заклинания, сопровождаемые ударами ладони о ладонь, могут наслать несчастье, болезнь и даже смерть на тех, против кого они произносятся. Самым опасным «проклятием считались слова: «Пусть не будет верхнего круга кибитки», «Пусть не будет потомство», «Пусть развеется огонь твоего очага». Некоторые в приступе злобы и бешенства мазали свой язык сажей, произнося проклятия по чьему-либо адресу. Известны случаи, когда для магического действия добывали волосы и какой-нибудь кусок одежды человека, которому хотели причинить неприятности. Считалось, что после этого враг будет обязательно повержен.

Эти возникшие в глубокой древности религиозные верования были восприняты позже шаманизмом, который был господствующей религией ойратов до проникновения к ним ламаизма.

Утвердившись среди ойратов, ламаистская церковь боролась против шаманизма самыми жестокими мерами. Шаманы (бэ) и шаманки (утган) подвергались гонениям, а люди, прибегавшие к их помощи, строго наказывались. По закону, принятому в 1640 г. на общем съезде монгольских и ойратских князей, феодалов, ламаизм был объявлен государственной религией всех ханств и княжеств. Крупным штрафам подвергались не только шаманы, но и те, кто пользовался их услугами.

Живучесть доламаистских верований в Калмыкии объясняется не только культурно-экономической отсталостью населения, но и тем, что суеверия культивировались ламаизмом. Более того, ламаистские священнослужители восприняли многие доламаистские обряды и настойчиво использовали их в целях укрепления ламаизма (культ огня, священных гор, водных источников и т. д.).

Ламаизм. Ламаизм насаждал среди калмыков идеалистические взгляды на окружающий мир, внушая верующим, что материальный мир — не более как иллюзия, жизнь — сплошное страдание, причины которого в самой жажде жизни (бытия). Чтобы избавиться от вечного и всеобщего страдания, человек должен преодолеть в себе жажду жизни, вожделение ее радостей и страстей. Духовенство учило, что причину страданий человека и всего живого нужно искать в неправедной жизни людей в прошлое, а добродетельная жизнь в прошлом обеспечивает благополучное существование в настоящем. Нынешняя жизнь, богатство, бедность, счастье и несчастье, талант, бездарность, болезнь, всякое страдание, блаженство — все это предопределено делами предыдущих существований. Душа бессмертна. Она переселяется после смерти человека, в зависимости от праведности жизни ее носителя, в животное, птицу, насекомое, растение, скалу, камни, может превратиться в пыль (тоосон, хю).

Ламаистское духовенство внушало верующим мысль о том, что после смерти человека душа отделяется от тела и в течение 49 дней витает вокруг него. По истечении этого срока душа направляется на суд к Эрлик-Номнн-хану, которому известны все добрые и худые дела, творившиеся покойником от рождения до смерти. После этого ее подводят к зеркалу (толь), в котором вновь проходит перед ее глазами вся только что завершенная жизнь. Присутствующие при этом элчи (следователи) взвешивают на чашах весов все дела: добрые — на одной чаше, а грехи — на другой. Если грехи перетягивают, душа, осужденная на адские мучения, пребывает в аду (там), где она подвергается различным наказаниям.

Душу грешника заставляют плавать в кровавых морях я в различных нечистотах, рвут ее железными крючьями, вынуждают таскать и укладывать горящие материалы. Ленивых изнуряют тяжким трудом, обжор морят жаждой и голодом, а жадные едят и никогда не насыщаются. Жестокосердных богачей, пресыщавшихся обильной пищей и отказывавших в помощи бедным, превращают в уродов с огромной головой, с шеей толщиной в лошадиный волос, со ртом величиной не более игольного ушка, с животом величиной с гору и с ногами не толще спичек. Тех, кто обижал невинных людей, в аду заставляют терзать друг друга, как зверь зверя, бегать или скатываться с гор, унизанных острыми саблями; израненные, они моментально исцеляются только для того, чтобы снова подвергнуться тем же наказаниям. Их растирают жерновами, но будучи растертыми их тела восстанавливаются мгновенно, чтобы вновь идти под жернова. Грешников толкут в ступах, сажают на кол, терзают щипцами, отдают на растерзание кровожадным зверям, змеям, 25-ти голодным чудовищам (мусам).

По утверждению ламаистского духовенства, Эрлик-Номинхан может отправить в рай (таралангин оран — небо жизни) лишь тех, кто, искренне веровал, точно исполнял все предписания гелюнгов, делал добрые дела. В ламаистской космогонии имеется 33 неба, расположенные одно над другим. Долголетие на самом нижнем нёбе равняется 34 тысячам лет, и чем выше небо, тем жизнь продолжительнее. Над 33 небесами находится Очир тенгер (скипетр неба), где обитает Будда и куда, кроме него, могут попасть только те, кто достиг нирваны. Небожители не трудятся, живут на всем готовом: молоко, масло, творог в изобилии. Там пасутся стада коров, которые сами приходят и дают молоко, Летающие лошади доставляют обитателей рая в любое место, куда желает попасть душа, в их распоряжении дворцы, тенистые сады, блестящая, одежда и обувь, райские птицы и красивые женщины (окон - тенгри).

Все живце находится в сансаре — кругообороте бытия. Грешный человек, а все миряне грешны, должен возродиться в образе насекомого или животного (свиньи — если он был обжора, курицы — если не сдерживал страстей и т. п.) Только монахи и особенно высшие иерархи церкви — перерожденцы (хубилганы)— появлялись вновь в образе человека.

Миф о загробной жизни и посмертном воздаянии был и оставался основной догмой ламаизма. Все его нравственные принципы поддерживаются одним страхом. Сказки об аде и рае использовались ламаистским духовенством как мощное средство воздействия на психологию верующих масс.

Религиозные предрассудки пронизывали многие стороны быта калмыков, были вредны для здоровья трудящихся. Духовенство запрещало верующим уничтожать насекомых, так как в них могут пересилиться души человеческие и перевоплотиться некоторые боги. Нельзя было до конца смывать с лица и тела грязь, мыть посуду, ибо со смытой грязью может уйти кишиг — семейное счастье и материальное благополучие.

Без участия ламаистского духовенства не обходился и суд (зарго), который обычно заканчивался очистительной присягой - шаханом или андгаром. Для исполнения обряда шахан истец указывал на своего самого авторитетного и честного родственника, который должен дать присягу в честности обвиняемого и обвиняемых. Обряд исполнялся в хурульном сюме или эрге — кибитке, где развешана иконы высших карающих божеств, в присутствии гелюнгов, читавших молитвы и игравших на музыкальных инструментах с тем, чтобы оказать психическое воздействие на присягавшего.

Ламаистское духовенство предрекало мрачное будущее человечеству. По учению ламаизма, существует 1000 будд — мироправителей. Пять из них уже были, последним был будда Шакья Муни. Теперь наступает очередь бога — мессии Майдары (Мядра), который появится, когда придет пора спасать людей из моря накопленных грехов. К моменту пришествия Майдары (Мядра) продолжительность жизни человека составит восемь лет, рост человека будет с локоть, а его лошадь будет величиной с зайца. Майдары (Мядра) ждет, когда наступит это время, его буланая лошадь стоит оседланной, чай кипит в котле. С его пришествием наступит новая эра в истории человечества, когда люди будут жить по 8400 лет, рост их достигнет 20 локтей.

Ламаизм глубоко проник в мировоззрение калмыков. Он охватил все стороны жизни скотоводов. Буддийско-ламаистская религия была абсолютно господствующей идеологией калмыков вплоть до победы Октябрьской революции. Ламаизм был орудием духовного закабаления калмыцкого народа, насаждал отсталые воззрения на окружающий мир, варварские обычаи и традиции, поддерживал авторитет и власть нойонов, зайсангов, богатых скотоводов, а затем русских властей, царский строй, помещиков и капиталистов, грабительские империалистические войны.

Ламаистская церковь выступала в качестве прямого эксплуататора темных калмыков. Духовенство получало за свои «услуги» большие дары — скот, иногда целые стада домашних животных, вещи, деньги, продукты, не считая богатых угощений и подарков, какие верующие делали довольно часто. Многочисленные хурульные кибитки, покрытые белым войлоком, каменные и деревянные здания буддийских храмов ставились и строились на средства народных масс, и это наносило трудящимся большой материальный ущерб.

Православие. Наряду с ламаизмом еще в 70-х гг. XVII в. в Калмыкию начало проникать православное христианство, как орудие укрепления колониального господства царизма в этой окраине Российской империи. Главный попечитель калмыцкого народа К. Костенков писал: «А между тем из этого народа в продолжении такого периода давно уже можно было бы сделать полезных слуг для государства, слив его незаметно с господствующим населением, и в этом случае религия послужила бы главным связующим звеном... просветить калмыков божественными истинами Евангельского учения... нравственная обязанность правительства, принявшего этот народ под свое покровительство».

Член статистического комитета Войска Донского А. Крылов писал: «Чтобы добиться слияния калмыков с русскими, надо распространить христианство».

Христианство рассматривалось царской администрацией и как средство перевода кочевых скотоводов к оседлому образу жизни и втягивания их в земледельческое хозяйство.

Начиная с XVII в. царское правительство выделяло значительные средства на пропаганду и распространение среди калмыков православной религии. Как говорилось выше, для крещеных калмыков устраивались особые отдельные поселения с целью затруднить рецидив влияния ламаистского духовенства. Так, в 1700г. появилась целая слобода крещеных калмыков на речке Терешка, притоке Волги, выше города Саратова. Правда, она была вскоре разрушена калмыками-ламаистами при Аюке-хане. В 1739 г. было завершено строительство города Ставрополя в Самарской губернии, куда поселили крещеных калмыков во главе с внуком Аюки Баксадаем-Дорджи (принявшем после крещения имя Петр и фамилию Тайшин), снабдив их денежными средствами на проезд и обзаведение хозяйством.

В 1716 г. последовало распоряжение правительства отправлять всех новокрещеных калмыков на поселение в Слободскую Украину (в район современного города Чугуева Харьковской области) для помещения в слободские полки с выдачей жалованья и другого довольствия наравне с прочими казаками. Известно, что крещеные калмыки отсылались в город Мариуполь (ныне г. Жданов). Согласно указу от 11 сентября 1740 г., на распространение христианства среди калмыков-простолюдинов отпускалось ежегодно по 10000 рублей. Калмыкам предстояло жить вдали от родных и близких, от своего народа. По словам того же К. Костенкова, «вознаграждение... было для большинства главной побудительной причиной к принятию крещения».

Другой формой вознаграждения отдельных семей калмыков, принявших христианство, было отведение им определенного количества лучшей земли под пашню, сенокосные и пастбищные угодия, освобождение их от государственных податей и повинностей на 10 лет. Однако даже при этих льготах отправка в 1760 г. крещеных калмыков в город Ставрополь оказалась нелегким делом. Подлежавшие к отправке калмыки разбежались по улусам. Только 159 душ мужского пола и 128 душ женского пола были отправлены со всем имуществом по реке Волге. Их сопровождал конвой из одного сержанта, 20 солдат и 28 казаков, которые по пути подвергались нападению некрещеных калмыков с целью отбить крещеных сородичей. Многие из прибывших в Ставрополь бежали обратно.

В первой половине XIX в. политика царизма несколько изменилась. Она заключалась теперь в том, чтобы на территории Калмыкии создавать поселки со смешанным населением из крещеных калмыков и русских поселенцев. В 1830 г. был издан указ сената, согласно которому крещеным калмыкам отводились земли (по 30 десятин на семью) и выдавалось единовременное пособие на первоначальное обзаведение: семейным — по 50 рублей ассигнациями, холостым — по 25 рублей.

Насаждавшееся сверху православное христианство воспринималось многими калмыками лишь условно. Фактически они оставались ламаистами, молились бурханам (иконам) и приносили им жертвы. Чаще всего крещеные калмыки имели буддийские бурханы наряду с православными иконами. Иконы вывешивали, когда русский поп делал обход по домам верующих, и снимали после его ухода. Так поступали даже оренбургские калмыки, считавшиеся христианами с первой половины XVIII в.

В период первой русской революции 1905—1907 гг. сопротивление калмыков политике насаждения среди них христианства приняло характер движения за национальное равноправие и даже национально-освободительной борьбы. В обзоре деятельности Астраханского Епархиального Комитета по распространению христианства, среди калмыков и киргизов за 1871—1909 гг. говорится: «Новое положение от 17 апреля 1905 г. о свободе верований и Манифест 17 октября того же 1905 г., сопровождавшиеся бурными потрясениями общественной жизни, не могли не отразиться вредно на миссионерском деле... В Трехбратинской школе-приюте ученики открыто сопротивлялись изучению закона божия и готовы были оставить школу, если не отменится изучение этого предмета. То же самое наблюдалось и в школе пос. Казанки. Закон религиозной свободы пагубно отразился даже на крещеных калмыках. Некоторые из них прямо заявляли миссионеру: «Царь дал нам свободу,— как хотим, так и поступаем». В поселке Калмыцкий Багар была открыта калмыками своя школа, в противовес миссионерской, куда и стали ходить все калмычата. Сокращение церковных денежных сборов и членских взносов привело к закрытию приютов в Булгун-Сале, на Трехбратинской косе, в Яшкуле и в Амте-Бургусте, стоял вопрос о закрытии двухклассной миссионерской школы в Калмыцком Базаре». Калмыцкие мальчики 8—10 лет продолжали учебу в училище при Астраханской духовной семинарии до 13—14 лет, дойдя до 3—4 класса, они убегали в степь, иногда приходилось возвращать их силой, но они вновь убегали из города в степь и пропадали бесследно. Провал миссионерской деятельности православной церкви в Калмыкии К. Костенков и другие представители царской администрации объясняли «апатией и беспечностью калмыков, и тем неотразимым влиянием, которое имели на них высшие их сословия и (ламаистское — У. Э.) духовенство». Следовательно, царские чиновники оказались неспособными объяснить причины неудачи православных миссионеров. На самом деле все объяснялось тем, что православное духовенство выступало в Калмыкии как орудие колониального угнетения калмыцкого народа и насильственного его обрусения, чему калмыцкий народ оказывал упорное сопротивление.