Очерки истории Калмыцкой АССР. Дооктябрьский период. Издательство «Наука», Москва, 1967.

Глава VII КАЛМЫКИЯ В ПЕРИОД РАЗВИТИЯ КАПИТАЛИЗМА В РОССИИ. РЕФОРМА 1892 г.

4. Политика царского правительства в Калмыкии во второй половине XIX в

Положение 23 апреля 1847 г. об управлении калмыцким народом определило общую линию политики правительства по отношению к калмыкам. Оно завершило собой ту систему «попечительного абсолютизма», которую царское правительство неуклонно проводило с 20-х годов XIX в., со времени издания 10 марта 1825 г. «Правил для управления калмыцкого народа». Сущность этой системы заключалась в организации мелочной административной опеки над населением калмыцких улусов.

Положение 23 апреля 1847 г. подробно охарактеризовано в предыдущей главе. Здесь рассматривается, как система опеки сказывалась в экономической и социальной политике царизма, а также в организации управления Калмыцкой степью и отбывании государственных повинностей ее населением во второй половине XIX в.

Неустойчивость калмыцкого скотоводства, разумеется, была известна и местной администрации, и центральному правительству. Вместе с тем было отчетливо видно и ухудшение экономического положения калмыцкого населения, обнищание широких народных масс. Русские администраторы, управлявшие калмыками, были не в состоянии понять и правильно объяснить причины этих явлений. Одним из старых аргументов было то, что калмыки не занимаются земледелием. По мнению почти всех крупных русских администраторов, сталкивавшихся с калмыками, сочетание земледелия и скотоводства могло исправить существующее положение. Большинство прямо высказывалось за понуждение калмыков заниматься хлебопашеством.
По Положению 1847 г. улусным попечителям было вменено в обязанность при ставках заводить сады, огороды и сеять хлеб. Эти мероприятия не всегда достигали ожидаемых от них результатов. Так, в Большедербетовском улусе в 1866 г. при ставке улусного попечителя был посажен сад и разведен огород. Рабочие были наняты из того же улуса. Посадка удалась очень хорошо. Окрыленный успехами, главный пристав кочующих народов Ставропольской губернии П.З. Ланко сообщал, что «калмыки... обнаружили необыкновенное усердие и исполнительность при выполнении задаваемой работы...». Он писал также о том, что работники были в основном «привлечены хорошей платой». Но затраченные труд и средства не окупились урожаем. В заключение главный пристав замечает, что основная проблема для развития земледелия в калмыцкой степи — это вода. При этом он рекомендовал использовать для орошения систему гидропультов. Естественно, что для рядовых калмыков, которые с большим трудом могли купить самый примитивный сельскохозяйственный инвентарь, такие усовершенствования были недоступны. Такая система земледелия была утопией не только для кочевников, не знакомых с сельским хозяйством, но и для русских крестьян, живших на тех же землях.

Администрация предлагала и другие проекты, которые были невыполнимы в условиях царской России. Намечалось оросить Калмыцкую степь системой каналов. Но этот проект затерялся в административной переписке. Далее предполагалось заняться облесением степи. Замечательное само по себе, это мероприятие за недостатком средств и беспорядочностью управления также не имело ощутимых последствий. С 50-х годов начинали закладываться питомники и высаживаться полосы в балках и около колодцев. Подавляющее большинство посадок погибало сразу же. Поэтому в 1865 г. Министерство государственных имуществ послало в Астрахань распоряжение о прекращении - лесоразведения в Калмыцкой степи. Попытки лесонасаждений были возобновлены в конце 1870-х и в 1880-х годах. Результаты их были скромными. Одним из мероприятий по распространению земледелия была попытка завести оседлые калмыцко-русские поселения вдоль дорог, пролегающих по Калмыцкой степи. Калмыки весьма слабо использовали предоставленные им возможности, и вдоль дорог были поселены русские и украинские крестьяне. Переход к оседлости имел больший успех в Большедербетовском улусе, где, в условиях широкой крестьянской колонизации, калмыки сами изъявляли желание поселиться оседло, чтобы закрепить за собой землю. По правительственному распоряжению 1871 г. в Большом Дербете начался отвод земли калмыкам для оседлых поселений— простым по 30 дес. на мужскую душу, зайсангам аймачным по 400 и безаймачным по 200 дес. на семейство.

Царское правительство по отношению к калмыцким феодалам, как и по отношению к нерусским феодалам вообще, проводило двойственную политику. Верхушка местных феодалов включалась в состав русского дворянства на равных основаниях с ним.

Семья калмыцкого найона. Вторая половина 19 в.

Мелкие и средние владельцы рядом мер низводились до положения сначала привилегированной недворянской прослойки, а затем до положения податного населения. Права дворянства получили потомки калмыцких ханов и нойонов и нойоны-владельцы — Дондуковы, Тундутовы, Тюмени, Дугаровы и Хапчуковы. Дворянских прав зайсанги не имели. После реформы 1892 г. они вошли в состав свободных сельских обывателей, т.е. государственных крестьян податного сословия.

Налоговая политика русской администрации во второй половине XIX в. проводилась в двух направлениях. Первое — борьба за введение единых во всей Калмыцкой степи налогов; Положение 1847 г. специально запрещало вводить какие-либо иные поборы, кроме установленных этим законом. При сохранении феодальных отношений у калмыков это не могло быть претворено в жизнь. Как и в первой половине XIX в., с 1847 по 1892 г. феодалы собирали подати совершенно произвольно, зависимое население выполняло на феодалов ряд натуральных повинностей, не установленных законом.

Второе направление в налоговой политике — попытки осуществить раскладку налога пропорционально хозяйству калмыков. Калмыцкие хозяйства в имущественном отношении были далеко не однородны, и уравнительный сбор не обеспечивал исправного поступления всей суммы налога. Русская администрация стремилась и в Калмыкии применить установившуюся в русских селениях систему мирской раскладки повинностей в зависимости от экономического положения отдельных плательщиков. Однако в Калмыцкой степи проведение этого мероприятия встретило определенные трудности. Раскладка налогов проводилась на аймачных и улусных сходах. Решающая роль на этих сходах принадлежала феодалам, которые не были заинтересованы в упорядочении налоговой системы. Многие представители русской администрации в течение всей второй половины XIX в. постоянно указывали на неравномерное распределение налогов среди податного населения и на невозможность изменения положения до отмены крепостной зависимости у калмыков.

Калмыки поставляли подводы для улусных чиновников и администрации, командируемых в Калмыцкую степь, кибитки для чиновников, казачьих команд и пр.; обеспечивали всех должностных лиц топливом; несли службу в пикетах и кордонах; давали рабочих для починки дорог и на лесные посадки. Натуральные повинности были очень тяжелыми, тем более что с ними был связан ряд злоупотреблений со стороны калмыцких феодалов и русских чиновников.
Положение 1847 г. оговаривало распределение натуральных повинностей соразмерно с числом лошадей, кибиток, людей и пр. и поручало его улусным сходам. По точному смыслу закона повинности должны были в равной мере исполняться и рядовыми калмыками, и средними феодалами. На деле все было иначе. Право голоса простых калмыков на улусных и аймачных сходах было фиктивным. На улусных сходах все решали зайсанги, на аймачных — зайсанги и богатеи-скотоводы. Естественно, что отбывание повинностей перелагалось на бесправную массу простых калмыков. С конца 60-х годов в Астраханскую палату государственных имуществ стали поступать общественные приговоры о замене натуральных повинностей денежными. Замена не была выгодна для простых калмыков, имевших средние и мелкие хозяйства, для которых была нелегка и оплата деньгами основного кибиточного налога. Переходом на денежную повинность вместо натуральной феодалы не только освобождали себя от этого налога, но и получали возможность иметь дополнительный доход. Оценка повинностей, их распределение и взимание находились целиком в их руках. Тяжелое положение рядовых калмыков усугублялось злоупотреблениями местной русской администрации, многие представители которой рассматривали службу в степи как источник обогащения. Я.П. Дуброва, наблюдавший установившиеся в степи порядки в течение ряда лет, дал яркие картины административного произвола, насилий, незаконных поборов. В 1850-е—1880-е годы недоимки по сборам с калмыцкого населения росли; к 1 января 1884 г. на астраханских калмыках числилось 520 508 руб. недоимки.

Общая экономическая и политическая отсталость исключала сознательную классовую борьбу угнетенных масс, но предпосылки ее замечались уже в третьей четверти XIX в. Напряженное положение в калмыцком обществе отмечалось даже представителями местной администрации. В качестве примера можно привести слова главного пристава кочующих в Ставропольской губ. народов П.З. Ланко. «Весьма важно уже то обстоятельство,— писал он в 1868 г., — что калмыки слышали и знают об освобождении нескольких миллионов людей от крепостной зависимости, знают также и о том, как располагают теперь своими трудами, заработками и вообще своей собственностью освобожденные от крепостного права... Одним словом... калмыкам не чуждо сознание, что в пределах русского царства они принадлежат к числу тех последних народностей, которые еще остаются под гнетом частной власти». Невозможность сохранения существующего порядка была очевидна.