Глава 7. О национальном самосознании калмыков

Продолжение
Одним из важнейших факторов, повлиявших на формирование калмыцкого национального самосознания, является принятие калмыками Учения Будды – самой древней мировой религии. Основные положения буддизма сегодня хорошо известны всякому образованному человеку, так как за последнее десятилетие в нашей республике много сделано в плане возрождения и пропаганды традиционной веры. Здесь же стоит отметить, что два самых важных начала в буддизме – это милосердие и мудрость. Коренное отличие буддизма от других мировых религий заключается в том, что в нем человеку отводится активная роль в определении своей судьбы, своего будущего, так как каждый человек от рождения наделен возможностью беспредельного самосовершенствования – природой Будды. В этом выражается уважение к человеческой личности, к его творческому началу.

Огромную роль в распространении идей буддизма среди ойрат-калмыков сыграл великий лама и просветитель Зая-Пандита. Не случаен тот факт, что именно он - истинный Учитель – стал основателем калмыцкой национальной письменности «того бичиг» (ясное письмо). Именно он приобщил своих соплеменников к великой культуре Древней Индии и Тибета, вершинам мировой философской мысли, высочайшим достижениям человеческого духа.

В результате неутомимой деятельности Зая-Пандиты и его учеников буддизм глубоко проник в сознание народа, вошел в самые основы его жизни, заметно повлияла на образ жизни представителей всех сословий. В течение сотен лет практически каждая калмыцкая семья отдавала одного из сыновей в монастырь для обучения. Многие из них уезжали для продолжения образования в Тибет и возвращались оттуда высокообразованными ламами. Некоторые из этих достигших высших степеней монголов(ойратов) были учителями Далай–лам. Разумеется, калмыцкие ламы были учителями своего родного народа. Поэтому основные положения буддизма: милосердие, сострадание, стремление к нравственному совершенству, не привязанность к материальному – все это вошло в народную жизнь и, в некотором виде, сохранилось до сих пор. В частности, это выражается в том, что в народном сознании глубоко укоренились и по сей день сохранились такие понятия как дёнг (помощь), буйн (заслуга) и т.д.

За десятилетия Советской власти в Калмыкии были разрушены все буддийские хурулы, физически уничтожены буддийские священнослужители. Однако Учение Будды настолько вошло в плоть и кровь народа, что сохранилось, не смотря ни на что и, подобно Фениксу воскреснув из пепла, вновь продолжает вселять в души многих людей спокойствие и умиротворенность. О том, что буддизм имеет не только славное прошлое, но и большое будущее свидетельствует признание одного из ярчайших гениев человечества, величайшего ученого современности Альберта Эйнштейна: «Религия будущего будет космической религией. Она должна будет преодолеть представление о Боге как личности, а также избежать догм и теологии. Охватывая и природу, и дух, она будет основываться на религиозном чувстве, возникающем из переживания осмысляемого единства всех вещей – и природных и духовных. Такому описанию соответствует буддизм. Если и есть религия, которая сможет удовлетворить современным научным потребностям, - это буддизм».

Исходя из этих слов великого физика, можно вполне объяснить присущие ойрат-калмыкам раскованность в суждениях, непривязанность ко всяким догмам, отсутствия фанатизма, свободный взгляд на окружающее, способность воспринимать новое, принимать лучшее, активно саморазвиваться.

Академик Б.Я. Владимирцов отмечал, что калмыки «народ кочевой, но далеко не первобытный; они пережили много с того момента, как исторические обстоятельства вывели их на арену истории. Они знали и условия жизни отдельными, раздробленными племенами, они проходили стадию образования государства – племенного союза и делали попытки создания крепкого кочевого царства. Пришлось им в своих обширных перекочевках видеть много земель, сталкиваться с разными народами: с китайцами, с киргизами, с кавказскими горцами. Калмыки так же, как и другие монголы, в свое время подверглись влиянию буддийской, тибетско-индийской культуры, они сумели вместе с кочевым бытом соединить известные культурные приобретения, например национальную письменность…» К этому надо добавить, что ойрат-калмыки (западные монголы) на протяжении многих столетий жили согласно общепринятым строго установленным законам. Точкой отсчета здесь можно назвать знаменитые «Джасак» и «Билик» Чингисхана. На общемонгольском съезде 1640 г., в котором принимали участие представители как восточных, так и западных монголов (в том числе и приволжских калмыков) было принято Великое Степное Уложение («Ик цааджин бичг»), которое регулировало правовые отношения как общественного, так и личного характера. Впоследствии, в период правления хана Дондок-Даши (1741-1761г.г.), были обнародованы новые законы, во многих отношениях дополняющие и развивающие законы 1640г. Говоря о причинах, повлиявших на необходимость дополнения старых законов новыми, анонимный калмыцкий автор пишет: «Имея в виду то, что Великое Степное Уложение сорока (монголов) и четырех (ойратов) хотя и было пригодно для монголов и ойратов, но как у калмыков много лет тому назад отделившихся от них, и живущих среди многочисленного и чужого народа, изменились нравы и привились многие хорошие и дурные качества, прежде, у них не бывшие, то настоит надобность в новых постановлениях и законах, а потому Дондок-Даши и признал необходимость написать новые законы (токтол) и пополнить старое уложение».

Некоторые пункты законов Дондок-Даши интересны не только как свидетельства того времени и нравов, царивших в обществе, но и как показывающие и характеризующие отношения в обществе к тем или иным негативным моментам. Так, например, светские люди, нарушившие данные ими религиозные обеты, подлежали наказанию штрафом. Законы требовали в этих случаях «взять за то: со знатного человека трехлетнего барана; со многим известного человека тридцать копеек и ударить три раза по щеке; с человека низкого сословия взять десять копеек и ударить пять раз по щеке».

Воры наказывались пятьюдесятью ударами, клеймением и надеванием деревянных колодок в течение месяца. Вторично попавшийся наказывался в том же размере. За третью кражу виновный продавался в рабство. Пятнадцать ударов и штраф четырехгодовалым верблюдом служили наказанием укрывателю вора и двадцать пять ударов предназначались тому, кто вступил в тайный сговор с вором. Лжесвидетель наказывался «обнажением при обществе» и пятнадцатью ударами нагайкой.

Согласно законам Дондок-Даши, все дети мужского пола были обязаны обучаться грамоте. Нарушение этой обязанности каралось штрафом.

«Если сыновья знатных людей не будут обучаться монгольской грамоте, то с отцов таковых взыскивать по трехгодовалой лошади, сыновей же отдавать для обучения учителю; со многих известных людей взыскивать по трехгодовалому барану, а с людей низкого звания брать по пятнадцать копеек, и детей их отдавать по прежнему учителю. Если чей-либо сын не будет учиться до пятнадцати лет, то таковых штрафовать ».

Возможно, это был первый в мировой практике закон о всеобщем образовании. Если учесть то, что Указом Президента 2004 год был объявлен у нас в республике Годом образования, без особого труда можно провести некоторые исторические параллели.

Решающее влияние на формирование национального самосознания оказывает в первую очередь способ хозяйствования, ежедневная практическая деятельность составляющих общество индивидов, труд и еще раз труд. Калмыки, как известно, исконные кочевники и их мировоззрению и ментальности свойственно прежде всего номадическое отношение к жизни и окружающей действительности.

Талантливость калмыцкого народа как кочевников – скотоводов ярко проявилась в выведении собственных пород домашних животных: верблюда, овцы, лошади, крупного рогатого скота, козы, собаки. Это требовало кропотливого и терпеливого труда многих поколений. На первый взгляд, труд скотовода прост и не труден, но это далеко не так. Вот как описывает труд табунщиков-калмыков известный русский писатель и публицист Владимир Алексеевич Гиляровский: «Целыми сутками, день и ночь, стоят три-четыре калмыка перед табуном, уговаривая и окликивая его. Если долго не идет смена, калмыки по нескольку суток проводят в седле, питаясь мерзлой кониной и иногда засыпая на лошади. Проведя такую работу, калмык сменяется и добирается до джулума. Это маленькие кибитки при табунах, специально для табунщиков. Зачастую калмыка, закоченелого, снимают с лошади, снимают заледеневшее платье, все сшитое шерстью вовнутрь, к голому телу. Ему подносят деревянный ковш горячего конского сала из непрерывно кипящего котла. Он выпивает, согревается и, через несколько часов богатырского сна в джулуме он снова на коне перед табуном».

О труде калмыков-табунщиков оставил свидетельство великий русский художник Илья Репин, который провел детские годы в украинском военном поселении, в городе Чугуев, в пригородной слободе Осиновка, на улице Калмыцкой: «…Пригнать из-за трехсот верст верхом и объездить дикую лошадь составляло серьезное и трудное дело. Отец говорил: «Тут без помощи калмыков ничего не выйдет, одно несчастье!»

Калмык с лошадью – одна душа. Опрометью бросившись на лошадь, вдруг он чикнет на табун так зычно, что у лошадей ушки на макушке и они с дрожью замрут, ждут его взмаха нагайкой, в конце которой в ремне вшита пуля. Одним ударом такой нагайки можно убить человека.

… Боже упаси заснуть погонщику близ яровых хлебов. Дикие кони тихой иноходью – уже там, в овсах, и выбивают косяк чужого хлеба. Проснулись хохлы-сторожа, с дубинками и кольями бегут загонять табун…

Привязанный к его ноге горбоносый донец заржет вовремя и так дернет крепко спящего хозяина, таща его по кочкам к табуну, что только мертвец не проснется. Как лошадиный хвост от комаров, калмык взмахнется на своего поджарого и так зычно чикнет на лету на лошадей, что самому ему останется только исчезнуть в облаке черноземной пыли, взбитой табуном. А хохлы с дубинами долго еще стоят, разинув рот…

…Конь в последний раз взвился особенно высоко на дыбы, и, когда он стал опускаться, калмык вдруг бросился ему прямо в объятия, повис на шее и, извернувшись, в один миг уже сидел на его хребте. Калмык взмахнул в воздухе нагайкой, и конь подскочил, встряхнулся. И вдруг стал извиваться змеей и метаться в разные стороны, стараясь стряхнуть с себя седока; и опять начались дикие прыжки, взвивания на дыбы и козелки, чтобы сбросить непривычную тяжесть. Нагайка свистнула, и конь мгновенно получив с одного маху по удару с обеих сторон по крупу. Он прыгнул вперед и понесся в ворота. Калмык чикнул на всю улицу, эхо отозвалось в лесу за Донцом. Пешеходы отскочили в испуге, бабы стали креститься, дети весело завизжали. Калмык стрелой понесся по большой улице мимо кузниц, за Донец… Скоро и след его простыл, только столб пыли висит в воздухе.

Часа четыре никто не узнал бы возвращающегося к нашим воротам калмыка. Лошадь плелась, пошатываясь, опустив мокрую голову с приникшей к шее гривой, она была совсем темная. Калмык сидел спокойно и сосал свою коротенькую трубочку, подняв плоское лицо к верху; глаза его, «прорезанные осокой», казалось, спали.

Но не всегда объездка проходила так удачно. Однажды калмык не «спешился» и, кинувшись на шею, взвившейся на дыбы лошади, угодил лицом на переднее копыто.

Широкое лицо его мигом залилось кровью, но калмык не опешил: отплевываясь собственной кровью, он умело барахтался между ногами лошади и привычно пролез на спину коня и уселся верхом, как следует, но в каком виде!... Лошадь, очевидно, была бешенная, движения ее были сумасшедшие и сбивали с толку опытного всадника. Застыв на минуту под всадником, дикое животное вдруг выкинуло такой зигзаг, что всадник едва не слетел и удержался только за гриву, а лошадь с размаху рухнула к столбу… Внутри у нее что-то лопнуло, горлом хлынула алая кровь, и она пала. Кстати, и калмыку необходимо было слезть и сделать себе перевязку: через нос и скулу у него шла глубокая рана и сочилась черной кровью».

Показателен психологический портрет калмыка, данный Г.Н. Прозрителевым. «За 30 лет судебной практики пришлось провести массу калмыцких дел и убедиться в добрых чувствах народа и частию в высоких душевных качествах его. Нам лично известен не один случай, когда калмык спокойно шел в каторгу за другого, не желая выдавать своего «близняка», «собрата». Нам известен случай, когда старший брат из любви к матери спокойно пошел в каторжные работы, единственно ради спасения младшего брата, любимца матери, участвовавшего в разбое.

Все это кажется странным и даже смешным, а между тем это – вполне достоверные факты. Мы, русские, не можем понять той силы «собратства», и «содружества», которые для калмыка являются священными – и за них он готов на все.

Калмык твердо держит данное слово, стойкость его в этом случае изумительна даже и тогда, когда выполнить обещанное невыгодно ему для себя».

Выдающийся художник, иллюстрировавший эпос «Джангар» В.А. Фоворский в статье «Как я работал над «Джангаром» отмечает: «Первым условием, которое я поставил, была поездка в Калмыкию, знакомства с народом, с его бытом, зарисовки людей, животных, костюмов и т.д.

… Прежде всего, я увидел не ленивого, медлительного и тяжеловатого кочевника, какого по невежеству мог себе представить, а легкого, подвижного, в большинстве среднего роста, экспансивного человека, способного к музыке, к танцу и актерскому изображению, вообще к искусству.
Я присутствовал в Элисте на общереспубликанской олимпиаде народного искусства. Это было для меня большой удачей. Со всех улусов съехались колхозники в старинной одежде. Они танцевали, пели, играли на разных инструментах, пели «Джангар», рассказывали сказки, небылицы и т.д. Существует много видов танцев и среди них изобразительные. Например, танец бытовой, где танцор изображает все – от собирания кизяка до ловли коня, изображает очень наглядно и ритмично. Есть танец зайца, танец журавля, - так в танце отражается окружающая природа. Танец всегда драматичен. Из танцев устраивались целые постановки, например, свадьба в Хотоне.

…Тип калмыка разнообразен, но что по большей части поражает – это мягкость черт его лица. При широких скулах, которые часто дают правильный овал, маленький нос, у женщин носик небольшой, рот часто круглый, у девушек это ротик, как лепестки розы, не сильный подбородок, у мужчин высокий лоб, откинутый назад, у женщин красивый, круглый.

Иногда почти детская мягкость черт лица, стройность фигуры, длинная талия. Изящество рук – изящество человека в незнакомых, удивительных для меня формах поражало меня.

Конечно, типы лица разнообразны, есть и удлиненные, строгие лица – я их взял для Шикширги, для разгневанного Савра, для Алтана Цеджи, есть и круглые, лунноликие, нужные мне для Джангара, Мингияна и т.д.

… У меня такое чувство, что я первый художник со стороны попал в эту страну и наоткрывал там всяких чудес. Придет время, и кто-то меня трезво и с глубоким знанием дела покритикует, возможно, что я в каких-то деталях и ошибаюсь, но живое ощущение людей, их строя, их повадки, их своеобразной духовной и физической красоты дает мне уверенность, что в основном я прав».

В завершении этой главы хотелось бы привести отрывок из работы «Национальный характер калмыков» так рано ушедшего от нас талантливого молодого калмыцкого ученого Санала Минаева.

«Помимо экстравертности и рационализма калмыцкому духу присущ также и максимализм. Максималист во всем стремится к крайностям, к глобальности и масштабности, к грандиозным проектам. Калмыки вообще склонны к гиперболическим преувеличениям, что особенно видно на примере нашего эпоса «Джангар»: Джангар – это не просто хан, а хан целой вселенной Державы. Мингиян – это не просто красавец, а первый красавец Вселенной. Мелкие делишки и проекты не вдохновляют калмыка, он от них с презрением отворачивается.

Калмыцкому характеру присущ также индивидуализм. Наш индивидуализм проявляется в стремлении к оригинальности, в желании выделиться на фоне других, обратить на себя внимание, т.е. он артистичный. В эпосе «Джангар» есть характерная сцена: герой Хонгор стоит во всем блеске перед толпой народа, восхищенно глазеющего на него и обсуждающего внешний облик и достоинства тщеславного героя. В этом эпизоде четко прослеживается особая идея: герой – это индивидуум, воплощающий идеалы всего народа, коллектива – именно такое понимание индивидуализма характерно для нашего народа. Благодаря этому калмыцкое общество отличается уважением к личности человека, к человеческому «эго», самолюбию.

Яркой чертой калмыцкого характера является также энергичность, активность, которая проявляется, прежде всего в быстрых, искрометных танцах. Активный стиль калмыцкой речи и языка подметил еще востоковед Ю.Лыткин, говоривший о нашем языке, что ему присущи «мягкость, гибкость и упругость, живость и необычайная сжатость, удивительная беглость и кипучесть», которая выражала энергию и деятельную жизнь ойратов.

Традиционным свойством калмыцкого характера является оптимизм. Калмыкам свойственно концентрировать внимание на положительных сторонах жизни, видеть в человеке, прежде всего позитивную сторону. Многие ученные с удивлением отмечали нетрагичность эпоса монгольских народов, которая выражалась в том, что все сюжеты песен завершались счастливой развязкой.

Может быть, поэтому героический эпос занимает главное место в нашем фольклоре.

Калмыки также очень честолюбивы. Стремление к славе, желание быть первым во всяком деле присуще кочевникам издревле. Еще в середине XI века один мусульманский историк Ибн-Хассуль в своем трактате отмечал присущее тюркютам (монголам) «стремление к командным постам».

Калмыцкий Байбагас – хан, как свидетельствует ойратская летопись «открыв свой рот и распространив длани, говорил: во всех четырех сторонах света нет никого, кто мог бы со мною сразиться». В калмыцком фольклоре даже существует особый жанр мачтал (восхваление).

Для наших предков была свойственна также и гордость. Историк В.П. Санчиров отмечает характерный эпизод из ойратской истории: у китайцев существовала процедура коу-тоу во времена приемов иностранных послов, состоящая из трех коленоприклонений и девяти земных поклонов иногда даже не перед самим императором, а лишь перед дощечкой с его именем. Послы всех государств безропотно совершали эту часть этикета, за исключением послов джунгарских ханов.

Очевидец последних десятилетий существования Джунгарского ханства И.К. Россохин писал об этом так: «…и все те послы и посланники подвергают себя тому предосуждению будто бы они у китайского хана в подданстве, а сколь ни мал в рассуждении великих государей джунгарский владелец, однако его послы для принятия наставления в понятую их коллегию не ездят».

Последнее из девяти основных качеств калмыцкого характера называется словом – этизм. Этизм характерен для кочевой культуры. В каждой культуре есть своя система ценностей, там же где превыше всего ценится этичность поступка, культура определяется этической. Например, оскорбление послов, не говоря уже об их убийстве, для монголов было немыслимо. Это означало начало войны и ответом на него мог быть только военный поход, что не раз и случалось».

Таким образом, мы можем констатировать, что на формирование национального самосознания калмыков, на их ментальность влияли многие факторы и об этом высказано множество мнений. Может быть не все они одинаково доказательны, обоснованны и убедительны, но то, что они имеют одинаковое право на существование, доказывает полное героических и драматических событий сама история ойрат-калмыков. Разумеется под влиянием времени, изменения исторических обстоятельств претерпевают перемены, и казалось бы, незыблемые ценности. Однако, то, что составляет сердцевину любой нации, саму суть его натуры остается неизменным или хотя бы узнаваемым.

Особая роль в формировании национального характера принадлежит женщине-хранительнице очага, воспитательнице и продолжительнице рода человеческого, но об этом стоит сказать в отдельной главе, ибо женщина – начало всех начал.

< назад > < содержание > < вперед >