Очерки истории Калмыцкой АССР. Дооктябрьский период. Издательство «Наука», Москва, 1967.

Глава IV КАЛМЫКИЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII-НАЧАЛЕ XVIII в.

2. Калмыцкое ханство в период правления Аюки

Правление Аюки начиналось в сложной обстановке. Крестьянская война под предводительством Степана Разина, охватившая в 1670—1671 гг. Дон и Поволжье, всколыхнула и калмыцкую степь. Так, уже весной 1667г. в первом походе Разина на Волгу приняла участие часть улусных людей Аюки, кочевавших по Волге. В специальной грамоте царя Алексея Михайловича на имя Аюки говорилось «о сыску воровских калмыков и о их наказании». Калмыцкие феодалы, опасавшиеся повстанцев, включились в борьбу с разинскими отрядами, овладевшими летом 1667г. Яицким городком. В его осаде активное участие принимал 10-тысячный отряд Дайчина. Царское правительство, обрадованное активностью Дайчина, предписало астраханскому воеводе избегать всего, что могло бы вызвать недовольство калмыцких тайшей.

Через год, весной 1668г. С.Т. Разин, пробившись из Яицкого городка, отправился морем в Иран, откуда вернулся на Дон осенью 1669г. В мае 1670г. он вновь направился на Волг. В это время по всему Поволжью стало разгораться крестьянское движение, в котором принимали участие не только русские крепостные, но и все народы Поволжья. В конце мая и в начале июня этого года пришли под Самару «многие воинские люди, калмыки и изменники башкирцы... и под городом дальние надолбы разгромили... и стали в степи от города версты по 3 и по 4». В середине июня «объявились изменники башкирцы и калмыки и в Казанском уезде». Еще в мае С.Т. Разин занял Царицын и разбил стрелецкий отряд. Царское правительство для борьбы с повстанцами направило к Самаре и Царицыну свои войска и предприняло шаги для укрепления Саранска и Тамбова. Принятые царскими властями меры предотвратили соединение калмыцких и башкирских отрядов в районе Самары с основными силами Разина. В начале июня Разин пошел на Астрахань.

Активным выступлениям калмыцких тайшей против повстанческих отрядов Разина в этот период мешали усобицы в самом калмыцком ханстве. Движением на Дону и в Поволжье пытались воспользоваться едисанские, ембулуцкие, ногайские мурзы, стремившиеся высвободиться из-под власти калмыцких феодалов и царского правительства. Аюка, особенно после смерти Мончака, в 1670—1671гг. вел борьбу против этих мурз, требуя их возвращения «под государеву руку», т.е. фактически под свое господство. Здесь ему пришлось искать поддержки царского правительства и Войска Донского. После смерти Мончака начались феодальные распри между самими калмыцкими тайшами. От Аюки отделились два недовольных тайши — Дугар в 1669г. и Бок в июне 1670г., откочевавшие к азовским татарам. Преследуя свои собственные, узко личные интересы, они нередко своими действиями, если не прямо, то косвенно, помогали восставшим. Так, в июне 1670г. Аюка «по государеву указу» послал 25-тысячное войско в район Астрахани, куда направился С.Т. Разин. Полторы тысячи воинов были отправлены и Солом-Сереном во главе с его сыном Даши. Дугар и Бок напали на войска Даши и разгромили его, оказав этим косвенную помощь восставшим. Аюка со своей ратью в это время переправился на нагорную сторону в 60-ти верстах ниже Черного Яра и стал невольным свидетелем того, как астраханские стрельцы перешли на сторону Разина. После этого повстанцы овладели Астраханью, Аюка не решился вступить в бой и занял позицию выжидания, тем более что к этому побуждала его неустойчивость собственного положения. В августе Аюка выставил между Царицыном и Доном цепь застав в 2 тыс. человек, чтобы не пускать восставших казаков с Дона к Царицыну. Тогда тайши Дугар и Бок, имея отряд в 4 тыс. воинов, напали на заставы Аюки и разгромили их, вторично оказав таким путем косвенную помощь повстанцам.

Таковы сведения о калмыках в годы Крестьянской войны под предводительством С.Т. Разина. Эти сведения дают основание утверждать, что трудящиеся калмыки иногда открыто проявляли солидарность с восставшими русскими крестьянами и казаками, а в отдельных случаях принимали непосредственное участие в во оружейной борьбе. Что касается калмыцких феодалов, то они, как правило, выступали совместно с феодалами России. Те тайши, которые вследствие внутренних распрей косвенно поддерживали восставших, а иногда даже вступали с ними в контакты, преследовали свои личные своекорыстные цели.

В 1671г. внутренняя обстановка в калмыцких степях осложнилась в связи с приходом «дальних калмыков» на Яик. К этому времени хошоутовский правитель тайша Аблай, потерпев в Джунгарии неудачу в борьбе со своим братом Очирту-тайшой (он же Цецен-хан), отправился к своему дяде Конделену-Убаши, который кочевал по левобережью Яика. Биограф Зая-Пандиты сообщает, что Аблай, прибыв в Приуралье, захватил улус дербетовского тайши Даяна (Даян-Омбо, сын Далая), после чего пошел войной на улусы Дайчина и, завладев ими, зимовал на Яике. Очирту-тайша, узнав об этом, пошел войной на улусы Конделена-Убаши и его сына Доржи и при этом захватил и Дайчина. Конделен и Дайчин были отправлены в Тибет, а их улусы получил Данджин-хунтайджи (внук Конделена).

Так были утрачены кочевья Дайчина и Конделена-Убаши в Приуралье. Для восстановления территории Калмыцкого ханства Аюка примирился с Дугаром и Боком и обратился за помощью к русскому правительству. Аюка, кроме того, просил выдать его матери жалованье, которое «давано было отцу ево». Аблай в свою очередь обратился в Москву с требованием, чтобы жалованье, выдававшееся Мончаку и Дайчину, присылали ему.

По сообщению В.М. Бакунина, Аюка восстановил мирные, дружественные отношения с новым правителем Джунгарии Цеван-Рабданом. В 1671г. он возобновил борьбу с Аблаем, нанес ему поражение, а самого его взял в плен, вернув таким образом кочевья, которые годом раньше Аблай отнял у деда Аюки — Дайчина. По данным Ю. Лыткина, Аюка одержал победу над Аблаем благодаря поддержке и помощи своих двоюродных братьев Дугара, Назара и дербетовского тайши Солом-Серена. Последний в 1674г. открыто признал себя вассалом Аюки.

В это же время Аюка нанес поражение своему двоюродному брату Дугару и его сыну Церену, завладел их улусами, а самих тайшей отправил в Астрахань. Церен оттуда отправился в Москву, крестился и превратился в князя Василия Дугарова.

Так Аюка, вступив в управление, в короткое время подчинил себе всех правителей калмыцких улусов, кочевавших в низовьях Волги. К этому же времени на Волгу из Джунгарии прикочевала родная сестра Аюки Доржи-Рабдан, муж которой Очирту-Цецен-хан, правитель джунгарских хошоутов, был там убит. Доржи-Рабдан привела с собой на Волгу около 1 тыс. подвластных ей семейств. В ноябре 1671г., после занятия русскими правительственными войсками последнего оплота восстания С.Т. Разина - Астрахани, царское правительство России занялось и калмыками. Позиция Мончака в период Крестьянской войны, как уже говорилось выше, была вполне определенной: он поддерживал правительство, служа ему своими войсками. Правда, в 1668 г. пензенский воевода Е.А. Пашков получил сведения о том, что Мончак обещал якобы дать С.Т. Разину лошадей для того, чтобы «ему суды переволочь с Волги на Дон». Но соответствовали ли эти сведения действительности и давал ли Мончак Разину лошадей — не известно. Источники об этом молчат. Можно лишь предполагать, что указанные сведения не соответствовали истине, ибо в то время С.Т. Разин находился в персидском походе и о возвращении на Волгу, тем более на Дон, еще не было речи. Что касается Аюки, то он как при жизни отца, так и после его смерти поддерживал царские правительственные войска. Вместе с тем после поражения под Симбирском в октябре 1670г. и бегства на Дон Разин пытался найти себе и шедшему за ним крестьянству союзников, на которых мог бы опереться в борьбе с царскими войсками. К этому времени относятся сведения о примирении Разина с Аюкой и о подготовке ими совместного похода «на украинные города».

Этот поход не состоялся. Здесь даже можно высказать предположение о том, что эти сведения не соответствуют истине, ибо в 1671г. Аюка вел борьбу с малибашскими и ембулуцкими мурзами в союзе с донскими казаками войскового атамана Л. Семенова и собирался вести войну с Аблаем.

Возвышение Аюки и его активная внутренняя и внешняя политика были замечены в Москве. Царские власти решили узаконить нового калмыцкого правителя и потребовать от него шерти, уточнявшей его обязательства по отношению к русскому царскому правительству. Это было важно в связи с подготовкой русско-турецкой войны. Требуемая шерть была Аюкой принесена 27 февраля 1673г. под Астраханью. Она в основном подтверждала те обязательства, которые приняли на себя Дайчин и Мончак в 1657 и 1661 гг.

Об этом событии в «Истории калмыцких ханов» сообщается следующее: «Акжа-тайши, желая быть подобно родителю своему Пунцуку (Мончаку. —Ред.) данником русского царя, в году усунукер (1673. — Ред.) дал присягу (шахам) при речке Шарацецек в том, что калмыки не будут нападать на русские города, не будут вести дружбы ни с турецким султаном, ни с крымским ханом, ни с персидским шахом, что русскую страну они будут защищать от врагов и т. п.».

Важное место в переговорах между русскими властями и Аюкой в описываемое время занимали вопросы, связанные с взаимными набегами калмыцких тайшей, башкирских старшин, яицких и донских казаков. При Мончаке эти набеги несколько сократились. Но в «период Крестьянской войны 1670—1671 гг., когда русский правительственный надзор за пограничными делами был ослаблен, эти набеги вновь усилились. Весной 1675г. Аюка жаловался русскому послу К.П. Козлову на набеги донских и яицких казаков и просил возвращения отогнанного ими окота и захваченного имущества, обещая в свою очередь разыскать и вернуть скот, а также пленных, захваченных калмыцкими тайшами. В мае 1675г. в Москву прибыло посольство Аюки с жалобой на набеги башкирских мурз и донских казаков, задерживавших у себя награбленное ими во время набегов имущество и скот. Второе калмыцкое посольство в октябре 1675г. привезло в Москву новое письмо Аюки с жалобой на башкирских мурз и казаков «А мы шертовали и души свои давали тебе, великому государю, — писал Аюка, — буде какой грабеж учиница от русских или от нас, и тот грабеж отдавать назад». Заканчивал Аюка свое письмо довольно безнадежным замечанием: «А что донские казаки у нас в улусах отогнали лошади, скотину, и тому сметы нет».

Есть основания полагать, что на этот раз претензии Аюки были обоснованными и справедливыми. Правда, калмыцкие тайши и сами нередко вторгались во владения своих соседей. Так, например, когда правительство России готовилось к войне 1677—1681 гг. против Турции и привлекало к военной службе нерусских подданных, тогда часть башкирских старшин отказалась выступить в поход, ссылаясь на постоянную опасность калмыцких набегов. Сообщения о таких набегах на башкир и русские поселения имеются в ряде источников.

В этой обстановке возникла мысль предложить калмыцким тайшам принести новую шерть. Внешним поводом для такого предложения явилась смерть царя Алексея Михайловича и воцарение его сына Феодора Алексеевича. 15 января 1677г. близ Астрахани Аюка дал свою вторую шерть на верность русскому царю. Новая шерть отражала также стремление русского правительства установить действенный контроль над внешнеполитическими сношениями калмыков. Однако добиться этого было не легко. Аюка относился не так строго к принятым на себя обязательствам, как его отец, и не останавливался перед их нарушением. Вместе с дербетовским тайшой Солом-Сереном они договорились с крымскими и азовскими мурзами и предприняли в конце 1680г. совместный набег на Пензу. В это же время калмыцкие тайши совершали нападения на донские поселения, а также на русские населенные пункты по Волге и Яику.

Особенно, беспокоила русское правительство возможность союза Аюки с Крымом. Правительство прибегло к посредничеству кабардинского князя К.М. Черкасского, женатого на сестре Аюки. В первой половине 1681г. К.М. Черкасский уведомил Посольский приказ, что он уговорил Аюку хранить верность Русскому государству и не прельщаться на посулы со стороны турецкого султана, крымского хана и азовского паши. Астраханский воевода М.С. Пушкин со своей стороны принимал меры к недопущению союза Аюки с Крымом. Узнав 2 января 1681г. о приезде к Анже крымских послов, М.С. Пушкин послал к нему своего представителя, чтобы напомнить калмыцкому правителю о необходимости сохранять шерть. Эта миссия увенчалась успехом. 8 февраля 1681г. Аюка прислал в Астрахань своего представителя Дарбу с товарищами, которые заявили, что Аюка, несмотря на уговоры и подарки крымского хана, продолжает сохранять шерть и не склонен мириться с крымцами, что все письма крымского хана и азовского паши он передал через К.М. Черкасского русскому правительству.

Подчеркивая свое твердое желание сохранить верность принятым обязательствам, Аюка жаловался на набеги донских и яицких казаков, а также башкирских мурз, на отгон ими калмыцкого скота. Для улаживания этих недоразумений Аюка требовал навой шерти: «Ныне де им за такими великими ссорами меж донскими и яицкими казаки и башкирцы им, калмыком, без новые шерти быть не мочно».

Просьба Аюки были удовлетворена, и 13 марта 1681г. он принес новую шерть перед астраханским воеводой М.С. Пушкиным, еще раз подтверждавшую условия подданства. Принятие третьей шерти не внесло изменений в тогдашнюю обстановку. Взаимные стычки и набеги продолжались. Более того, Аюка, его брат Замса и другие тайши приняли участие в новом восстании, поднятом башкирскими старшинами в 1681—1683гг. против русского правительства. Причины, толкнувшие Аюку на путь сотрудничества с башкирскими повстанцами, не вполне ясны. Но в июне 1682г. калмыцкие тайши во главе с Аюкой, имея около 4 тыс. воинов, выступили в поход против Казанского и Уфимского уездов. Однако еще до прихода калмыков уфимский воевода А.М. Коркодинов нанес на р. Ик поражение башкирским повстанцам, после чего одна часть повстанцев начала переговоры о прекращении борьбы, а другая обратилась за помощью к Аюке, который жестоко расправился с теми из башкир, которые принесли повинную царскому правительству.

Наличие калмыцких отрядов в Башкирии затрудняло русским властям борьбу с восстанием. Нужно было добиться удаления их из Башкирии и прекращения помощи повстанцам со стороны Аюки. Правительство решило посеять раздор между калмыками и башкирами и увещевало восставших, что «пришел в Уфимский уезд калмыцкой Аюка тойша с калмыцкими людьми войною и прельщал вас к измене и разоренье вам чинит многое, как и в прошлых годех вам разорение от них, калмык, многое бывало», и рекомендовало башкирам разорвать связь с Аюкой, вернуться на свои прежние кочевья и совместно с русскими ратными людьми вести борьбу за удаление калмыков из Башкирии. Одновременно правительство воздействовало и на Аюку, требуя соблюдения принятых им обязательств. Астраханскому воеводе А.И. Голицыну удалось уговорить Аюку принести новую шерть. Это было осуществлено под Астраханью 24 января 1683г. В этой шерти Аюка и его брат Замса признали нарушение шерти, выразившееся в поддержке ими башкирского восстания и в разорении русского и нерусского населения Поволжья и Башкирии, обещали вернуть награбленное, отпустить пленных, указать виновных и самим тайшам на будущее «отнюдь так не делать».

Но и новая шерть не помешала тайшам принять участие в восстании, возобновившемся весной 1683г. Однако на этот раз Аюка не столько поддерживал повстанцев, сколько пытался подчинить башкир своей власти, что, по-видимому, и было его главной целью. С наступлением зимы 1683 г. войско Аюки покинуло Башкирию, и вскоре восстание прекратилось.

В 1684г. воевода князь А.И. Голицын имел с Аюкою встречу за Волгой и взял с него новую шертную запись, сходную с шертями 1681 и 1683гг.

После этого Аюка направил свою энергию на борьбу с кубанскими, казахскими, туркменскими и хивинскими правителями, которые в описываемое время еще не были подданными России.

Желая еще больше укрепить свою власть и свои внешнеполитические позиции, Аюка вступил в сношения с главным иерархом ламаистской церкви Тибёта, откуда в 1690г. получил пожалование ханским титулом и ханскую печать. Действуя таким образом, ламаистские иерархи Лхасы преследовали собственные цели, среди которых главную роль, видимо, играло стремление объединить действия Аюки и правителя Джунгарии Галдана, которому еще раньше Лхаса пожаловала титул Бошокту-хана (т.е. благословенного хана). Правительство России признало Акжу ханом лишь в 1697г. или даже несколько позже, в 1709г., после того как правитель Калмыкии активно проявил себя в борьбе с турецко-крымскими войсками, вторгшимся в пределы России. Так, в переписке астраханского воеводы с правительством и в других архивных документах Аюка вплоть до 1708г. именовался тайшой, а не ханом; в феврале 1709г. казанский губернатор П.М. Апраксин докладывал царю Петру I о письмах, полученных им от Аюки, которого он в этот раз называет уже ханом. В документах, относящихся к 1709г. и последующим годам, Аюка уже неизменно именуется ханом. В этом факте, имеющем, правда, формально-юридическое значение, мы видим новое доказательство того, что калмыцкое государство в виде особого ханства в составе России сложилось задолго до начала XVIII в.

В русско-калмыцких отношениях конца XVII—первой четверти XVIII в. существенную роль играл вопрос о контроле за дипломатическими сношениями тайшей с их соседями. Этот контроль не всегда удавался русским властям. Так, от их внимания ускользнул упоминавшийся выше договор Аюки с крымцами и азовцами, результатом чего был их совместный набег в 1680г. на Пензу. Еще более сложным и важным был вопрос о калмыцко-джунгарских и калмыцко-китайских отношениях, затрагивавших серьезные государственные интересы России. Правда, в период правления Джунгарией Галдана-Бошокту-хана (1671-1697), целиком поглощенного конфликтом с Цинской династией, связи между ним и волжскими калмыками были довольно слабыми. Более интенсивными они стали после гибели хана Галдана, когда на ханском престоле в Джунгарии оказался Цеван-Рабдан (1697—1727 гг.). Вскоре после воцарения Цеван-Рабдана Аюка выдал свою дочь Сетерджаб за него замуж, а сам женился на его двоюродной сестре Дармабале.

Схема калмыцких кочевий во 2-ой половине 17 в.

Характер калмыцко-джунгарских взаимоотношений в описываемое время определялся острым конфликтом между Джунгарским ханством и Китаем, управлявшимся маньчжурской (Цинской) династией. Маньчжурские феодалы, завоевав Китай, Южную и Северную Монголию, упорно добивались уничтожения Джунгарского ханства — последнего монгольского государства, сохранявшего независимость. Ойратские феодалы, в свою очередь, основав в Джунгарии довольно сильное ханство, не только с успехом отражали натиск Цинского Китая, но и сами временами переходили в наступление, нанося удары по позициям своих противников в степях Монголии, стимулируя тем самым антиманьчжурскую освободительную борьбу местных монгольских правителей и народных масс. Борьба Джунгарского ханства с императорами Китая шла с переменным успехом. Ни одной из сторон не удавалось добиться решающего перевеса. Это вынудило их искать союзников, с помощью которых каждая из них надеялась заставить противную сторону капитулировать. Такими возможными союзниками могли быть и калмыцкие тайши.

Взаимоотношения между Джунгарским ханством и Калмыкией иногда носили мирный характер, иногда же обострялись. Так, в самом начале XVIII в. один из сыновей Аюки Санжиб, поссорившись с отцом, откочевал со своим улусом в Джунгарию. Цеван-Рабдан принял его, но отобрал у него 15 тыс. подвластных калмыков, а Санжиба вернул к отцу. Это вызвало серьезное охлаждение между Аюкой и правителем Джунгарии. В связи с этим племянник Аюки Арабжур, ездивший на богомолье в Тибет, не рискуя возвращаться домой через Джунгарию, направился в Пекин, рассчитывая оттуда добраться в Калмыкию. Появление Арабжура в Китае явилось поводом для обмена послами между Аюкой и правительством Китая. Сначала Аюка в 1710г. отправил в Китай своего посла для переговоров о возвращении Арабжура, а затем в 1712г. к нему из Пекина было направлено посольство от императора Канси. Целью переговоров было определение маршрута для возвращавшегося на родину калмыцкого тайши. Но все это было лишь поводом. В действительности же главной целью посольства, прибывшего к Аюке в 1714г., было выяснение возможности использования Аюки и его войск правительством Китая в борьбе против Джунгарии. Но в результате переговоров китайские послы убедились в том, что Аюка как русский подданный не может пойти на заключение такого союза без разрешения русского правительства. Правительство России не было заинтересовано в ликвидации Джунгарского ханства и в его завоевании Цинским Китаем. Вот почему переговоры Аюки с китайскими послами закончились лишь соглашением о пути, каким Арабжуру следует возвращаться на родину. В начавшихся вскоре после этого военных столкновениях между Китаем и Джунгарией калмыки никакого участия не принимали. Не участвовали они и позже в вооруженной борьбе Джунгарского ханства с Китаем, хотя правители последнего, как будет показано ниже, не прекращали своих попыток склонить калмыцких тайшей к совместному выступлению против Джунгарии.

Калмыцкое государство значительно окрепло в годы правления Аюки, Повысился авторитет ханской власти внутри и вне Калмыкии, несмотря на то что время от времени и там возникали смуты. Больше всего их было в семье самого Аюки. Его сыновья упорно не хотели мириться с самовластием хана, лишавшего их привычных вольностей. В 1701г. вспыхнула острая ссора между Аюкой и его старшим сыном Чакдоржабом, которая привела к расколу калмыцких феодалов на два лагеря — сторонников и противников хана. Боярину Б.А. Голицыну с трудом удалось примирить враждующие стороны. Но это примирение было лишь кажущимся. После смерти Аюки (1724) усобица разгорелась с новой силой.

В источниках, к сожалению, имеется мало сведений о положении народных масс и о классовой борьбе в калмыцком обществе. Но имеющиеся данные позволяют утверждать, что разные классы и группы калмыцкого общества по-разному относились к важным фактам жизни калмыцкого ханства. Это прослеживается по документам начиная с 40-х годов XVII в., когда процесс добровольного вхождения в состав Русского государства наталкивался на сопротивление отдельных тайшей, против которых активно выступали калмыцкие трудящиеся.

Бурные события первой половины XVII в., столь богатые вооруженными конфликтами и внутренними усобицами, бесконечными дальними перекочевками в поисках мест обитания и ухода за стадами, подсказывали трудящимся калмыкам мысль о быстрейшем вхождении в состав России как единственном выходе из кризисной обстановки. Источники говорят, что иногда «черные улусные люди» пытались самостоятельно решать вопросы своего самоопределения. Так, например, в 1644г. улусные люди тайши Даян-Эрке (сына торгоутского правителя Дайчина.—Ред.) покинули своего нойона и направились «на государево имя», т.е. в русское подданство. Не имея сил противиться своим подвластным, Даян-Эрке послал представителей в Уфу «бить челом», чтобы весь его улус приняли в «вековешное холопство» и разрешили кочевать «вблизи Уфы, по Яику и по Самаре и к вершинам по Белой реке».

Родной дядя Даян-Эрке Лаузаи-тайша (брат Дайчина), возмущенный согласием своего племянника вступить «в холопство» и дать заложников, собирался пойти против него войной. В конце концов Даян-Эрке был отравлен.

Аналогичный пример имел место двумя годами позже. Русское правительство направило к тайшам А. Кудрявцева для переговоров об условиях иx вступления в подданство и предоставления им территории для кочевания. Тайши, руководимые тем же Лаузаном, отказались от «холопства» и выдачи аманатов. Но «черные улусные люди» и на этот раз не согласились со своими правителями. Вместе с некоторыми мелкими тайшами они взяли под защиту посла Кудрявцева, безопасности которого угрожали главные тайши, и обеспечили его благополучное возвращение в Уфу. Они говорили Кудрявцеву, что как только вернется из Тибета Дайчин-тайша, все будет хорошо; «Как будет Дайчин-тайша, и мы де о государевом деле о всем станем говорить».

Известно, что наиболее распространенной формой классового протеста в калмыцком обществе был самовольный уход феодально зависимых людей от их нойонов. Находясь в близком соседстве с русскими селениями и городами, трудящиеся, бежавшие от своих нойонов, быстро и сравнительно легко оказывались за пределами досягаемости ханов и тайшей. А стоило им принять христианство, они и вовсе оказывались навсегда потерянными для их бывших господ, ибо русские власти наотрез отказывались выдавать крестившихся калмыцких беглецов. В результате этого в середине и второй половине XVII в. резко участились случаи самовольной откочевки улусных людей на Дон и Урал, где они часто вступали в общение с такими же «беглыми» и «воровскими» — по терминологии русских официальных документов — людьми разных национальностей, вместе с которыми участвовали иногда в борьбе против русских, калмыцких и башкирских феодалов.

В годы правления Аюки-хана случаи бегства улусных людей стали особенно частыми, что свидетельствует об известном укреплении феодальных порядков и усилении феодальной эксплуатации, а также о стремлении подвластных избавиться от поборов и повинностей. В действительности покровительство русских законов и русских властей не сулило калмыцким беглецам ничего, кроме замены калмыцкого нойона или тайши русским помещиком, калмыцкого феодала — русским. Массовое бегство улусных людей прежде всего задевало интересы тайшей, ибо подрывало самую основу их феодального хозяйства.

Аюка, преследуя бежавших, не останавливался перед вооруженным нападением на поселения крещеных калмыков, предавая их огню, а людей уводил в свои улусы. Известен случай, когда по его поручению один из зайсангов разорил такой поселок на р. Терешке, выше Саратова. В ответ на выговор, сделанный ему по этому поводу русскими властями, Аюка ответил, что зайсанг, учинивший погром села, «холопей своих забрать имел право».

Классовые противоречия в калмыцком обществе способствовали образованию в XVII в. особых калмыцких поселений на Дону и в районе Чугуева на Харьковщине, а в XVIII в. — на Урале и в Оренбургских степях.

Выше мы уже приводили показания источников, из которых было видно, что общение калмыков с обитателями Дона началось еще в первой половине XVII в. С течением времени оно становилось все более частым и разносторонним. Так, калмыки познакомились с вольной жизнью казаков, узнали и о необъятных степных просторах Дона. И то и другое не могло не привлечь их внимания. Что касается казаков, то они в то время охотно принимали к себе беглых людей всякого звания и сословия. Калмыки этим пользовались. Одних туда влекла жизнь без господской власти, тучные пастбища и изобилие р. Дон, другие уходили от своих владельцев целыми семьями и даже аймаками, спасаясь от княжеского гнева и правосудия.

Калмыцкая феодальная знать не раз обращалась к русским властям с жалобами на донских казаков и администрацию соседних с Калмыкией городов за то, что они принимали и не возвращали беглых калмыков. Идя навстречу калмыцким тайшам, русское правительство в 1673, 1677 и 1683 гг. издало указы, которыми запрещалось донским казакам и пограничный городам принимать к себе беглых калмыков, а в случае, если бы таковые явились на Дон, немедленно отправлять их на прежние места. Однако указы не касались внутреннего положения в калмыцком ханстве, они не могли разрешить его классовых противоречий. Поэтому «. . . число калмыков на Дону время от времени умножалось». Так, в 1686г. на Дон явилось до 200 калмыцких семейств, которые были зачислены в ряды казачества.

В 1690г. три зайсанга — Четерь, Батыр и Тайдза — бежали на Дон, приведя с собой около 800 человек, способных носить оружие. Все они также были приняты в казачье сословие. Причина бегства этих зайсангов неизвестна, возможно, однако, что ими руководило стремление избавиться от тяжелой руки хана. Что касается трудящихся, приведенных зайсангами на Дон, то у них всегда было достаточно оснований бежать от усобиц, от княжеской несправедливости и т. п. Аюка принимал все меры к тому, чтобы вернуть беглецов. При этом использовалось все: угрозы, уговоры, а иногда и сила. Так, бежавший в 1690г. зайсанг Батыр, уговоренный Аюкой, через год вернулся на Волгу.

Донские атаманы хорошо знали высокие боевые качества калмыков, не раз обращавших в бегство недругов, нападавших на окраинные земли. По этой причине они, как и русское правительство, стремились привлечь калмыков для жительства на Дону. Именно с этой целью начиная с 1694г. было определено властями выдавать приписанным в казачье сословие калмыкам постоянное жалованье в размере 50 руб. в год. К этому времени в войске донском насчитывалось около 600 калмыков.

В 1696г., «негодуя на хана Аюку за притеснения», Баахан-тайша обратился к Петру I с просьбой разрешить ему «перенести свои кочевья на Дон, к Черкасоку, и отправлять службу наравне с прочими донскими казаками». Разрешение было дано. Улус Баахана-тайши три раза перекочевывал с Волги на Дон и обратно и только в 1733г. окончательно покинул волжские степи и поселился на Дону. В 1702г. с согласия правительства на Дон перешла большая группа калмыков, которым, как писал в 1747г. дербетский тайша Солом-Доржи, повелением Петра I было предоставлено «право самим выбирать кочевья, как по Волге, так и по Дону, согласно их собственному желанию».

Эти калмыки также три раза переходили с Волги на Дон и обратно и только в 1726г., «примученные» силой волжскими тайшами, вынуждены были «... отдаться в их волю и кочевать с ними вместе». Постепенно сложилась категория так называемых коренных, или базовых, калмыков, в число которых входили калмыки, окончательно осевшие «а Дону. За каждого из них бывшим владельцам было выплачено по 30 руб. Они и не подлежали возврату.

Эта часть калмыков находилась под постоянным покровительством донских старшин и несла службу наряду с казаками. Указ Верховного тайного совета от 18 июля 1729г. предписывал «донским юртовым калмыкам в команде быть по-прежнему у Войска донского, и чтобы от того Войска донского тем юртовым калмыкам наглости и грабительства никакого никогда чинено не было».

Аналогичной была история поселения чугуевских калмыков. Есть основания полагать, что их появление в этом районе связано с борьбой Русского государства против Крыма и Турции в 70-х годах XVII в. Гумилевский пишет, что «в древнее время в приходе Подгородной — Успенской и частью Рождество-Богородской церкви (в Чугуеве) жили калмыки». Точных дат, однако, он не называет.

Первое время новопоселенцами-калмыками больше всего занималось православное духовенство. Но уже с середины 80-х годов XVII в. чугуевские калмыки становятся предметом внимания светских властей. В 1686г. к Белгородскому полку, состоявшему из донских и яицких казаков, впервые было приписано 51 семейство крещеных калмыков. Правительство им определило жалованье: зайсангам 50 руб. и рядовым калмыкам от 17 до 38 руб. в год, а также от 10 до 12 четвертей ржи и столько же овса.

В 1696г., по окончании Азовского похода Петр I отдал распоряжение калмыкам «. . . бывшим в походе, перейти на жительство в Чугуев». Согласно выбору новопоселенцев им было отведено место в пригородной слободе Осиновке.

Чтобы привлечь сюда больше калмыков, «страшных Крыму», правительство установило для них ряд поощрительных мер. В частности, годовое жалованье служилого калмыка было на 15 руб. больше оклада служилого казака.

Первоначально калмыки были причислены к Белгородскому полку, а со второй половины 90-х годов XVII в. — к Изюмскому, принося своей службой в борьбе с Крымом за Слободскую Украину «большую пользу». По переписи 1710г., в районе Чугуева было 47 калмыцких семейств, в 1712г. — 50 семейств, насчитывавших всего 287 человек (119 мужчин и 168 женщин). В июне 1716г. сенатским указом повелевалось крестить 21 семейство калмыков, прибывших в Чугуев, а затем «определить их на службу». 14 января 1717г. такого же содержания указ был послан на Дон, по поводу изъявивших желание креститься 25 семейств калмыков.

В октябре 1725г. в связи с поступившими с мест запросами о том, как быть с калмыками, ушедшими из улусов и пожелавшими принять православную веру, Сенат издал указ, где было сказано «. . . калмыков, которые волею своею приезжают на Дон и о крещении в христианскую православную веру просить будут, тех принимать, и по крещению на службу в Чугуев отправлять». В 1728г. в составе Чугуевской команды было уже 90 семейств служилых калмыков.

Приведенные данные достаточно ясно говорят об обстоятельствах, обусловивших образование особых поселений донских и чугуевских калмыков, выделившихся из Калмыцкого ханства и уже не возвращавшихся, как правило, в его состав. Русское правительство было весьма заинтересовано в превращении калмыков в служилое военное сословие. Не удивительны поэтому и те поощрительные меры, которые ими принимались для умножения численности калмыков, привлеченных на царскую службу. Но какие причины выталкивали рядовых калмыцких тружеников из их хотонов, аймаков и улусов, что принуждало их соглашаться на переход в православие и превращаться в царских служилых людей? Как бы ни были различны эти причины в каждом отдельном случае, в массе своей они, несомненно, отражали социальные процессы, развивавшиеся в калмыцком обществе, недовольство народных масс условиями жизни под властью феодалов.