Загадочной страницей в биографии Шукюр-Дайчина — старшего сына Хо-Урлюка, остается период после принятия Великого Уложения. Некоторые источники говорят, что он после съезда ушел в Тибет, а другие — что откочевал в Сибирь. Возникает вопрос, как такой активный и информированный человек мог не участвовать в сражении на Кавказе, а потом его ведь не было по приезде Зая-Пандиты на Волгу и тогда, когда умер его старший сын Даян-Эрки. Это говорит о том, что он действительно ушел в Тибет на поклонение Далай-ламе. Ю. Лыткин писал, что после смерти Хо-Урлюка у торгоутов первенствующим тайшой был Шукюр-Дайчин, но это только предположение.

В 1646 году в Джунгарии произошло событие, которое упоминается во всех источниках как Ухарлыкское сражение. Это была одна из междоусобных войн ойратских нойонов, но она приняла довольно острый характер и тянулась несколько лет. Автор биографии Зая - Пандиты рассказывает, что весной 1646 года Кундулен-Убуши-тайши выступил против двух дербен-ойратских тайджи — чоросского Батур-хун-тайджи и хошеутовского Очирту-Цецен-хана. Собрав войска, он двинулся в район Хара-Тала, на реке Хуху-Усун. Сражение произошло в местности Ухарлык. На стороне хошеутовского Кундулен-Убуши выступили и сыновья дербетского Далай-тайши. В сражение втягивались все новые участники. Бой закончился поражением Кундулен-Убуши и его союзников. На месте того знаменитого сражения по пути в Тибет оказался и торгоутовский Шукюр-Дайчин. После боя туда приехал и Зая-Пандита, который примирил воюющие стороны. Ухарлыкское сражение имело настолько большой резонанс, что сведения о нем дошли до сибирских городов и остались в их летописях. С этого времени следы Шукюр-Дайчина снова теряются. Он снова ушел в Тибет к Далай-ламе, а иногда он появлялся среди кочевий разных нойонов в Джунгарии.

Хотя Шукюр-Дайчин отсутствовал, но он оставался первенствующим тайшой торгоутовских улусов на Волге. Во время его пребывания в Тибете, Далай-лама пожаловал ему ханский титул и печать, но он отказался, говоря: "Подобных мне нойонов много, как я буду ханом?"
Возвращаясь от Далай-ламы в 1655 году, Дайчин на обратном пути гостил у Батур-хун-тайджи в Джунгарии, оттуда вместе со своим внуком Аюкой он вернулся на Волгу.

Источники говорят, что именно тогда Дайчин преподал несколь¬ко уроков управления народом своему внуку — Аюке. Дайчин спросил внука: "Хочешь ли знать, как нойон должен управлять народом?" — "Хочу",— отвечал Аюка. "Если хочешь быть нойоном, то ты должен знать время: 1) когда быть равным с подвластными; 2) когда повелевать ими; 3) когда призревать их, как мать свое дитя. Если усвоишь три эти правила, то можешь быть нойоном (повелителем)". Еще он говорил Аюке: "Ты говоришь, что выказываешь желание один усвоить 9 разнородных знаний, но знай, что твоя жизнь кратковременна. Ты оказывай свою благосклонность 9 людям, из которых каждый усвоил бы одно из девяти знаний; если будешь иметь при себе девять таких человек, то можешь уподобиться одному человеку, усвоившему 9 знаний".

По возвращении бразды правления народом Дайчин взял в свои руки. В 1655 году он отправил послов в Москву. (Ю. Лыткин говорил, что Дайчин тогда еще находился в Джунгарии. Отец Иакинф считал, что шертная запись, по которой послы Дайчина в 1655 году клялись царю Алексею Михайловичу в верности калмыцкого народа на вечное подданство, есть первый исторический факт, который проливает некоторый свет на время пребывания калмыков в России.) Калмыцкие князья-послы, по повелению Дайчина и сына его Пунцука, обязались:

"1. Быть у российского царя в вечном послушании.

2. Не иметь сношений и связей с неприятелями и изменниками России и не защищать их.

3. По повелению государеву ходить с российскими войсками против неприятелей России и на войне служить без измены.

4. Не грабить и не убивать и в плен не брать ни россиян, ни подданных России татар ногайских, идисанских и юртовских и от всех прежних своих неправд отстать.

5. Не производить набегов на Астрахань и другие украйные города и российских городов, сел, деревень и учугов не жечь.

6. Россиян, татар, черкес, которых в прошлых и настоящем 1655 году взяли калмыки, и российские изменники татары ногайские, идисанские и янбулакские захватили в плен под Астраханью, под Темниковым и другими российскими городами, выдать всех с имуществом их и представить в Астрахань.

7. Из российских изменников ногайских, идисанских и янбулакских татар, которые в прошлых годах, изменя государю, перешли из Астрахани к тайшам в улусы, если кто пожелает возвратиться в Астрахань, отпустить без задержания; и впредь подданных России татар ногайских, идисанских и юртовских не призывать (не переманивать); а если кто из них добровольно придет, и тех не принимать, а отсылать обратно.

8. Посланных от российского правительства в калмыцкие улусы по государевым делам не бесчестить и отпускать без малейшего задержания".

о. Иакинф говорил, что к этим статьям прибавлено: "не иметь никаких сношений с Турецким Султаном, с Кезыл-башским (Персидским) Шахом, с Крымским Ханом и Азовским Беем; с неприязненными России иноземцами не соединяться, и оружием и лошадьми не ссужать, и людей в помощь не давать, как прежде сего они Крымскому Хану людей в помощь давали и лошадей ссужали". По другой версии сюда еще добавлялось, что "и с темрюковцами, с таманьцами, с бесленейцами, с кумыками в ссылке, в соединении и в миру не быть, ружьем и лошадьми их не ссужать, людей в помощь не давать; также с иноземцами разных вер, которые великому государю не послушны... как было в прежние годы при прежних боярах и воеводах: при князе Дмитрии Петровиче Львове с товарищи они Крымскому Хану людей в помочь давали и лошадьми ссужали".

Иакинф говорил правильно, значит до заключения этого договора калмыки нападали на российские города, делали набеги на Астрахань, брали российских подданных в плен, с недругами России грабили города и поддерживали широкие международные связи.

Отдельными группами калмыков и их нойонами часто нарушались условия договора, поэтому такие же шерти были подписаны и в 1657—1658 годах.

В заключении этих договоров и установлении не только мирных, но и дружественных отношений с калмыками большую роль сыграл астраханский воевода — князь Григорий Сунчалеевич Черкасский со своим племянником Каспулатом.

В 1661 году царь Алексей Михайлович начал войну с Крымским ханом и просил у Шукюр-Дайчина войско. Тогда Дайчин заключил договор с дьяком Иваном Гороховым. Договор был подписан 8 июня, в нем обговаривалось, что 11 июня должно быть отправлено калмыцкое войско на крымских татар и с крымским ханом не должно иметь никаких сношений и пленников крымских отправлять в Москву. А в конце того договора Пунцук (Мончак) приписал калмыцким письмом: "А с донскими козаки Федором Бузаном по нашему Дайчинову и Пунцукову веленью верился родственный наш человек Дазан-Кашка, что промышлять над крымскими людь¬ми и над их улусы ратным нашим калмыкам с донскими козаки заодно и хитрости меж себя никакие не чинить". Но в том же году 9 сентября Пунцук встретился с боярином и воеводою Григорием Сунчалеевичем Черкасским на урочище Берекете и дал новую шерть за отца своего Дайчина-тайши и за всех других калмыцких нойонов и за ногайских, идисанских, янбулакских, малибашских и зинзилинских мирз, "и, шертуя, целовал бога своего Бурхана, Бичик (священную книгу) и четки, лизал и к горлу прикладывал свою саблю". Статьи договора почти повторяли прежние. Но Пунцук высказал признание о значении сложившихся его отношений с князьями Черкасскими: "Мончак-тайша велел сказать боярину и воеводе, князю Григорию Сунчалеевичу, прежде сего де до приезду в Астрахань его, боярина и воеводы, до сватовства с ним, боярином и с племянником его со князем Каспулатом, у великого государя в послушанье он, Мончак-тайша, не бывал и никакого его, великого государя, отчин и городов не кочевывал, а как де приехал в Астрахань, он, боярин и воевода, князь Григорий Сунчалеевич, и он, Мончак-тайша, с ним и с племянником его, со князем Каспулатом, по многим воеводским присылкам и по договорам у великого государя у его царского величества учинились он, Мончак, и отец его Дайчин и племянник Ялба-тайша во всяком послушанье навеки" и клялся, что станет "радеть и служить для того, что учинились в сватовстве с ним, с боярином и воеводою, взял по его боярскому договору за сына своего племянницу его князя Каспулата Обехану, а князь Каспулату сестру". А упомянутым сыном Мончака был Аюка. Таким образом, Мончак совершил с Черкасскими древний обряд "мира и родства".

Текст этого договора интересен во многих отношениях; он раскрывает широкие связи калмыцких тайшей того времени, их международное положение. Вот шертная запись от 9 декабря 1661 года, данная Мончаком (Пунцуком):
"Я, калмыцкий тайша Бунчук (Пунцук, Мончак), за себя и за отца своего, Дайчина-тайшу Урлюкова, и за племянника своего Манчжика Ялба (Манчжик-Чжалбо, Джалба — сын Даян-Эрки, внук Дайчина) тайшу же и за иных тайшей и улусных своих калмыцких родственных владетельных людей, которые с нами вместе кочуют, и за ногайских и за едисанских и енбулуцких и малибашских и келечинских мурз и за их детей и братью и племянников и внучат и за улусных их людей шертую и по своей калмыцкой вере даю шерть и поклоняюсь и целую бога своего Бурхана, молитвенную книгу Бичик и четки, и ножик свой лижу и к горлу прикладываю".

В течение последующих десяти лет жизнь калмыков проходила в освоении новой территории. Малозаселенные степи Нижнего Поволжья и Дона стали местами кочевий калмыцких улусов. Здесь уже не возникали вопросы: пускать калмыков на нагорную сторону или нет, они сами заселили огромное пространство, установили дружественные связи с соседними народами. Как видим из условий договоров, эти процессы протекали не всегда мирно, но до больших войн дело не доходило, так как места хватало всем. Согласно условиям шертей, главные калмыцкие тайши старались не допускать крупных инцидентов, но за всеми уследить было невозможно, из-за чего и приходилось возобновлять условия договора. Но в основном калмыки придерживались его статей и верно служили России.