Устное народное творчество

Хотя предки калмыков ойраты принадлежали к числу старописьменных народов, однако вплоть до утверждения в России Советской власти почти единственным средством передачи из поколения в поколение народных чаяний и устремлений было устное поэтическое творчество.

Для калмыцкого устного народного творчества характерны различные жанры: героический народный эпос, сказки, исторические, лирические, обрядовые (свадебные) песни, меткие пословицы, поговорки. Во многих из них явственны следы древней мифологии.

Развитым жанром дореволюционного калмыцкого фольклора был героический эпос. Среди произведений этого жанра особое место занимает народный эпос «Джангар», вошедший в сокровищницу мировой культуры, благодаря переводам на русский в некоторые другие языки народов СССР, а также на монгольский. Правда, о бытовании у калмыков этого произведения было известно давно. Но впервые только в 1803—1804 гг. были изданы Б. Бергманом две песни на немецком языке. В 1854 г. А. А. Бобровников опубликовал в переводе на русский язык одну песню, записанную в торгутских улусах. В 1864 г. профессором К. Голстунским были опубликованы на калмыцком языке две песни, записанные у джангарчей. Эти песни переиздавались А. М. Позднеевым в 1892 г. и в 1911 г. В 1910 г. было издано десять песен «Джангара», которые составили более полный его цикл, записанный у джангарчи Ээлян Овла. Тогда же у него была зафиксирована В. Л. Котвичем и мелодия исполнения эпоса. «Джангар» пользовался в народе большой любовью. Его исполнение, как травило, происходило при большом стечении народа. Сказитель сопровождал свое пение игрою на домбре. Хранителями и создателями героического эпоса «Джангар» были не только джангарчи, но и весь калмыцкий народ, постоянно выдвигавший из своей среды искусных певцов-исполнителей.

Одна из главных идей народного эпоса «Джангар» — идея преодоления междоусобиц феодалов, прекращения губительных для народа кровавых столкновений, идея объединения всех ойратов вокруг хана (типа Джангара), который бы регулировал взаимоотношения между феодалами, прекратил кровопролитие и утвердил общество, где потомки не будут делать зла друг другу.

Ведущая тема всех песен «Джангара» — воспевание героических подвигов богатыря Джангара и двенадцати его сподвижников, отстаивающих независимость своего отечества. Предки калмыков прошли большой исторический путь. Ойраты всегда мечтали о прочном и длительном мире, мечтали создать общество без угнетения. Это искреннее стремление народа - нашло свое отражение в эпической поэме «Джангар», выразившееся в мечте о «стране Бумба», где все почитаемы, нет бедняков, нищих и сирот, люди живут дружно, в довольстве и изобилии, не деля ничего «на мое и твое», сообща владеют всем добром, живут вечно и не стареют после двадцати пяти лет.

Последняя глава эпоса завершается пиршеством в честь победы над захватчиками, которое длилось семью семь — сорок девять дней. В нем участвуют народы, говорящие на семидесяти языках.

Язык эпоса «Джангар» исключительно богат, красочен, образен, т. е. поистине народен. Его изобразительно-выразительные средства, весь художественный строй являют лучший образец калмыцкого эпического творчества.

Джангарчи в основном ограничивались исполнением одних и тех же десяти песен. В 1960—70 гг. кандидатом филологических наук А. Ш. Кичиковым обнаружены записи неизвестных версий Джангариады. Под его руководством был подготовлен к изданию эпос «Джангар» в составе 25 песен (бэлг). В 1978 г. они вышли из печати в двух томах. По утверждению Г. И. Михайлова, джангароведами зафиксировано существование около трех десятков песен.

Вызывала интерес некоторых исследователей этимология слова «джангар». Б. Я. Владимирцов полагал, что «само имя «Джангар» есть не что иное как заимствованное имя «Джахан-гир» (завоеватель мира). Однако Б. Я. Владимирцову не удалось установить прямую связь между именами Джахан-гир и Джангар.

В 1962 г. А. Ш. К.ИЧИКОБ опубликовал небольшую статью, в которой он предпринял попытку установить этимологию слова «джангар». Опираясь на языковый материал монгольских и тюркоязычных народов, он пришел к заключению, что слово «джанrap» означает «одинокий», «единственный, сирота», что по его мнению, хорошо согласуется с текстом «Джангара» — главный герой был «сирота, одинокий». Согласно утверждению Г. И. Михайлова, нельзя отказать аргументации А. Ш. Кичикова, в убедительности. Однако вывод А. Ш. Кичикова вызывает сомнения, так как Джангар — очень древнее имя, а А. Ш. Кичиков пользуется данными современных языков, не оперирует материалами древних языков. В его работе не учитывается тот факт, что у эпических богатырей редко бывали братья. Арыг Улан Хонгор не имел ни одного брата. По-видимому, строгий Санал не имел брата, так как он говорит только об отце, матери, жене и о подвластной ему стране. Судя по тексту, у Джангара был один сын.

Относительно времени возникновения и окончательного формирования эпоса «Джангар» в науке еще не сложилось единого мнения. Одно ясно, что эпос был известен не только калмыкам, но и их предкам ойратам. Следовательно, эпос был привезен ойратами на Нижнюю Волгу с Алтая и верховья р. Иртыш. Абсолютная хронология героического эпоса, установленная С. А. Козиным, базируется только на данных самого эпоса и охватывает весьма ограниченный отрезок времени, хотя он указывает на то, что в поэме содержатся более древние элементы. Г. И. Михайлов, опираясь на данные, полученные им путем сопоставления сюжетов «Сокровенного сказания» с сюжетами героических эпосов монгольских народов, пришел к выводу, что героические эпосы этих народов сложились в конце прошлого и начале нынешнего тысячелетия. Однако абсолютная хронология, опирающаяся на собственные эпические данные, не может быть признана достаточно обоснованной, так как она не базируется на комплексе источников, в том числе археологических. Правда, археологические вещи разрозненны. На двух бронзовых бляхах из Ордоса, датируемых III—I вв. до н. э., изображена сцена борьбы двух спешившихся всадников. Кони стоят сзади борющихся, что абсолютно сходно с описанием единоборства богатырей в эпосе «Джангар» и эпосах других народов Южной Сибири и Центральной Азии. На паре золотых поясных блях, относящихся к V — III вв. до н. э., найденных в степном междуречье Оби и Иртыша изображена следующая сцена: под деревом лиственной породы сидят мужчина и женщина, на коленях которых лежит второй мужчина, мертвый или спящий. Двух оседланных коней держит сидящий мужчина с помощью чумбура. Перед нами картина оживления женщиной убитого или лежащего в полном забытье богатыря. Вспомним для сравнения, как Зандан Герел спасла умиравшего в глуши Хонгора. На серебряном кубке из Красноярска, относящемся к VII—X вв. н. э. выгравированы сплошные цепи гор, покрытых лесом, выше их скачут на лошадях всадники и бегут какие-то животные. Все это поразительно сходно с описанием бега богатырских коней в героическом эпосе «Джангар». Очевидно, все эти сюжеты сложились не позже второй половины первого тысячелетия до н. э., т. е. в героическую эпоху в истории народов Центральной Азии и Южной Сибири. Но окончательное оформление калмыцкого героического эпоса «Джангар», очевидно, произошло не позже конца XVI в., когда все ойраты были подвластны одному властителю. Гибель Джунгарского ханства под ударами феодального Китая и движение больших групп ойратов в сторону Волги и Кукунора положило конец новым напластованиям в эпосе. Следовательно, время возникновения и окончательного завершения поэмы и абсолютной хронологии укладывается в пределах второй половины первого тысячелетия до н. э. и XVI в. н. э.

Поистине неисчерпаемым кладезем народной мудрости являются калмыцкие сказки. Но не было лиц, профессионально занимавшихся сбором и хранением сказок, как «Джангаром». Их рассказывали повсеместно люди всех возрастов, от мала до велика, мужчины, женщины, дети. Они передавались из уст в уста, из поколения в поколение. Существовала неписаная традиция рассказывать сказки, когда все дневные дела уже закончены и люди приготовлялись ко сну, особенно в длинные зимние вечера. Речи сказочников привлекали внимание слушателей на долгие часы. Обычно время от времени сказочники прерывали себя и обращались к присутствующим: «Не спите ли?» Получив отрицательный ответ, они продолжали сказку и умолкали только тогда, когда не следовал ответ на очередной вопрос: «Спите?» Особенностью калмыцких сказок является то, что все они прозаические, стихотворные формы не известны. Начало их изучению было положено Б. Бергманом. Запись и опубликование сказок продолжается и поныне.

Дошедшие до сегодняшнего дня калмыцкие сказки отличаются большим разнообразием. Как правило, они связаны со скотоводческим кочевым бытом народа. Исследователи отмечают четыре основных сказочных жанра: а) сказки о богатырях, б) волшебные или фантастические, в) бытовые (новеллистические), г) аллегорические сказки о животных. Всем им присущ сложно-сюжетный характер. Калмыцкие сказки — это завершенные художественные произведения, в которых используются веками сложившиеся приемы и способы отображения трудовой жизни и восприятия природы. Сказки каждой из групп своеобразны, их выразительные средства носят ярко проявляющуюся национальную окраску.

По популярности первое место занимают сказки о богатырях, которыми всегда восхищались калмыки, особенно молодежь. К сожалению, таких сказок записано и опубликовано немного. Герой сказок гиперболизирован, он обладает сверхъестественными, невероятными для обычного человека качествами. Например, Дамбин-Улан, герой сказки «Батыр Дамбин-Улан и храбрый конь его» («Давшургин хурдун-хара») съедал за один присест целую кобылицу, крупные кости выплевывал изо рта, мелкие кости выдувал через нос, выпивал вина подряд семьдесят чаш, каждую из которых с трудом поднимали семьдесят человек, курил из трубки величиной с голову быка, наполнял ее охапкой табака, размером с верблюжью голову, прикуривал от огромной, с лошадиную голову, тлеющей головни. Он был настолько силен что, когда сжимал сандаловую рукоять плети, по его пальцам капал сандаловый сок. Конь богатыря тоже обладал не присущими другим животным качествами.

Важное место в калмыцком фольклоре занимают волшебные или фантастические сказки, значительные по объему и сложные по композиции. Их героями являются те же богатыри и мудрые кони, как в сказках о богатырях. Герои попадают в трудные положения, им приходится преодолевать одно препятствие за другим. В их титанической борьбе со злыми силами общества и природы помогают волшебные слова, домашние животные, в первую очередь лошадь, часто спасающая человека от смертельной опасности. Как правило, все их похождения заканчиваются победой героев сказки, торжеством справедливости. Женские персонажи волшебных сказок, независимо от их социального положения и происхождения, наделяются умом и смекалкой.

Острый ум, исключительная находчивость, природная одаренность и знание жизни обнаруживаются у выходцев из простого народа в сказке «Семьдесят две небылицы» («Далан хойр худл»). Содержание ее таково. У одного хана была дочь на выданье, не отличавшаяся ни красотой, ни умом. Для ханских сынов она не подходила, была глупа для сынов мудрецов, смотреть на нее не хотели сыновья богатых, а сыновья бедняков боялись ханского гнева. Между тем дочь хана начинала стареть. Владыка объявил, что отдаст треть своей страны и выдаст свою дочь замуж за того, кто ради овладения знатнейшей девицей расскажет ему (хану) семьдесят две небылицы. Вот как начал свой рассказ сын бедняка, решивший попытать счастье:

Родившись раньше отца,
Я прадеда пас табун.
И вот, с аргамаками стоя в степи,
Вдруг возле деда,
На высокой горе,
Что-то сверкнувшее я увидел.
В седло я вскочил,
Погнал коня,
Средь летнего жаркого зноя
Вода, что покрылась крепчайшим льдом,
На высокой белой горе
Никак не давала покоя.
Что же мне делать,
Как же мне быть?
Положенье создалось тяжелое
Я, сняв свою голову,
Ударил по льду.
Лед проломился, из проруби той
Вода полилась ключевая.
Табун напоив свой
И постояв немного,
Дальше продолжил я путь.
Навстречу мне ворон,
Мой старый дружище,
Уставшим, худой, ко мне подлетел.
— Друг мой! — вымолвил он.
— Просо, посеянное дедом твоим,
Семь лет на корню простоявшей,
Мои соплеменники —
Вороны жадные —
Клюют, насмехаясь над тобой,
И скоро выклюют весь твой посев.
Ступай разберись ты во всем, —
Так ворон закончил, хрипло пропев.
— Что предпринять?— подумал,
Теленку, еще неродившемуся,
Надел я ярмо.
Что еще не изготовлено,
Не ступив на поло.
Зерно покосил.
Еще не скосив,
В стога сложил,
Еще не сложив,
Начал возить,
Не начав возить,
Домой привез
И дальше продолжил свой путь.

Парень закончил свой рассказ следующими словами: «Все, что я рассказал,— истинная правда. Если в ней есть хоть слово лжи, пусть я утону на вершине горы, в утекшей воде, пусть сгорю в потухшем огне, пусть выклюет мне глаза сдохшая ворона, пусть дерево, еще не взращенное, могилу мою осенит, пусть манджи (послушник), еще не рожденный, прочтет по душе моей заупокойную».

«Нет,— сказал вероломный хан,— я не отдам тебе свою дочь. Ты, лгун, рассказал не семьдесят две, а семьдесят три небылицы». И сын бедняка был прогнан.

Интересно то, что произведениям данного жанра калмыцкого фольклора, присуще не только сочетание обыденного с возвышенным, но и с неправдоподобным.

Калмыцкие сказки о животных просты по сюжету, несложны по композиции и по объему небольшие. В них действуют дикие звери и животные — волки, лисицы, барсы, львы, слоны, зайцы; домашние животные — бараны, верблюды, козлы; птицы — воробьи, вороны, павлины, петухи, совы; грызуны — суслики, мыши; из насекомых чаще всего фигурирует комар.

Сказки эти аллегоричны: под видом хищников выведены ханы, нойоны, зайсанги и другие представители эксплуататорского класса. В образе барса, льва, волка изображаются глупые, безжалостные люди, в образе лисы — обманщики, хитрецы, лжецы, в образе слона и верблюда — сильные, но ленивые и не любящие трудиться. Совершенно ясно, что в этих сказках осуждаются дурные, несправедливые дела и несовместимые с народной моралью отрицательные поступки представителей эксплуататорского класса. В образе птиц, очевидно, выведены люди невинные, попадавшие по своей наивности в сети обманщиков, угнетателей, различных притеснителей в классовом обществе того времени.

Одним из наиболее специфических жанров устного народного поэтического творчества калмыков является «яса кемялгн». По существу, это диалог, который ведется вокруг двадцать пятого (последнего) позвонка барана, якобы случайно попавшего в руки беседующих. Этот позвонок имеет 12 изгибов и выступов, аллегорическое значение каждого поэтически объясняется в кемялгн. Любой калмык хорошо знал даже мельчайшие детали этой кости, так как все они служили своеобразным мнемотехническим средством. Обычно калмыки заучивали кемялгн с детства со слов своих родителей: дети задавали друг другу вопросы и отвечали на них. Исполнялся кемялгн, как уже сказано, в виде диалога двумя лицами: один задавал вопросы, а другой отвечал на них. Это был своеобразный экзамен на знание истории своего народа, его обычаев и традиций, проверка остроумия, сообразительности, находчивости человека — эти качества высоко ценились и были любимы всем народом. Достойное исполнение кемялгн рассматривалось не только как блестящая защита собственной, личной чести калмыка, но и как поддержка чести, достоинства семьи, рода, даже аймака, улуса. Испытание в знании кемялгн входило в круг брачных обрядов. Оно устраивалось, как правило, родными невесты для родных жениха во время свадебных пиршеств с целью узнать, насколько знает калмыцкие обычаи их будущая родня. Приведем пример кемялгн в переводе на русский язык, сделанном народным поэтом Калмыкии С. К. Каляевым. Обращение к гостю примерно таково:

Росла она позади двадцати четырех позвонков.
Росла впереди кости, известной под названием «копчик».
Заключено в ней двенадцать признаков мудрости.
Именуется «ара-харэ-ясан».
Про эти двенадцать признаков мудрости
Мы и просим Вас, уважаемый брат, рассказать.

Ответ: «Ладно, я согласен».
И далее начинался диалог:
— Это как называется?
— Бошхон-Тошхн (Серая гора).
— Почему Серая гора?
— Нет, я ошибся. Это — благодатная гора, редкая гора.
— Почему благодатная, редкая гора?
— Именно потому, сказывают, благодатная, редкая гора, что люди, зимующие на южном склоне, живут в изобилии сала и масла, а зимующие на северном - живут в изобилии айрана и чигяна.
— О, замечательная гора! Гора-покровительница! А это как называется?
— Крыло царь-птицы орла.
— Почему крыло царь-лтицы орла?
— Нет, я ошибся. Это крыло быстролетного, удачливого беркута.
— Почему крыло быстролетного, удачливого беркута?
— Именно потому, сказывают, крыло быстролетного, удачливого беркута, что, охотясь, облетает он южный склон благодатной горы еще до полудня, а северный склон облетает до вечера.
— О, удивительная быстрая - птица! (И так далее).

Значительное место в калмыцком фольклоре занимают йорелы (благопожелания), которые как особый жанр устного народного творчества бытуют очень широко и в настоящее время. Иорел — это выражение чистых, душевных, искренних чувств человека, который желает счастья, здоровья, успехов и т. п. тому, кому йорел высказывается. Калмыцкое благопожелание всегда жизнеутверждающе, оптимистично, в основе его — несокрушимая вера народа в конечное торжество добра над злом, справедливости над несправедливостью. Известны своего рода специалисты по йорелам — йорелчи, но обычно йорел произносится экспромтом кем-нибудь из старших по возрасту (независимо от пола) на свадьбе, в честь гостей, по случаю рождения ребенка, приема приплода (т. е. окота или отела) и т. д.

Калмыцкие благопожелания (йорелы) не знают канонического раз и навсегда принятого текста. Каждый йорелчи сочиняет йорел на ходу, произвольно, придерживаясь только общепринятого направления.

В калмыцком фольклоре видное место занимают пословицы и поговорки, (ульгюр). Эти доходчивые и меткие выражения прививают любовь к труду, родной земле, воспитывают честность, доблесть, храбрость и мужество, высмеивают и клеймят пороки, осуждают зло.

У калмыков много пословиц и поговорок на тему труда. Вот некоторые из них: «Если руки работают, то и рот работает», «В доме ленивого нет топлива, в доме обжоры нет пиши», «Ремеслу учиться — нет старости», «Кто рядом с сажей — сажа, кто рядом с мастерством — мастер», «Кто мясо крошит, тот облизывает руки», «Лентяй и в своей кибитке мяса не достанет» (т. е. ему лень даже готовое взять), «У иноходца нет жира, у беспутного нет спокойствия».

Есть пословицы, которые воспитывают любовь к родине и чувство коллективизма, долга перед обществом: «Одинокое дерево— не лес, одинокий человек — не общество», «Птица сильна крыльями, человек — помощью», «Человека узнают по тому, кто его окружает», «Потеряешь любимого друга — семь лет вспоминаешь, покинешь родину — до смерти будешь ее помнить».

Имеются пословицы о пользе учения: «Вселенная освещается солнцем, человек — знанием», «Силой можно победить одного, знанием —многих», «Учение — родник ума», «В середине озера — утка красивая, в кочевьях — ученый», «Солнце вечно светит, а ученье — слаще сахара и меда», «Учение — источник счастья, лень - исток мучений».

Калмыцкое гостеприимство также нашло свое выражение в пословицах и поговорках: «Лучшей пищей угощай гостя, лучшую одежду надевай на себя», «Если скуп в угощении — друзья далеко». «Сначала напои, потом спрашивай, зачем приехал», «В темную ночь дорога далека, скупому человеку товарищи далеки».

Много пословиц посвящено проблемам воспитания и нравственности. В них осуждаются пьянство, воровство, болтливость, подхалимство: «Водка крушит все, кроме своей посуды», «Воровством не разбогатеешь, ложью —праведником не будешь», «Вода идет с возвышенных мест в низину, преступление возвращается к преступнику», «Не копай человеку яму, сам попадешь туда», «Не обижай, называя дурным: нельзя сказать, что с ним будет, не хвали заранее хорошего: неизвестно, каким будет», «После дождя солнце жжет, после лжи стыд жжет», «У коварного удача бывает раз, у искусного — дважды», «Нельзя постоянно говорить только потому, что под носом находится рот», «Умный скрывает достоинства в сердце, глупый держит их на языке», «Хорошего человека по началу речи узнают», «Лучше меньше слов, но со смыслом».

Имеются пословицы, связанные с основными занятиями и, прежде всего, со скотоводством: «Богач — до первого бурана, богатырь — до первой пули», «Зимней погоде нельзя доверять», «Пусть зима мягкая, но все же —зима», «Хотя и был дождь, но не оставляй скот без воды».

Есть пословицы, которые осуждают людей неблагодарных, быстро забывающих оказанную им помощь: «Позаботишься о беспутном человеке — голова будет в крови, позаботишься о скотине — во рту будет масло», «После переправы лодка не нужна, после исцеления врач, не нужен». Другие же отражают угнетение бедных богатыми: «Заденешь нойона — останешься без головы, поиграешь с собакой — останешься без полы», «Подачка хана — что весенний снег», «Знатному — забава, простолюдину — смерть». «Богачу и на краю пропасти — рай», «С богатырем не спорь из-за пищи, с богачом не спорь из-за счастья».

В ходе истории одни пословицы и поговорки вышли из употребления, а другие получили распространение. Вошли в народную речь новые пословицы и поговорки, направленные против ламаистского духовенства. Например: «Сайгак жиреет на хорошем корму, гелюнг богатеет, когда много, покойников», «Падению в пропасть способствует черт, похоронам — гелюнг», «Молитвой богу дело не поправишь».

Калмыки придавали пословицам и поговоркам большое значение: «Горный ястреб летит к горе, сын мудрого отца говорит поговорками». К месту, вовремя сказанное меткое слово действительно приобретает глубокий смысл и мудрое значение.

По своему строю и предельной лаконичности к пословицам и поговоркам близки загадки, которыми очень богат калмыцкий фольклор. К сожалению, до сих пор они не стали предметом специально организованной записи и исследования. Между тем, калмыки, в первую очередь дети, страстно увлекались ими. Это было своеобразное развлечение молодежи в нерабочее время, упражнение в сообразительности и в умении сравнивать и сопоставлять явления, какие людям приходилось наблюдать в окружающем их мире.

В загадках охватываются явления природы, общественной и семейной жизни, особенности анатомии человека и животных. Приведем некоторые примеры: «Шубу дедушки невозможно перешагнуть, а шубу бабушки—свернуть!» (небо и земля), «У пламени величиной с чашку греется все человечество!» (солнце), «Верблюд обошел миллионные площади земли» (облако).

Многие из калмыцких загадок связаны со скотоводством, земледелием, рыболовством, охотой. Имеются загадки о зверях и птицах, насекомых, пресмыкающихся.

К очень древним загадкам относятся калмыцкие триады, т.е. загадки, ответы на которые состоят из трех частей. Например: «Три белых на свете, что это?» Ответ: «Кости покойника, зубы смеющегося человека, волосы старого человека». «На свете три черных, что это?» Ответ: «Хотон, где нет овец; гелюнг, не знающий молитвы; женщина, у которой нет детей». Вопрос: «Три красных на свете?» Отгадка: «Хороший охотник (мужчина), который не возвращается без добычи; вечерняя заря на небе; лоно домовитой женщины, рожающей много детей, в том числе сыновей».

У калмыков, как и у всех монгольских народов, над очагом ставится тулга — треножник (таган), очаг считается святыней, куда строго запрещается лить воду, втыкать нож и т. д. Треножники служили и своеобразным символом высшей власти верховного владыки. Возникает вопрос: не являются ли калмыцкие триады и треножники косвенным отражением существовавшего некогда культа домашнего очага и связанного с этим культом ритуала? Тем более, что в некоторых триадах действующими лицами являются мужчина-охотник, женщина, делающая жертвоприношение очагу, а также овца, приносимая в жертву.

Обращает на себя внимание тот факт, что в героическом эпосе «Джангар», в героических и волшебных сказках калмыков для определения длительного времени действия часто применяется выражение «семью семь— сорок девять дней». По представлению калмыков, небосвод состоит из 49 небес, расположенных одно над другим; на самом верхнем небе обитают боги. По мнению ламаистов, душа покойника обитает поблизости от своего мертвого тела в течение 49 дней, после этого срока она вынуждена покинуть тело и отправиться на суд к Эрлик-Номин-хану. Таким образом, число «семью семь — сорок девять» приобретает значение высшей точки, вершины, за которой начинается возвращение к исходному положению. Не заложена ли в этом выражении философская категория отрицания, утверждающая развитие мира через постоянные переходы из одного состояния в другое, через возвращение к исходной позиции.

Важное значение в становлении и развитии различных жанров калмыцкого фольклора имели межнациональные взаимовлияния. В науке существует мнение, что известный цикл сказок «Сидди кюр» заимствован из индийских героических сказаний. Нельзя также считать случайным наличие в некоторых калмыцких сказках слова «ганг», по-видимому эквивалентного названию индийской реки Ганг.

В калмыцком фольклоре есть общие элементы, характерные для народов Центральной Азии и Южной Сибири. Это обнаруживается в героических поэмах о степных конных богатырях, добывавших себе в жены «предназначенных судьбой». Общим длят всех героических эпосов саяно-алтайских народов является склонность их героев к дружбе и побратимству, к защите обиженных и другие мотивы.