Галдан-Норбо — старший сын Дондук-Омбо (в документах его имя пишется Галдан Норма, Галдан Нарма).

Во главе 20-тысячного калмыцкого войска из Крыма военным маршем он был направлен против казахов, за Волгу. Находясь в этом походе, Галдан-Норбо поднял бунт против своего отца — хана Дондук-Омбо.

Дело в том, что добившись ханской власти силой оружия, хитростью и угрозами, Дондук-Омбо стремился к установлению абсолютной власти. Для упрочения своей власти, как отмечал профессор Н. Н. Пальмов, он проводил систему террора над отдельными владельцами и зайсангами. Упоенный властью, ослепленный победами во многих войнах и избалованный милостями императрицы хан дошел до того, что, по словам своего преемника по управлению калмыцким народом, его двоюродного брата Дондук-Даши, "не взирая ни на владельцев, ни на знатных, ни на подлых, ни на духовных, ни на всякий мужеский пол и женский, иных умерщвлял, других арестовал, а иных и вовсе искоренял, а потом писал о них, что якобы они какую-либо противность учинили" русскому правительству. В такой обстановке было очевидно, что многие владельцы признали власть хана только из-за опасения разорения и физической расправы, им не могли понравиться нарушения традиционных норм управления. Многие были недовольны ханом и ждали удобного случая для выражения протеста.

В конце 1736 года неожиданно был арестован Бату — внук Аюки-хана, в то время старейший среди калмыцких нойонов, человек около сорока лет проведший в военных походах и сражениях, не раз командовавший общекалмыцким войском. Он содержался в Астрахани вместе со своим сыном Тангутом. 2 января 1737 года он в секретной камере у астраханского вице-губернатора Л. Соймонова говорил: "Лубжины и прочих владельцев улусные люди все злобятся на Дондук-Омбо, ...по повелению Дондук-Омбо, сын ево, Галдан-Нормо, умертвил племянника ево, Батуева, Дасангова сына Чидана, и все улусные люди смотрят ссоры между Дондук-Омбо и Лубжею, и когда они поссорятся, то может показаться явное на Дондук-Омбо ото всех владельцев нападение". Бату довольно точно обрисовал создавшуюся ситуацию и предсказал назревающие события. Он хорошо знал настроения отдельных владельцев и мог ясно предвидеть будущие конфликты. Именно то, что Бату, пользовавшийся огромным авторитетом и влиянием среди других владельцев, мог не только знать эти настроения, но даже возглавить оппозицию, возможно и заставило подозрительного Дондук-Омбо арестовать его. Бату говорил, что если Дондук-Омбо не возвратит отобранные у других владельцев их улусы, то может произойти бунт и, по его мнению, эту оппозицию может возглавить Лубжа-старший — сын известного в истории калмыков нойона Дорджи Назарова, владельца многолюдного большого улуса, называемого Табун Оток. Но Лубжа в мае 1737 года умер. И силы оппозиции сконцентрировались вокруг Галдан-Норбо, который, по праву старшинства, был явным претендентом на ханство.

Движение калмыков на Яик и Волгу явилось причиной событий в Центральной Азии. Большой дипломат при Дондук-Омбо, человек, который тонко и умело действовал в сношениях с другими, его старший зайсанг Джимба Джамсо, находясь 24 ноября 1737 года в Царицыне, в квартире полковника Кольцова, говорил ему, что хан Дондук-Омбо имеет подлинное известие о казахах, кочующих со всеми улусами расстоянием от Яика за три дня пути, на урочище Елюнту и имеют намерение идти кочевать через Волгу на нагорную сторону и на Кубань к урочищу Домботюп. Зайсанг говорил, что "китайцы войски своими зенгорцев из жилища их выбили, от которого де утеснения помянутые зенгорцы пришли кочевать близ касацких жилищ и намерение имеют их воевать". Другая причина движения казахов заключалась в том, что сын Абулхаир-хана находился в Оренбурге в аманатах, и он имел намерение, чтобы сына своего "каким ни есть обманом от российской стороны взять".

Первое известие о восстании Галдан-Норбо было получено 14 августа 1738 года. С этого момента события развивались стремительно и сведения поступали со всех сторон, основываясь на которых можно выяснить мотивы и цели восставших. В своем письме от 20 августа к полковнику О. П. Пилю, исполнявшему должность Астраханского губернатора, Дондук-Омбо писал, что Галдан-Норбо, посланный командиром войска против казахов, 8 августа забунтовал и что он послал трех знатных человек: Галдана, Габунг Шарапа и Гюргу с тем, чтобы они объявили Галдан-Норбо: "Ежели признаваешь меня за отца, а многих торгоутов за отчизну, то оное твое намерение весьма противно, и намерение б свое отменил" — и потребовали покориться хану и принести повинную.

Между тем оказалось, что в стане бунтовщиков не было единства. Отдельные нойоны, составлявшие со своими отрядами основное войско, которое в документах называют "Великое войско", не поддерживали Галдан-Норбо, а находились в оппозиции. Поэтому армия разделилась на сторонников Галдан-Норбо и его противников. Из-за острых разногласий между ними чуть было не произошло военное столкновение. В сводках от 23 августа говорилось, что они стоят друг против друга в пяти верстах. Галдан-Норбо пригласил противников "чтоб приехали к нему для совету". Но получив какое-то тревожное известие, он, не дождавшись приглашенных, "выброся вареное мясо из котлов, на побег пошел". "Великое войско" пустилось за ним в погоню. Галдан-Норбо остановился и приготовился к сражению. Но до сражения дело не дошло, между ними начались переговоры. Было достигнуто временное перемирие, и Галдан-Норбо заверил, что с ханом "сам разведется и ехать обещал". После этого "Великое войско" повернуло назад, и Галдан-Норбо оставался на Яике.

Владельцы, находившиеся при войске, сообщали о движениях Галдан-Норбо и его предложениях, а хан писал в Астрахань, в Царицын и на Дон, просил помощи войсками и вооружением. Галдан-Норбо находился в постоянном движении: то он намеревался напасть на "Великое войско", перебить всех командиров и войско забрать себе, то готов был идти к Абулхаиру и, соединившись с ним, идти на своего отца. Возникали предположения, что Галдан-Норбо с войском, проложив силой оружия дорогу, может уйти в Джунгарию и в Тибет к Далай-ламе или же, перебравшись на правый берег Волги, уйдет на Кубань, как в свое время сделал его отец.

Первое предположение подкреплялось тем, что буквально через неделю после бунта к Галдан-Норбо присоединилась его сестра. Об этом случае сообщалось в письме к Царицынскому коменданту П. Ф. Кольцову от 17 августа.

В письме говорилось, что Галдан-Норбо с войском дошел до урочища Самарды и там с пятью тысячами человек хотел уйти к Хун Тайже и от себя тайно прислал к сестре Джибзанг Даре, которая была замужем за сыном Солом Доржина, и та пришла к нему с тридцатью людьми, в числе которых были "знатных людей три сына, два дьякона, один черный, да три попа", и кроме этого сообщалось, что "после ее побега, муж ее Балик скоропостижной смертью умер ночью".

Через десять дней после первых известий о восстании Галдан-Норбо в канцелярию астраханского коменданта поступило подробное и обстоятельное донесение об этих событиях. В нем секретно говорилось, что Дондук-Омбо, отправляя своего сына Галдан-Норбо командиром войска, приказал своим "главным и секретным" зайсангам Норбо-Череню и Дамрину иметь "над ним смотрение". А с войском отправились калмыцкие владельцы: Лекбей, Четерев сын — Лабан Дондук, Доржи Назарова сын — Бай, братья Дондук-Даши — Бодонг и Бату "да племянник его ханской, Бокшургин сын Нингбу" с лучшими зайсангами. И когда это "войско пришло в Рын-Пески, то дочь ево ханская, а ему Галдан-Норбе сестра родная, Лабан, которая была в замужестве дербетева рода владельца Солома Доржи за сыном ево Мяаджино и оставя оного своего мужа постриглась и дано ей имя Джибзан Дара, бежала в сорока человеках к нему, брату своему, в войско". В этих донесениях есть разночтения: в первом местом встречи указывается урочище Самарда, а во втором — Рын-Пески; количество сопровождавших сестру людей: в первом — тридцать, а во втором — сорок; в первом случае муж сестры назван Балик, а во втором — Мяаджино; в первом говорится, что Галдан-Норбо посылал к сестре людей, а во втором, что она сама приехала и т. д. Но эти разночтения в данном случае не меняют хода событий. После приезда Джибзанг-Дары поход остановился, поэтому владельцы поставили вопрос перед Галдан-Норбо, почему "оной поход медлит и сестра ево зачем приехала". Галдан-Норбо ответил, что сестра его "едет к Далай-ламе и он ее хочет до тех мест проводить". Владельцы стали уговаривать, чтобы Галдан-Норбо отпустил сестру домой, а сам продолжал бы поход. При этом Галдан-Норбо своего двоюродного брата Нингбу стал склонять на свою сторону, чтобы тот помог ему своими войсками, "и секретно свое намерение ему объявил, что он намерен войною итти на него, отца своего (Дондук-Омбо) и его убить" и "обещал ему, Нингбе, дать часть улусов, а две части себе взять". Но Нингбо отказался поддержать Галдан-Норбо и с зайсангом Кусепом и "в несколько тысячах войска отделились и стали в одном месте и окопались". А Галдан-Норбо со своими сторонниками приготовился подчинить их себе силой оружия. Видя какой оборот принимает инцидент, владельцы Лабан Дондук, Бодонг и Бату заявили Галдан-Норбо, что если он пойдет против своего отца, то они пойдут против него и потребовали, чтобы он, Галдан-Норбо, принес присягу, "чтобы против воли отцовской никаких противностей не чинить, а поступать по отцовской воле". Галдан-Норбо сначала обещал дать присягу, но, по некоторым соображениям секретного характера со стороны владельца Лекбея, отказался. Потом, отъехав с войсками к Яику, приготовился к бою, но от основного войска отделились владельцы Аршак и Сербеть со своими войсками. Сторонников у Галдан-Норбо оставалось все меньше и меньше. Тогда он объявил, что со всеми владельцами и их войсками отправится на казахов и по возвращении из похода поедет к отцу. На этих условиях "показанные владельцы с войском с ним соединились для присматривания обращения ево и с тем известием в нескольком войске возвратно приехали и показанной ево, ханской, племянник Нингбу и зайсанги". Получив известия об этом, Дондук-Омбо в "сыне своем весьма признал злое против себя умысел и опасен того, чтоб нечаяно на него, хана, не наехал и не учинил вреда". К тому же хан опасался того, что сын его может, используя войско, забрать к себе разрозненные калмыцкие улусы, которые находились кочевьями по Волге от Астрахани до Царицына. Поэтому хан, находясь около Черного Яра, в Царицын послал сына Аюки-хана — Галдан-Данжина, а в Астрахань — упомянутого племянника Нингбо, "чтоб все кочующие улусы переправить за Волгу на нагорную сторону". Сам хан остался с полковником Пилем и "стал ожидать себе во оборон" российские войска. "А к сыну своему в войска тому ныне минуло десять дней еще людей своих десять человек скрытно отправил", чтобы они доносили ему о всех передвижениях Галдан-Норбо с войсками.

Полковник Пиль спрашивал у Дондук-Омбо о том, что "дочь ево при войске ль с сыном его находится", и "может ли он, Галдан-Норбо, с нею к Далай-ламе проехать". На это Дондук-Омбо, после некоторого рассуждения, отвечал, что те зайсанги, которые при ней находятся "жен и детей своих при себе не имеют", семьи их находятся при нем, и "оставить они жен и детей своих по месту не могут, да и женскому полу такой длинный путь снести невозможно". Полковник также спрашивал, не могут ли они пройти к Контайше или соединиться с казахами.
Между тем поступали сведения о сборах большого количества казахского войска и продвижения их к Яику и о том, что Галдан-Норбо подтягивает свои войска навстречу им.

После этих событий Дондук-Омбо отправил к сыну своему посла от Большой Куры эмчи Цоржинова попа Абу Гелюна, который "вскормил сына ево", т. е. был дядькой. Абу Гелюн должен был клятвенно заверить Галдан-Норбо, что никаких обид ему не будет сделано и по возвращении "некоторое число прибавят во владение улусу".

Последнее обещание было связано с требованием Галдан-Норбо, который поставил отцу условие, чтобы тот отдал ему Барун или Зюн. Дондук-Омбо в своем письме к Кольцову писал об этом так: "Я отсюда посылал Галдан-Норбе объявить, что ссоритца нехорошо, и лутче надлежит помиритца, на что Галдан-Норбо ко мне ответствовал, чтоб я в том для верности учинил присягу, и сверх прежде данных ему Цаатанов Правой или Левой улус отдал". Это означало, что сын требовал ни больше ни меньше, как почти половину калмыцкого народа, ибо весь народ ханства делился на правое и левое крыло по традиционному обычаю монгольских народов, а в каждое крыло входило несколько улусов с несколькими тысячами кибиток.

Нужно заметить, что далеко идущие планы Галдан-Норбо не ограничивались этими претензиями. Имеющиеся документы и исследования говорят о том, что он строил план полного захвата ханской власти — лишить отца не только власти и могущества, но и устранить его физически. Дондук-Омбо, наверное, хорошо знал своего сына и мог предугадать его цели. Поэтому, как писал исследователь М. Новолетов, "в это время гордый хан увидел себя в критическом положении и в первый раз сознался перед правительством в своем бессилии" и просил подкрепления правительственными войсками. Профессор Н. Н. Пальмов, специально разбиравший тему восстания Галдан-Норбо в своих "Этюдах по истории приволжских калмыков", писал, что Галдан-Норбо "разрабатывал план нападения на Дондук-Омбо и захвата власти, а многие знатные владельцы помогали ему в этом деле войсками и советами." Дондук-Омбо сам в своих письмах к комендантам городов, вице-канцлеру А. И. Остерману и императрице Анне Иоанновне, сообщая о восстании сына против него, писал, что "оный сын мой, Галдан-Нормо, согласясь с некоторыми моими зайсангамй, намерен мне учинить злодейство. И знатно, что и противные мои родственники в том же с ними согласии, и я имею опасения, чтоб они над моей персоною какого зла не учинили". Упомянутый полковник Пиль докладывал в Кабинет Министров, что виделся с Дондук-Омбо и застал хана "от сына своего весьма опасна". В разговоре с полковником Дондук-Омбо высказал опасения, как бы Галдан-Норбо не увлек за собою еще больше калмыков, и как бы через это "себя перед ним, ханом, не усилил" настолько, что справиться с ним хану будет невозможно. Русское правительство было заинтересовано в примирении калмыцкого хана с сыном и его сторонниками. Поэтому Остерман ответил на письмо хана правительственными грамотами к Дондук-Омбо, Галдан-Норбо и отдельно к владельцам. Также послал указы донскому атаману Даниле Ефремову, в Царицын к Кольцову и в Астрахань — Пилю. Донскому войсковому старшине Степану Ефремову и полковнику Кольцову было приказано "добродетельным образом приводить" Галдана-Норбо и его сторонников Бая и Лекбея "к повиновению хану", а сам хан "в том успокоении" может поступать "со общего согласия с вышепомянутыми полковником Кольцовым и старшиною Степаном Ефремовым". В заключении Остерман писал, что вы "мой друг по своему благоразумию, не оставите способа употребить, чтоб реченного сына вашего, Галдан Норму, и других добрым порядком в прежнее к вам послушание привесть". А в грамоте к Галдан-Норбо говорилось, что он свое "зломыслие" совершил как результат воздействия недоброжелателей, задумавших нарушить спокойствие калмыцкого народа, что от всего этого может в калмыцком народе произойти новое смятение, за которое ответственность падет на него, Галдан-Норбо. Поэтому ему приказывалось "от того богопротивного намерения отстать и таких злых возмутителей не токмо не слушать, но и от себя отогнать, и отцу своему, хану Дондук-Омбо, отдавать по-прежнему сыновнее послушание". В грамотах к владельцам их призывали "пристойным образом отводить Галдан-Норбо от его богопротивного начинания".

Несмотря на все предпринятые действия со стороны Дондук-Омбо и правительства, Галдан-Норбо, поддержанный сильными сторонниками, владельцами Баем и Лекбеем, стоял на своих условиях и представлял большую опасность.

Серьезные опасения хана были основаны на анализе событий. Хотя большая часть войска осталась на его стороне, но положение оставалось еще довольно шатким. Многие из владельцев ждали поворота событий и в любое время могли перейти на сторону Галдан-Норбо, которого поддерживал Бай со своим войском.
Кроме того, как сообщал посланный к хану переводчик Самсонов, "из зайсангов в партии сына ево имеется Норбо Черен з братом, Солом Черенев сын Дамбрин з братьями сам пять, из эркетеней Балганов сын Гюмбе Черен, из багацатанов Тасархаев сын Тарба", да и к тому же хан получил известие, что сын его намерен послать к казахам, "чтоб они приняли ево в свою партию, и обещает отдать за их ханского сына сестру свою замуж", которая находилась при нем.

После обсуждения создавшегося положения, Дондук-Омбо пришел к выводу: если сын его с войском пойдет на него, то нужно предпринять меры, чтобы препятствовать его переходу на нагорную сторону, и на всех переправах поставить заставы, а если сын силой будет брать переправы, то их пропускать, уж в степи он сам знает, как расправиться с восставшими. Но в этих операциях ему необходима была помощь со стороны комендантов городов и донских казаков. Дондук-Омбо оставался с войском на Волге, в Катерининском урочище, и когда 31 августа он встречался с полковником Пилем, говорил, "когда оных противных к себе владельцев и зайсангов получит, то с ними много будет число дела, ибо и фамилия ево ханская к нему недоброжелательна" и дал записку "кто ему к поимке потребен из зайсангов". В реестре "кого при войске Галдан-Норбы из зайсангов изловить надлежит" значились восемнадцать человек с указанием улусов и того, чьи они сыновья. Над своими недругами хан готовил суровый суд и расправу.
23 сентября от Дондук-Омбо к царицынскому полковнику П. Ф. Кольцову поступило письмо, в котором он доносил, что калмыцкое войско, посланное на казахов, узнав о том, что те откочевали вдаль от урочища Мугулзур, возвратилось назад. А Галдан-Норбо он просил передать, "что ссоритца не хорошо, а лутче надлежит помиритца... А возвратившийся посланец мой объявляет, что в войске большая часть лошадей отощала и в пропитании людям весьма скудость имеетца".

Несмотря на то, что большая часть владельцев с войсками была на стороне хана, восстание Галдан-Норбо вызвало большой резонанс, особенно его намерение уйти в Джунгарию. Поэтому управляющему Оренбургской комиссией В. Н. Татищеву от 14 октября 1738 года было предписано "учинить поиск" над Галдан-Норбо и поймать его. "За поимку его живым,— писал Н. Н. Пальмов,— назначалась награда в 500 рублей, за убитого обещано было заплатить "в полы". В случае, если бы не удалось захватить Галдан-Норбо живым, то, по поимке, надо будет доставить его "куда способнее": или в Яицкий городок, или к Татищеву в Самару, и здесь держать владельца "под крепким караулом, но во удовольствии в корму, впредь до особых распоряжений о нем".

25 сентября полковник Кольцов рапортом доносил в Коллегию, что владельца Лекбея удалось задержать на переправе через Волгу и посажен он "под крепкий караул" в Черном Яру. В тот же день О. П. Пилю предписывалось, Галдан-Норбо и Бая с войсками не пропускать на нагорную сторону, пока Волга льдом не покроется. А если они будут переправляться, то постараться поймать живыми или убить, согласно указу. Собранными войсками предлагалось захватить жену Бая с детьми и знатных зайсангов, и после доставить в Астрахань, где содержать их при "доброй квартире, всяком довольстве в корму и в платьи" и иметь "крепкий караул, чтоб уйти не могли". Захваченные члены семей и сторонники восставших должны были служить своего рода заложниками.

Как убедился Н. Н. Пальмов, правительство; после изучения поступивших сведений, предусматривало возможность победы Галдан-Норбо и Бая над Дондук-Омбо. В этом случае полковник Кольцов, Пиль и Татищев должны были "оных всячески ласкать, чтобы оные за Яик, а паче на Кубань с отчаяния отойти не могли". Поэтому они должны были принимать всех посланцев с донесениями и отправлять ко двору с заверением, что "могут они получить нашу милость, и быть по-прежнему в нашей протекции, и когда они кого сюда пошлют, и вам оных отправить сюда с удовольствием". Правительство также не хотело оставлять Дондук-Омбо без поддержки и помощи, без обеспечения его личной безопасности, поэтому всячески старалось создать ему возможные условия "учинить поиск" над сыном и его сторонниками. В приведенном указе говорилось: "Стараться, чтобы их, Галдан-Норму и Бая, не упустить, но живых поймать, или уже и убить, дабы тем случаем их смятение прекратить". Там же говорилось, что пойманного Лекбея из Черного Яра следует перевезти в Царицын водным путем "под твердым конвоем" и содержать "под крепким караулом, не отказывая в пище и одежде".

Таким образом, для поимки Галдан-Норбо были приведены в движение регулярные войска и казаки; гонцы с указами, письмами, донесениями отправлялись из Петербурга на Дон, в Астрахань, Царицын и Оренбург.

В начале октября стали поступать сведения о продвижении Галдан-Норбо. Некоторые знатные владельцы и зайсанги со своими войсками стали покидать его лагерь, а оставшиеся терпели нужду и нехватку продуктов. Галдан-Норбо приходилось силой удерживать основное войско. Но воины говорили, что "хотя де он, Галдан-Нормо их всех перекуют, но и тем их не удержит,— все от него отстанут и пойдут к своим кибиткам". Дондук-Омбо и полковники предпринимали все возможные меры к примирению. До середины октября верным Галдан-Норбо оставался из всех владельцев только Бай со своими улусами. После многочисленных пересылок посланцами между отцом и сыном, стороны на определенных условиях стали приходить к согласию. 21 октября капитан Л. Т. Шахматов, находившийся при Дондук-Омбо, вернулся в Астрахань и привез О. П. Пилю письмо от хана, который писал: "Сын мой, Галдан-Норбо, пришел ко мне в покоризну и между собою в мир приходим".

Итак, Галдан-Норбо вынужден был капитулировать перед отцом. Тому было несколько причин: во-первых, от него отошли наиболее влиятельные и знатные владельцы со своими войсками; во-вторых, он был окружен со всех сторон правительственными и ханскими войсками; в-третьих, он испытывал нехватку продовольствия и одежды, да и окружавшие его люди могли в любое время отойти к хану, о чем доходили сведения. Таким образом, более чем двухмесячное восстание ханского сына против своего отца потерпело поражение. Это выступление Галдан-Норбо некоторые исследователи называли бунтом, другие восстанием, но как бы оно ни называлось, оно преследовало личную цель ханского сына — захват ханской власти или желание получить в свое распоряжение половину ханства, поэтому оно носило скорее характер внутрисемейной ссоры, от которой больше пострадали рядовые воины и их семьи.